Вор с Рутленд-плейс

У Шарлотты сжалось сердце. Кэролайн явно вознамерилась искать медальон.

— А ты не думаешь, что было бы лучше не заострять на этом внимание, мама? — спросила она как можно беспечнее. — Ты же не хочешь возбудить их любопытство, не хочешь, чтобы все догадались, насколько важна для тебя эта вещь? А вот если ты ничего не будешь говорить, никто ничего и не заметит.

Кэролайн поджала губы.

— Хотелось бы мне в это верить, но я совершенно убеждена, что тот, кто взял ее, уже знает… — Она осеклась.

— Что знает? — спросила Шарлотта.

— Знает, что медальон мой и что он важен для меня, — неловко закончила Кэролайн. — Я же говорила тебе… я чувствую на себе чей-то взгляд. И не тверди, что это глупо! Сама знаю, что глупо, но я как никогда уверена, что кто-то наблюдает… наблюдает и посмеивается. — Она поежилась. — И ненавидит! Я… я даже пару раз чувствовала, что кто-то идет за мной в сумерках. — Щеки ее вспыхнули красными пятнами.

— Судя по всему, этот некто — просто сумасшедший, — проговорила Шарлотта как можно спокойнее. — Очень неприятно, но тут, скорее, кого-то нужно пожалеть, нежели бояться.

Кэролайн резко дернула головой.

— Я бы предпочла сочувствовать безумию с как можно большего расстояния.

Шарлотта была потрясена. И оттого голос ее прозвучал резче и критичнее, чем следовало бы.

— Как и большинство людей. Думаю, это называется «переходить на другую сторону дороги». — Тут Шарлотта остановилась, осознав, насколько несправедлива. Она пребывала в замешательстве; боялась, что у Кэролайн истерика, и не знала, как с этим быть.

Удивление промелькнуло на лице Кэролайн, быстро сменившись гневом.

— Хочешь сказать, что я должна по-христиански простить того, кто украл мой медальон и теперь подглядывает за мной и преследует меня? — недоверчиво спросила она.

Пристыженная, Шарлотта злилась на себя. Не следовало ей выражать свои мысли столь откровенно, тем более что к нынешней проблеме они никакого отношения не имеют и едва ли послужат утешением в деле, которое оказалось гораздо глубже, чем она вначале полагала.

— Нет, — сдержанно ответила дочь. — Я просто пытаюсь убедить тебя, что все не так серьезно, как ты считаешь. Если тот, кто украл или нашел медальон, и в самом деле следит за тобой и посмеивается втихомолку, то он, должно быть, не в своем уме, и относиться к нему нужно не со страхом, а скорее с отвращением и, может, чуточку с жалостью. Это ведь не какой-то личный враг, который желает тебе зла и способен его причинить.

— Ты не понимаешь! — Кэролайн в раздражении прикрыла глаза; лицо ее выдавало напряжение. — Чтобы причинить мне зло, большого ума не надо. Открыть медальон и увидеть портрет будет вполне достаточно. Даже полный идиот способен открыть медальон и увидеть, что внутри портрет не твоего отца.

Шарлотта с минуту помолчала, пытаясь собраться с мыслями. Должно быть, Кэролайн сказала ей далеко не все. По всей видимости, этот портрет не простое романтическое воспоминание из далекого прошлого. Либо воспоминания еще слишком остры и способны причинить боль, либо это портрет какого-то мужчины, которого она знает теперь, здесь, в Рутленд-плейс!

— Кто на портрете, мама? — спросила она.

— Друг. — Кэролайн не смотрела на нее. — Один знакомый джентльмен. В этом нет ничего, кроме дани уважения, но это очень легко истолковать неправильно.

Флирт. Шарлотта удивилась лишь на мгновение. Она еще была наивна, когда на Кейтер-стрит начались убийства, но с тех пор узнала многое. Мало кто может устоять против лести, легкого романа, дабы добавить чуточку остроты пресной каждодневной обыденности. Эдвард не устоял, а чем Кэролайн хуже?

Она хранила в медальоне портрет. Глупо, но так по-человечески понятно. Кто-то хранит засушенные цветы, кто-то — театральные и бальные программки. Мудрые мужья и жены позволяют своим половинам иметь такие маленькие тайны и не выспрашивают, не выкапывают старые мечты в поисках ответов.

Шарлотта улыбнулась, стараясь быть помягче.

— Не волнуйся, мама. У всех есть свои секреты. — Она намеренно выразилась уклончиво. — Смею сказать, если ты не станешь придавать этому большого значения, то и никто не станет. Я вообще не думаю, что у кого-то возникнет такое желание. У каждого, наверное, есть свои медальоны или письма, которые он не хотел бы потерять.

