Призрак с Кейтер-стрит

Краска снова прилила к его лицу, и в первый раз он отвернулся от нее.

— Я не горжусь этим.

— Из-за Сары? Или потому что Лили мертва? — Почему Шарлотта вдруг увидела его с такой ясностью? Это было больно, подобно солнечному лучу утром, высветившему все изъяны на коже.

— Ты не понимаешь, — сказал он раздраженным тоном. — Когда выйдешь замуж, то поймешь.

— Пойму что?

— Что… — Доминик встал. — Что мужчины… мужчины иногда ходят… — Он остановился, неспособный закончить фразу деликатно.

Она язвительно закончила за него:

— Что вы имеете один свод правил для себя и другой — для нас. — У нее щекотало в горле, как будто бы она хотела заплакать. — Вы требуете полной верности от нас, а сами чувствуете себя свободными любить кого вам нравится…

— Это не любовь, — взорвался Доминик. — Ради бога, Шарлотта…

— А что? Похоть?

— Ты не поймешь.

— Тогда объясни мне.

— Не будь наивной. Ты не мужчина. Если бы ты была замужем, то, возможно, поняла бы, что мужчины другие. Ты не можешь применять женские чувства, женские правила к мужчинам.

— Я могу применять правила верности и чести к кому угодно.

Теперь Доминик рассердился:

— Это не имеет ничего общего с верностью или честью! Я люблю Сару! Во всяком случае, помоги мне боже, любил до тех пор, пока она, — вдруг лицо его стало совершенно белым, — не начала думать, что я убийца. — Он смотрел на нее, и она видела беспомощность и боль в его глазах.

Шарлотта тоже встала и не задумываясь взяла его за руку. Доминик вцепился в нее:

— Шарлотта, она так думает! Она ясно сказала это!

— Она поверила Эмили, — прошептала Шарлотта. — Возможно, она знает и про Лили тоже.

— Но, ради бога, это не то же самое, что убить четырех беспомощных девушек и бросить их тела на улице!..

— Если она знает о Лили и предполагает что-то обо мне, тогда ты оскорбил ее, причинил ей боль. Может, она просто хотела ответить тебе тем же.

— Но это же абсурд! Она не может быть так оскорблена… что…

Шарлотта смотрела на него с серьезным видом.

— Я была бы сильно оскорблена. Если бы я отдала тебе всю свою любовь, свое сердце и тело, и была бы верна тебе, не думала ни о ком другом, — я была бы оскорблена до глубины души. Если бы я узнала, что ты спишь с моей служанкой, и если бы я предполагала, что ты ухаживаешь за моей сестрой, я могла бы оскорбить тебя так глубоко, насколько это было бы в моих силах. Если бы ты предал меня так, убийство показалось бы тебе немногим хуже.

— Шарлотта! — Его голос, вначале хриплый, сорвался на высокие ноты. — Шарлотта, ты не можешь так думать! О, пожалуйста, боже! Я имею в виду, что я… никого никогда не оскорблял! — Он снова схватил ее руки и держал их так крепко, что чуть не сломал ей пальцы.

Она не пыталась освободиться от его хватки.

— За исключением Сары и, может быть, Лили? Она любила тебя, или служанки тоже дают волю своей прихоти, как мужчины?

— Шарлотта, ради бога, не будь такой злой! Помоги мне!

— Я не знаю как. — В ответ на его пожатие она тоже пожала ему руку. — Я не могу заставить Сару чувствовать по-другому. Я не могу изменить то, что она сказала, или заставить тебя забыть то, что она говорила.

Доминик долго стоял неподвижно, очень близко к ней, глядя в ее глаза, на ее лицо.

— Нет, — сказал он наконец и смежил веки. — Ты не можешь сделать так, — он говорил очень мягко, — чтобы я был абсолютно уверен, что не совершал этого преступления. Этот гнусный полицейский сказал, будто такой человек, убийца, может не знать, что он творит. Это означает, что этим человеком могу быть я. Я мог совершить преступление — и не знать об этом. Я видел твоего отца на улице. Никто еще, кажется, не понял, что это означает, что я тоже там был. И я знал всех четырех девушек… и меня не было дома, когда каждая из них была убита…

На все на это она могла сказать лишь одно, что могло успокоить его и в то же время было правдой:

— Если бы Питт думал, что ты мог сделать это, он снова пришел бы сюда, чтобы допросить тебя. Он не исключил бы тебя из списка подозреваемых только потому, что ты джентльмен.

