Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).

При взгляде сверху на лице отдыхающего Рэндольфа Мейсона заметен был отпечаток коварства и цинизма; при взгляде снизу вверх — свирепости и мстительности, почти что звериной жестокости; если же наблюдатель взглянул бы ему прямо в лицо, он был бы зачарован энергичностью этого человека и сразу прочел бы на лице его бесстрашие и насмешку. В Мейсоне явно текла южная кровь и чувствовалась невероятная сила.

Пламя едва тлело в очаге. Стояла ранняя осень, был свежий вечер с тем оттенком грусти, что всегда предвещает грядущую зиму, хоть бы и посреди города. Лицо Мейсона выглядело усталым и безобразным. Длинные белые пальцы рук были тесно переплетены. Вся его фигура выражала усталость и физическое истощение, но глаза этому противоречили. Глаза были красными и горели беспокойным огнем.

В соседнем зале шел веселый ужин, сотрапезники пребывали в наилучшем расположении духа. Самюэль Уолкотт был счастлив. Сидящай напротив него мисс Виргиния Сент-Клер сияла, щеки ее были слегка тронуты румянцем. На другой стороне стола миссис Мириам Стьювисант и Маршалл Сент-Клер блистали беззаботным остроумием. Уолкотт глядел на девушку, и во взгляде его читалось безграничное преклонение перед ней. В тысячный раз он дивился, что она смогла полюбить его, что в суетном мире случилось такое чудо и она приняла его предложение, и в тысячный раз представлял, каково это будет — каждый вечер видеть ее напротив себя за собственным столом в собственном доме.

Они как раз собирались встать из-за стола, когда вошел один из официантов и протянул Уолкотту конверт. Тот быстро сунул его в карман. В суете сборов остальные не заметили, сколь мертвенно-бледно было его лицо и как сильно дрожали руки, когда он набрасывал шаль на очаровательные плечи мисс Сент-Клер.

— Маршалл, — сказал он сдавленным от сдерживаемого волнения голосом, — позаботьтесь о дамах, мне нужно отлучиться по важному делу.

— Хорошо, Уолкотт, — добродушно ответил молодой человек, — не волнуйтесь, старина, отправляйтесь по своему делу.

— Бедняжка, — пробормотала миссис Стьювисант, когда Уолкотт, проводив их до экипажа, поднялся обратно в клуб, — бедняжка убит горем, а мужчины такие смешные, когда они убиты горем.

Самюэль Уолкотт, влекомый роком, отправился в уже упоминавшийся отдельный кабинет. В комнате было темно, и он не заметил неподвижную фигуру Мейсона у каминной полки. Он быстро пересек комнату, подошел к письменному столу, зажег одну из ламп и, вынув конверт из кармана, вскрыл его. Наклонившись и поднеся письмо поближе к свету, он пробежал текст глазами, и у него отвисла челюсть. Кожа на скулах натянулась, лицо заострилось. Колени Уолкотта подогнулись, и он рухнул бы на пол, если бы в этот момент длинные руки Мейсона не обхватили его, помогая удержаться на ногах. Скрытые силы человека — вечная загадка. Как только возникла новая опасность, проснулись до того дремавшие где-то в глубине животные инстинкты — Уолкотт скомкал письмо и, извернувшись в руках Мейсона, взглянул тому прямо в лицо. Секунду он смотрел на уродливые черты человека, чьи худые руки держали его, словно стальные тросы.

— Вас, верно, загнали в угол, — сказал Мейсон, — хитрость врага моего велика.

— Вашего врага? — задохнулся Уолкотт. — Но когда же вы в это впутались? Откуда, во имя Господа, вы знаете? Как — вашего врага?

Мейсон посмотрел сверху вниз на искаженное лицо собеседника.

— Кому же и знать, как не мне? — сказал он. — Не я ли прорвался сквозь все ее ловушки и сети?

— Ее? Ее ловушки? На вас? — Голос Уолкотта был полон ужаса.

— Старая интриганка, — пробормотал Мейсон, — трусливая старая интриганка, только и может, что ударить в спину; но мы сумеем одолеть ее. Она не рассчитывала на то, что я приду вам на помощь, а я наперед знаю все ее уловки.