Кэролайн слабо улыбнулась.

— Ты слишком благожелательна к людям, моя дорогая. Слишком долго не была в свете. Ты смотришь на него со стороны и не видишь деталей.

Шарлотта взяла мать за руку и легонько сжала.

— Прежде всего, высший свет практичен, мама. Он знает, что может себе позволить. Ну, так кому ты хочешь нанести визит? Расскажи мне об этих людях, чтобы я не сболтнула лишнее и не поставила тебя в неловкое положение.

— Боже милостивый! Хотелось бы надеяться… — Кэролайн с благодарностью накрыла ладонь дочери своей. — Вначале отправимся к Чаррингтонам навестить Амброзину. Я рассказывала тебе о ней. Потом, думаю, к Элоизе Лагард. Кажется, о ней я тебе не говорила.

— Нет, но не это ли имя упоминала миссис Спенсер-Браун?

— Не помню. Как бы то ни было, Элоиза очаровательная женщина, но склонна к уединению и застенчива, так что, прошу тебя, Шарлотта, думай, прежде чем что-то сказать.

На взгляд Шарлотты, все в Рутленд-плейс вели весьма уединенную жизнь, в том числе и сама Кэролайн, но она не стала этого говорить. Более широкий, кипучий мир Питта, с его энергией и убожеством, фарсом и трагедией, лишь запутал и напугал бы Кэролайн. В мире Питта реальность не смягчалась уклончивостью и вежливыми словами. Жизнь и смерть того мира, грубого, без прикрас, ужаснула бы обитателей Рутленд-плейс точно так же, как бесчисленные закостенелые правила и условности светского общества отвратили бы человека постороннего.

— Что Элоиза, хрупкого здоровья, мама? — поинтересовалась Шарлотта.

— Ни о какой болезни как таковой я не слышала, но есть вещи, которые благовоспитанные люди не обсуждают. Мне приходило в голову, что, возможно, у нее чахотка. Выглядит она немного хрупкой, и я пару раз замечала, как она лишалась чувств. Но с нынешней модой трудно сказать, здорова девушка или нет. Признаться, когда Мэри берется за дело всерьез, стараясь затянуть корсет и вернуть мне двадцатидюймовую талию, я и сама порой бываю на грани обморока. — Она печально улыбнулась, и в душе у Шарлотты вновь шевельнулось беспокойство. Мода — это прекрасно, но в мамином возрасте не стоит так уж строго ей следовать.

— В последнее время я вижу Элоизу нечасто, — продолжала Кэролайн. — Быть может, ей вредна ненастная погода. Понять это нетрудно — такие холода стояли. Элоиза такая милая — белейшая кожа и темные глаза, а какая грация. Она напоминает мне стихотворение лорда Байрона: «Она идет во всей красе — светла как ночь…» [2] — Кэролайн улыбнулась. — Такая же хрупкая и нежная, как луна.

— Это он сказал? Про луну?

— Нет, я. Впрочем, ты познакомишься с ней и составишь собственное мнение. Родители ее умерли, когда она была еще совсем девчушкой, лет восьми или девяти. Их с братом воспитывала тетя. Теперь, когда и тетя умерла, они вдвоем большую часть года живут здесь и лишь время от времени уезжают на несколько недель в деревню.

— Миссис Спенсер-Браун описала ее как ребенка, — заметила Шарлотта.

Кэролайн отмахнулась.

— Ну, Мина просто так выразилась. Элоизе, должно быть, двадцать два — двадцать три, а Тормод, ее брат, по крайней мере на три-четыре года старше. — Она потянулась к шнурку сонетки и позвонила, чтоб служанка принесла пальто. — Думаю, нам пора. Я бы хотела, чтобы ты познакомилась с Элоизой до того, как потянутся другие.

Шарлотта опасалась, что мать снова поднимет тему медальона, но спорить не стала и, поплотнее запахнув пальто, послушно последовала за ней.

Путь был короткий, и вскоре Амброзина Чаррингтон уже приветствовала их с живостью, немало поразившей Шарлотту. Хозяйка дома оказалась удивительно красивой женщиной с тонкими чертами лица и гладкой кожей с едва заметными морщинками в уголках рта и глаз. Высокие скулы изящно поднимались к крыльям темных волос. Оглядев Шарлотту с интересом и растущим одобрением, она, по-видимому, неким внутренним чутьем поняла, что перед ней еще одна крайне оригинальная женщина.