— Думаешь, у него есть какая-нибудь идея? — нетерпеливо спросил Доминик. Было видно, насколько сильно он желал верить ей и как тяжело это для него.

— Я знаю, он тебе не нравится, но как тебе кажется, сколько времени ты мог бы вводить его в заблуждение?

Доминик скорчил гримасу:

— Я не думаю, что он мне не нравится. Я думаю, что побаиваюсь его.

— Потому что он умен?

— Да. — Он вздохнул. — Спасибо, Шарлотта. Да, я полагаю, Питт допросил нас достаточно тщательно. Может, если бы это был один из нас, он бы уже закрыл следствие. Ты так не думаешь?

Острый страх вернулся к ней снова. На этот раз она солгала, как если бы желала защитить ребенка:

— Думаю.

Доминик с шумом выдохнул и сел.

— Как Сара могла подумать, что я мог совершить такое? Та, которая знает меня… Ты сказала, она любит меня. Как можно любить кого-то и так о нем думать?

— Потому что любить кого-то не означает знать его, — произнесла Шарлотта слова, которые повторяла про себя снова и снова. Но значат ли они так же много для Доминика, как и для нее?

— Она действительно не любит меня, — медленно произнес он, — иначе бы она так не подумала обо мне.

— Ты сам о себе так подумал.

— Это иное. Я себя знаю, но я никогда не думал плохо о ней, ни при каких обстоятельствах.

— Выходит, ты знаешь ее не больше, чем она — тебя. — Шарлотта осознала свои мысли лишь сейчас, когда озвучила их.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас у всех есть недостатки… у Сары тоже. Если ты ожидаешь от нее, что она будет совершенством, то ты так же чудовищно несправедлив по отношению к ней, как и она по отношению к тебе.

— Я не понимаю тебя, Шарлотта, — нахмурился он. — Иногда мне кажется, ты сама не понимаешь, что говоришь.

— Нет… — Ей было очень досадно. Она увидела, что он действительно не понял ее. — Я так и думала, что ты не поймешь. — Глубокие чувства обуревали ее. — Я пойду наверх, посмотрю, как там Сара.

— Сара? — удивился Доминик.

Она обернулась от двери:

— Да.

Он смотрел ей вслед, наморщив брови.

Внутри у нее все болело: от гортани до самого желудка. Ей хотелось обнять его, успокоить, прогнать страх, который, она знала, был в нем, но ее любовь к нему была совершенно другой; она уже не была таинственной, романтической, от которой бурлит кровь. Шарлотта чувствовала себя гораздо старше и сильнее его.

— Шарлотта…

Она знала, что хотел сказать Доминик. Он хотел сказать: «Помоги мне», но не знал, как это сделать.

Она улыбнулась.

— Я не собираюсь ничего ей говорить. И каждый мужчина из района Кейтер-стрит, который умеет мыслить, должен бояться так же, как и ты.

Доминик выдохнул и попытался улыбнуться:

— Спасибо, Шарлотта. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Наверху она нашла Сару сидящей на кровати, ее взгляд был обращен на стену. Рядом на одеяле лежала обложкой вверх раскрытая книга.

— Как ты? — спросила Шарлотта.

— Что ты хочешь? — Сара холодно посмотрела на нее.

— Могу я принести тебе что-нибудь? Горячий чай?

— Нет, спасибо. В чем дело? Доминик не хочет говорить с тобой? — В ее голосе слышалась горькая обида, на грани слез.

Шарлотта села на край кровати:

— Он говорил со мной немного.

— В самом деле? — Сара изобразила безразличие. — О чем?

— Об убийце.

— Как отвратительно. Это распаляет твои мечтания.

Шарлотта протянула руку и взяла ладонь Сары.

— Сара, ты не должна позволять ему думать, что подозреваешь его…

— Он жаловался, плакался тебе в плечо?

— По тебе сразу видно, о чем ты думаешь… — Сестра пыталась освободить свою руку, но Шарлотта держала ее крепко. — Даже если ты так думаешь, ты можешь проявить милосердие или сочувствие и не позволять ему знать об этом. Если он виноват, еще придет время, когда отрицать это станет невозможно. Если же он не виновен, и ты подозреваешь его зря, тогда ты понапрасну возвела барьер между вами, который будет очень трудно преодолеть впоследствии.