Дело Мотапана

Дутрлез, хорошо знавший своего домохозяина, недоумевал, зачем тот пришел в полдень в кофейню «Лира», — наверняка не завтракать: он не садился за стол и, по всей видимости, собирался уходить. Тут Альбер заметил опал, который положил на стол и забыл убрать. Первой его мыслью было прикрыть камень салфеткой, но Мотапан смотрел на Дутрлеза в упор, и тот передумал. Он решил, что лучше действовать иначе — попросить счет, в ожидании его отвлечь внимание Мотапана и за разговором незаметно убрать драгоценный камень. Но Мотапан его опередил.

— Я пришел сюда, чтобы найти одного человека, — сказал он. — Пока я его не вижу, но надеюсь, что он придет. Вы не возражаете, если я займу место Кальпренеда?

— Сделайте одолжение, — ответил Дутрлез, прикрывая камень локтем и думая совсем о другом.

— Я недолго буду вам надоедать и могу предложить хорошую сигару, — продолжал Мотапан, сев на стул. — Такие в Париже никто не курит. В прошлом году я специально послал в Гавану одного из своих друзей, чтобы купить десять тысяч таких сигар.

— Благодарю, вы очень любезны, — ответил Дутрлез, протягивая руку, чтобы принять драгоценный подарок.

— Какая муха укусила вашего молодого друга? — спросил Мотапан.

— Просто он очень обидчив.

— Брыкается, как норовистый жеребец. Он на вас рассердился? Мне показалось, что он вел себя не совсем учтиво.

— Да? Я не обратил внимания.

— И вы правы. Младший Кальпренед совсем как ребенок. Кстати, о каких это странных ночных происшествиях он говорил? Мой дом мне дорог, и меня интересует все, что в нем происходит.

Дутрлез замешкался, размышляя над ответом, но тут ему пришло в голову, что, может быть, лучше просто сказать правду. Теперь он был уверен, что встретил не Жюльена, и не боялся скомпрометировать его, рассказав о своем приключении на лестнице.

Барон с улыбкой продолжал:

— Если бы отец этого юноши знал, что его сынок, как кот, бродит по ночам, он стал бы его запирать. Но граф нерешителен. Я сделал ему очень выгодное предложение, однако так и не добился ответа.

— Действительно, — тотчас сказал Альбер, — я ведь столкнулся с вами в ту минуту, когда вы входили к нему.

— О, я был там недолго и, вероятно, не скоро пойду опять. Вполне возможно, что никогда.

Влюбленный наконец перевел дух и решил, что надо рассказать о странной ночной истории этому добряку Мотапану.

— А теперь, милый друг, — продолжал хозяин, — скажите, разве в моем доме есть привидения?

— Нет, любезный барон, это не привидения, а люди из плоти и крови.

— Конечно, это мои жильцы! Они имеют право ходить куда и когда им угодно. Я люблю ложиться рано, но, когда был молод, не лишал себя удовольствия возвращаться ночью и нахожу вполне естественным, что и вы поступаете так же. Уж не вздумал ли консьерж сделать замечание вам или юному Кальпренеду?

— Нет-нет. Только он напрасно не оставляет свет после полуночи. Вчера я не нашел свечи и поэтому…

— Благодарю, что вы сказали мне об этом. Намылю же я голову этому растяпе Маршфруа! Он добрый человек, но, с тех пор как его дочь собралась дебютировать на сцене, тщеславие помрачило его рассудок. Так что, вы говорите, из этого вышло?

— Поднимаясь по лестнице, я наткнулся на одного господина.

— Только-то? — смеясь, сказал барон. — Это, конечно, неприятно, но вы ведь не стеклянный и не разбились от столкновения. И тот, другой, я полагаю, не сломал ни рук, ни ног.

— Он ничего не сломал, мы только толкнули друг друга. Он схватил меня за руку так крепко, что я чуть не закричал, но сдержался и прижал его к стене. Он тоже не произнес ни слова.

— Безмолвная схватка. Чем же она закончилась?

— Я пошел своей дорогой, а он — своей.

— То есть вы продолжили подниматься, а он — спускаться?

— Нет, когда я с ним столкнулся, он тоже поднимался.

— Кто же этот лунатик? — спросил Мотапан с любопытством. — Знаю, это лакей, засидевшийся в винном погребке. Может быть, ваш?

— Не думаю.

