Убийство в музее восковых фигур

— Успокойтесь! — жестко сказал Бенколен. — Вы пойдете с нами. Сейчас вам просто необходимо выпить.

Мы миновали главный грот и прошли через вестибюль в жилую часть здания. Энергичный скрип кресла-качалки чуть затих, и мадемуазель Огюстен, откусывая нитку, подняла на нас глаза. Очевидно, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли гораздо больше того, на что рассчитывали. Ну и дамская сумочка в моих руках, конечно, просто бросалась в глаза. Не проронив ни слова, Бенколен прошел к телефону, а старик Огюстен, покопавшись в одном из стоящих в комнате шкафов, извлек на свет пузатую бутылку коньяку.

Мадемуазель Огюстен открыла от изумления рот, увидев, сколько спиртного налил ее отец в стакан Шомона. Однако кресло продолжало равномерно покачиваться. Тикали часы, кресло-качалка скрипела. Наверное, теперь навек эта комната будет у меня ассоциироваться с запахом отварного картофеля. Мадемуазель Огюстен ничего не спросила, но было заметно, как она напряглась, и ее пальцы лишь механически продолжали работать. Полосатая блузка, которую она чинила, казалось, была центром сосредоточения готовой к взрыву энергии.

Потягивая свой коньяк, я обратил внимание на то, что Шомон не сводит с девицы взгляда. Несколько раз ее отец принимался говорить, но никто не поддерживал беседы, и старик умолкал.

Наконец в комнату вернулся Бенколен.

— Мадемуазель, — начал он, — я хотел бы вас спросить…

— Мари, — вмешался отец; в его визге слышалось отчаяние, — я не мог тебе сказать! Это убийство. Это…

— Пожалуйста, помолчите, — остановил его Бенколен. — Я хотел спросить мадемуазель, когда она сегодня поздним вечером включала свет в музее.

Она не стала валять дурака и переспрашивать. Спокойно, недрогнувшей рукой мадемуазель Огюстен отложила рукоделие и ответила:

— Вскоре после того как папа ушел на встречу с вами.

— Какие именно лампы вы включали?

— Я осветила главный грот и лестницу в подвал.

— Зачем вы это сделали?

Она без всякого интереса, безмятежно подняла глаза на сыщика.

— Мне показалось, что по музею кто-то расхаживает, так что с моей стороны это был естественный шаг.

— Похоже, вы не принадлежите к числу нервных особ?

— Нет. — Ни улыбки, ни даже намека на нее. Из короткого ответа было ясно, что всякого рода нервозность заслуживает лишь презрения.

— Вы входили в музей, чтобы проверить свои подозрения?

— Да, входила. — Но поскольку сыщик продолжал смотреть на нее, вопросительно подняв брови, мадемуазель была вынуждена сообщить некоторые подробности. — Я осмотрела главный грот — шум, как мне казалось, доносился оттуда. Видимо, я ошибалась — там было пусто.

— Вы спускались вниз?

— Нет.

— Сколько времени горели лампы?

— Точно не скажу. Наверное, минут пять. Может, чуть дольше. А теперь объясните мне, — резко сказала она, приподнявшись в кресле, — что это за болтовня об убийстве?

Бенколен ответил, медленно цедя слова:

— Убита девушка, некая мадемуазель Мартель. Ее тело было положено в руки Сатира у поворота лестницы…

Старик Огюстен потянул Бенколена за рукав. Плешивый череп с двумя нелепыми пучками седых волос был нацелен на сыщика. Казалось, старец готовился его забодать. Покрасневшие глаза то расширялись, то сужались.

— Пожалуйста, мсье, умоляю вас! Она ничего об этом не знает…

— Старый дурень! — выпалила девица. — Не встревай не в свое дело. Я сама как-нибудь разберусь.

Он беспрекословно повиновался, замычал и принялся разглаживать белые усы и бакенбарды с выражением гордости за свою дочь и взглядом умоляя ее о прощении.

— Итак, мадемуазель, имя Клодин Мартель вам что-нибудь говорит?

— Мсье, по-моему, у вас сложилось ложное представление, будто я знаю и запоминаю не только внешность, но и имена всех случайных посетителей.

Бенколен наклонился к ней:

— Почему вы полагаете, что мадемуазель Мартель была посетительницей музея?

— Вы же сами сказали, — мрачно ответила девица Огюстен, — что она здесь.