Лицо Мейсона раскраснелось, глаза горели. В разгар своей речи он опустил руки и отошел к огню. Самюэль Уолкотт, тяжело дыша, выпрямился и посмотрел на Мейсона, опираясь о стол за спиной. От природы сильная натура и пройденная им суровая школа начали сказываться. К Уолкотту отчасти вернулось самообладание, и он стал лихорадочно соображать. Что известно этому странному человеку? Он просто удивительно точно угадывает или же непостижимым образом осведомлен о его деле? Уолкотт не мог знать, что Мейсон имел в виду всего лишь Судьбу, что именно ее он полагал своим великим врагом. Ранее Уолкотт никогда не сомневался в своей способности противостоять любой беде, но этот могучий удар выбил его из колеи. Он потерял хладнокровие и был охвачен ужасом. В любом случае этот человек обещал помощь. Он примет ее. Уолкотт аккуратно положил письмо и конверт в карман, привел в порядок измятую одежду и, подойдя к Мейсону, тронул его за плечо.

— Пойдемте, — сказал он, — если вы хотите помочь, то надо идти.

Не говоря ни слова, Мейсон повернулся и последовал за ним. В холле Мейсон надел шляпу и плащ, и оба вышли на улицу, где Уолкотт остановил кэб. Когда они подъехали к его дому на Пятой авеню, Уолкотт вынул ключ, открыл дверь и прошел в библиотеку. Он зажег свет и жестом пригласил Мейсона сесть к столу. Затем вышел в другую комнату и через минуту вернулся со стопкой бумаг и графином бренди. Он налил стакан и предложил Мейсону. Тот покачал головой. Уолкотт залпом осушил стакан. Затем он поставил графин и, пододвинув стул к столу, сел напротив Мейсона.

— Сэр, — Уолкотт говорил спокойно, но голос его звучал глухо и жутко, словно в склепе, — со мной все кончено. Бог наконец собрал воедино все концы сети и накрепко завязал узел.

— Но ведь теперь на вашей стороне я. — Мейсон резко повернулся к нему. — Я способен одолеть Судьбу.

Расскажите мне в подробностях о ее ловушке.

Он наклонился вперед и положил руки на стол. Его седоватые волосы вздыбились, лицо было безобразно. Некоторое время Уолкотт не отвечал. Он немного сдвинулся в тень, затем разложил перед собой на столе груду старых, пожелтевших бумаг.

— Начну с того, — сказал он, — что я — воплощение лжи. Я золоченая подделка, шарлатан, вознесенный преступлением на высоту. Во мне нет ни грана правды. Все ложь. Я лжец и вор перед людьми. Имущество, которым я владею, не мое, но украдено у мертвеца. Даже имя, что я ношу, не мое — оно тоже незаконный плод злодеяния. Более того, я убийца. Я убийца перед законом, убийца перед Богом, и я хуже убийцы перед той чистой женщиной, которую люблю больше всех творений Господних.

Он остановился на секунду и вытер пот с лица.

— Сэр, — сказал Мейсон, — это все бредни, слюнявые бредни. Кто вы — не важно. Как выбраться из беды, вот в чем вопрос.

Самюэль Уолкотт наклонился вперед, снова налил стакан бренди и залпом его выпил.

— Что ж, — медленно начал он, — мое настоящее имя — Ричард Уоррен. Весной 1879 года я приехал в Нью-Йорк и встретил подлинного Самюэля Уолкотта, молодого человека, у которого было немного денег и кое-какая недвижимость, оставленная ему дедом. Мы подружились и решили вместе отправиться на дальний Запад. Сказано — сделано, мы наскребли столько денег, сколько смогли, и оказались в золотоносных районах Калифорнии. Мы были молоды и неопытны, и деньги быстро кончились. Как-то апрельским утром мы забрели в маленький старательский лагерь, затерянный высоко в горах Сьерра-Невады, который назывался Чертов Локоть. Там мы, голодая, пытались сводить концы с концами около года. Наконец, в совершенном отчаянии Уолкотт женился на дочери одного шулера-мексиканца, который держал кабак и игорный зал. Все вместе мы кое-как перебивались в этом диком, забытом Богом месте еще несколько лет. Через некоторое время эта женщина стала обнаруживать ко мне странную склонность. Уолкотт в конце концов заметил это и взревновал.

Как-то вечером, в пьяном угаре, мы поскандалили, и я убил его. Это случилось поздно ночью. Нас было четверо в игорном зале, не считая женщины: мексиканец, полукровка по имени Пит Херувим, Уолкотт и я. Когда Уолкотт упал, полукровка, стоявший по другую сторону стола, выхватил оружие и выстрелил в меня, но женщина, Нина Сан-Круа, ударила его по руке, и пуля, вместо того чтобы убить меня, смертельно ранила ее отца, мексиканца. Я прострелил метису лоб и обернулся, ожидая, что женщина нападет на меня. Она же, напротив, указала мне на окно и велела подождать ее на тропе внизу.