— Но точно не мой! Мой пьет только воду и ложится сразу, как только я его отпущу. Кстати, где вы встретили этого человека?

— Между первым и вторым этажами.

— На первом живу я, на втором — Кальпренед, у которого в прислугах только женщины. На третьем — Бульруа, у него есть камердинер. Но ведь слуги ходят по черной лестнице.

— Я уверен, что это был не слуга. И он вошел в квартиру на втором этаже.

— Любопытно! Стало быть, это был граф де ля Кальпренед или его сын.

— Я думал, что сын, но Жюльен сказал, что до двух часов оставался в клубе.

— Не оттого ли он рассердился, что вы его об этом спрашивали?

— Он расстроен, потому что ему не везет в игре.

— Гм! Он волен проигрывать, но должен платить при этом… Откуда он возьмет деньги?

— Это вас не касается, — внезапно ответил Дутрлез.

— О, напротив, это немного касается и меня, — прошептал Мотапан, — но не о том речь. Итак, все ограничилось ночным столкновением. Молодой человек не захотел сознаться, что в темноте вы его порядком отделали. Ведь вы прижали его к стене?

Разговаривая, Дутрлез успел накрыть опал салфеткой. Интуиция подсказывала ему, что Мотапану лучше не видеть камень — не потому, что он сомневался в Жюльене, а потому, что не решился рассказать историю до конца. Дуртлез подумал, что молодой человек, играющий в карты и не имеющий средств, всегда вызывает подозрения, а Альберу не хотелось, чтобы кто-то подозревал брата Арлетт.

Должно быть, Мотапан не заметил камня, потому как не сказал о нем ни слова.

— Я думаю, что вы ошибаетесь, — ответил Альбер, — ночью я столкнулся не с Жюльеном.

— Кто же тогда вошел к графу де ля Кальпренеду?

— Не знаю, и Жюльен не знает, но это уже случалось и раньше. Он несколько раз находил в обеих своих комнатах следы незваного ночного гостя…

— Бродить по ночам и проникать в квартиру через замочную скважину могут только призраки. Этот юноша напрасно распространяет подобные слухи. Он забывает, что они могут навредить его сестре.

— Что вы хотите этим сказать?

— Все очень просто: никто не верит в призраков, но недоброжелатели поверят, что у дочери графа де ля Кальпренеда есть поклонник, который приходит к ней по ночам.

— Это чепуха! — воскликнул Дутрлез.

— Согласен, — ответил Мотапан спокойно, — но клевете поверят, как бы нелепа она ни была. Если бы вы сказали, что графа де ля Кальпренеда хотели обокрасть, это было бы другое дело. Тогда я пообещал бы вам, что вор скоро будет пойман, потому что я устрою за ним слежку.

— Что бы там ни говорил Жюльен, я убежден, что человек, которого я встретил нынче ночью, кое-что украл…

Дутрлез, сам того не замечая, проговорился: расспросы заставили его сказать больше, чем он хотел.

— Украл? — спросил Мотапан с добродушным видом. — Я не думаю, чтобы у графа были сокровища. А! У него, наверно, украли вещь, которую вы показывали его сыну, когда я пришел?

— Какую вещь? — пролепетал Дутрлез, покраснев до ушей.

— Которая лежит под салфеткой.

Альбер почувствовал, что теперь отступать нельзя: это может вызвать новые подозрения у домовладельца.

— Вы угадали, — прошептал он, открывая опал. — Я не хотел говорить об этом, опасаясь встревожить вас. Но человек, которого я встретил сегодня на лестнице, вероятно, вор. Этот камень — часть ожерелья, которое он держал в руке. Я оторвал его во время борьбы.

— Позвольте мне взглянуть поближе.

Мотапан взял опал и начал внимательно его рассматривать. Глаза его сверкали, руки дрожали, и, когда он положил камень на скатерть, Дутрлезу показалось, что выражение его лица изменилось.

— Итак, вы уверены, что этот опал украден у графа де ля Кальпренеда? — спросил Мотапан.

— Нет.

— Все равно. Его украли, и я хочу отыскать вора, потому что он явно живет в моем доме. Я не прошу вас отдать мне эту улику, но могу ли я рассчитывать, что вы сохраните опал у себя, пока я расследую дело?

— Обещаю.

— Думаю, я скоро найду хозяина ожерелья, — проговорил домовладелец. — А потом… Однако уже второй час. Господин, которого я ждал, не явился, и я ухожу, — прибавил он и встал.