— Она была убита между домами, в проходе, ведущем на улицу, — сказал Бенколен, — и вполне вероятно, ни разу в жизни не посещала ваш музей.

— О! В таком случае, — девушка пожала плечами и потянулась за шитьем, — нас можно оставить в покое.

Бенколен задумчиво достал сигару, нахмурил брови. Казалось, он размышляет над последним замечанием мадемуазель. Мари же принялась за работу. Она улыбалась так, будто выиграла трудную схватку.

— Мадемуазель, я попрошу, чтобы вы немного погодя взяли на себя труд взглянуть на тело. Мои мысли все время непроизвольно возвращаются к нашей беседе здесь чуть раньше.

— Да?

— Беседе об Одетте, юной даме, тело которой мы нашли в Сене.

Отбросив рукоделие, она стукнула ладонью по столу и воскликнула:

— Что за свинство! Почему нас не оставляют в покое? Я уже сказала все, что знаю.

— Насколько мне помнится, капитан Шомон и я попросили вас описать внешность мадемуазель Дюшен. По причине слабой памяти или чего-то еще ваше описание оказалось неточным.

— Я уже сказала! Возможно, была ошибка. Вероятно, я думала о ком-то другом. Да, о другом…

Бенколен закончил разжигать сигару и помахал в воздухе спичкой, гася пламя.

— Верно, совершенно верно, мадемуазель. Выдумали о другой персоне. Мне кажется, вы вообще никогда не видели мадемуазель Дюшен. Вас совершенно неожиданно попросили дать описание. Вы рискнули: отвечали быстро, создавая портрет человека, который все время был у вас на уме. Именно это и вынуждает меня полюбопытствовать…

— Я слушаю.

— …полюбопытствовать, — задумчиво протянул Бенколен, — почему этот образ поселился в глубине вашего сознания. Короче говоря, каким образом вам удалось дать нам столь точное описание внешности мадемуазель Клодин Мартель?

Глава 4

КАК МАТЕРИАЛИЗОВАЛСЯ НЕКИЙ МИФ

Бенколен точно рассчитал удар. Это было заметно по едва дрогнувшим губам, прервавшемуся дыханию и остановившемуся взгляду — мадемуазель Огюстен мысленно пыталась найти выход из создавшегося положения.

— Простите, мсье, — сказала она, искусственно рассмеявшись, — но я не уловила всей глубины вашей мысли. Описание, которое я дала, подходит множеству людей.

— Означают ли ваши слова признание того факта, что вы никогда не видели мадемуазель Дюшен?

— Я ничего не признаю и хочу лишь сказать, что описание соответствует внешности многих тысяч женщин…

— Но одна из них мертва и находится в этом доме.

— …и то, что мадемуазель Мартель по чистой случайности оказалась похожа на нарисованный мною портрет, не что иное как совпадение.

— Поосторожнее! — бросил Бенколен, предостерегающе помахивая сигарой. — Откуда вы знаете, как выглядела мадемуазель Мартель? Вы же пока ее не видели.

Лицо девушки залила краска гнева, и вовсе не потому, что ее в чем-то обвиняли, а потому, что Бенколен сумел запутать ее и сбить с толку. Ее вывело из себя то, что кто-то мог манипулировать словами быстрее, чем она. Мари Огюстен отбросила ладонью волосы назад и сказала ледяным тоном:

— Не кажется ли вам, что вы излишне долго отрабатываете на мне свои полицейские трюки? Я сыта ими по горло!

Бенколен с отеческим видом покачал головой. Это лишь усилило ее раздражение. Сыщик излучал ласку и доброжелательность.

— Я сочувствую вам, мадемуазель. Но увы, есть еще ряд моментов, которые мне хотелось бы обсудить вместе с вами. Мы не можем вот так просто расстаться.

— Ну что же, вы — полицейский, и все права за вами.

— Именно, мадемуазель, именно. Итак, к делу. Полагаю, мы с полным основанием можем допустить, что между гибелью Одетты Дюшен и смертью Клодин Мартель имеется связь, и притом весьма тесная. Но здесь на сцену вступает третья дама — фигура гораздо более загадочная, нежели первые две. Она своего рода призрак в этом музее. Я имею в виду женщину, лица которой никто не видел, которая носит мех вокруг шеи и коричневую шляпку. Обсуждая с нами этот вопрос, ваш батюшка выдвинул интереснейшую гипотезу.