Нотариус из Шатонефа

— Конечно, учитывая вашу профессию и ваше знание искусства, вы в состоянии установить цену различных предметов из коллекции?

— Я даже указал господину Мотту, что номер тридцать три в его каталоге — явная копия немецкого происхождения; написав в Британский музей, он был вынужден признать мою правоту…

Мегрэ выпил пиво, оказавшееся прохладным, потому что в углу комнаты был холодильник. Домишко, хотя и простенький, был удобен и не лишен изящества, которое не имеет ничего общего с дорогими коврами или антиквариатом.

— Насколько я могу судить, вы в основном пишете портреты… — продолжил Мегрэ не очень уверенно.

То есть я выбираю в качестве моделей местных жителей… Если так будет продолжаться, вскоре они все побывают в моей мастерской…

— Вы не писали портрета мадемуазель Арманды?

Жерар слегка смутился, сказал «нет», но менее искренне.

— А это полотно в розовых тонах… Это ведь мадемуазель Эмильенна?

— Это она… Впрочем, я могу вам сказать правду…

Вначале я опасался принимать Арманду одну в моем доме… Я придумал этот предлог — портрет ее сестры, чтобы избежать разговоров… Затем, когда отпала необходимость в подобном маневре, я, признаюсь, забросил этот портрет… Хотите еще пива?

И, внезапно усевшись со стаканом в руке на стол, напротив Мегрэ, произнес:

— Без сомнения, вы себя спрашиваете, зачем я вас сюда привез? Поверьте, не для того, чтобы защитить себя… И не для того, чтобы показать вам все закоулки моего дома, доказав тем самым, что украденных предметов здесь нет… Добавлю, что я вовсе не уверен, что их здесь нет, и потому каждое утро и каждый вечер я собственноручно все обыскиваю…

— Вы опасаетесь, что…

— Я не опасаюсь. Я почти уверен, что тот, кто утруждает себя кражей вещей, которые невозможно продать, лишь с одной целью, чтобы меня скомпрометировать и помешать моей женитьбе, рано или поздно найдет способ раздобыть доказательство против меня и подстроит, что эти проклятые вещицы будут обнаружены заботливо запрятанными в моем доме…

— Значит, вы убеждены, что единственная цель краж — помешать вашей свадьбе?

— Я не нашел другого объяснения. Вот уже целый месяц, как это происходит, и у меня было время поразмыслить над этим вопросом. Мне достаточно хорошо известна ваша репутация, и я не сомневаюсь, что вы, как это у вас говорится, уже прониклись атмосферой дома. Господин Мотт живет только для своей семьи и своей коллекции. И следовательно, не склонен селить у себя незнакомцев. Друзей у него наперечет. Это объясняет тот факт, что старшей из его дочерей, Клотильде, в двадцать три года еще никто не делал предложения.

— К чему вы клоните?

— А вот к чему: подозревать можно совсем небольшой круг людей. Единственный мужчина, первый клерк, которому двадцать восемь лет и зовут его Жан Видье, может подойти к Арманде и может один проникнуть в кабинет господина Мотта…

— Ну и что?

— Нет, господин Мегрэ, это не то, о чем вы подумали! Я знаю, что кажусь виновным, который отчаянно пытается навести подозрение на невиновного. Этот разговор и не состоялся бы, не будь на карту поставлено счастье, — не мое, а Арманды. Я говорю — и я не глупее других, — что этот Жан Видье, красивый малый и честолюбивый, не имеет ничего против того, чтобы стать зятем нотариуса из Шатонефа и, возможно, когда-нибудь унаследовать контору. Добавлю, что последние два года он не упускает возможности попадаться на пути Арманде и при этом бросает на нее красноречивые взгляды. