Эдит Лебединая Шея

Г-н Дюдуи и Ганимар, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Г-н Дюдуи спросил:

— А кто же она?

— Соня Кришнофф. Да, да, та самая русская, которую я арестовал в прошлом году по делу о диадеме и которой Арсен Люпен устроил побег.

— Вы уверены?

— Совершенно. Сбитый с толку, как все, мошенничествами Люпена, я никогда не обращал внимания на нее. Но вспомнил о ней, когда уяснил роль, которую она сыграла. Да, это точно Соня, преобразившаяся в англичанку. Соня, самая продувная и самая наивная из актрис. Соня, которая из любви к Люпену не колеблясь дала бы себя убить.

— Прекрасная добыча, Ганимар, — похвалил г-н Дюдуи.

— А у меня есть для вас кое-что получше.

— Да? И что же?

— Старая кормилица Люпена.

— Виктория?

— Она тут с той поры, как госпожа Спармиенту изображает вдову. Это кухарка.

— Ого! — воскликнул г-н Дюдуи. — Поздравляю вас, Ганимар!

— Но у меня для вас, шеф, есть еще подарочек!

— Что вы имеете в виду, Ганимар? — вздрогнул г-н Дюдуи.

— Как вы думаете, шеф, стал бы я беспокоить вас в такую позднюю пору, если бы речь шла лишь об этой дичи? Соня и Виктория. Фи! Они бы подождали.

— Значит? — выдохнул г-н Дюдуи, наконец-то понявший причину волнения главного инспектора.

— Значит, вы, шеф, уже догадались!

— Он здесь?

— Здесь.

— Скрывается?

— Вовсе нет, просто замаскировался. Это слуга.

На сей раз г-н Дюдуи не произнес ни слова, не сделал ни единого жеста. Он был поражен отчаянностью Люпена.

— Святая Троица умножилась четвертой ипостасью, — ухмыльнулся Ганимар. — Эдит Лебединая Шея могла наделать ошибок. Необходимо было присутствие главаря, и у него хватило наглости вернуться. Три недели он присутствовал при том, как я веду расследование, и спокойно наблюдал за моими успехами.

— Вы его узнали?

— Люпена невозможно узнать. Он так умеет гримироваться и перевоплощаться, что становится неузнаваем. А потом, я был так далек от подобной мысли. Но сегодня вечером, следя за Соней на темной лестнице, я услыхал, как Виктория назвала слугу «малыш». Меня тут же осенило: ведь она всегда звала его так. Все встало на свои места.

От близости противника, которого они столько раз преследовали, но всякий раз упускали, г-на Дюдуи охватило возбуждение.

— На этот раз он попался, попался, — хрипло выдавил он. — И теперь уж не ускользнет.

— Да, шеф, ни он, ни обе дамы.

— Где они?

— Соня и Виктория на третьем этаже, Люпен на четвертом.

— А не через окна ли этих комнат были вынесены гобелены? — с внезапной тревогой поинтересовался г-н Дюдуи.

— Через них.

— Но в таком случае Люпен тоже может бежать этим путем, поскольку окна выходят на улицу Дюфренуа.

— Конечно, может, шеф, но я уже принял меры. Как только вы приехали, я послал четырех наших людей на улицу Дюфренуа под окна, четко приказав: если кто-то покажется в окне и будет ясно, что он намерен спуститься, — стрелять. Первый выстрел холостой, второй — боевой.

— Да, Ганимар, вы все предусмотрели. Ну что ж, подождем и утром…

— Ждать, шеф? Иметь возможность схватить этого прохвоста и обращать внимание на правила, на час, когда дозволено входить в дом, и прочие глупости! А ну как он за это время уйдет, не попрощавшись с нами? Ну как сыграет с нами одну из своих люпеновских штучек? Нет, нет, отнесемся к делу серьезно. Он попался, так что давайте прямо сейчас пойдем наверх.

И возбужденный, дрожащий от нетерпения Ганимар выскочил из дому, перебежал через сад и привел шестерых полицейских.

— Все готово, шеф! Я велел передать на улицу Дюфренуа, чтобы там вытащили револьверы и держали окна под прицелом. Идемте.

Беготня, приход полицейских — все это было довольно шумно и не могло не привлечь внимания обитателей особняка. Г-н Дюдуи понял, что делать нечего, и кивнул:

— Идемте.

Операция проходила в стремительном темпе. Восемь человек, вооруженные браунингами, без особых предосторожностей поднялись по лестнице, торопясь захватить Люпена, пока он еще не успел организовать сопротивление.

— Открывайте! — крикнул Ганимар, бросаясь на дверь комнаты, которую занимала г-жа Спармиенту.

Одним ударом плеча он вышиб дверь.

В комнате никого не было, у Виктории — тоже.

— Они наверху! — крикнул Ганимар. — Ушли в мансарду к Люпену. Осторожней.

Вся восьмерка взлетела на четвертый этаж. К своему величайшему удивлению, Ганимар обнаружил дверь мансарды распахнутой, а саму мансарду пустой. В остальных комнатах тоже не было ни души.

— Проклятье! — выругался он. — Куда они подевались?

Но тут его позвал шеф. Г-н Дюдуи, успевший спуститься на третий этаж, заметил, что одно окно не заперто, а просто прикрыто.

— Видите, — сказал он Ганимару, — они воспользовались тем же путем, что и при краже гобеленов. Я же вам говорил… Улица Дюфренуа…

— Но их бы подстрелили, — возразил корчившийся от ярости Ганимар. — На улице наши люди.

— Они сбежали раньше, чем вы поставили там людей.

— Шеф, но когда я вам звонил, все трое сидели по своим комнатам!

— Они сбежали, когда вы ожидали меня у входа в сад.

— Но почему? Почему? Ведь у них не было никакой причины удрать сегодня, а не, скажем, завтра или на следующей неделе, после получения всех денег по страховке.

Однако причина была, и Ганимар убедился в этом, когда обнаружил на столе адресованное ему письмо, распечатал его и прочел. Оно было написано наподобие рекомендации, какую дают при расчете слуге, когда им довольны.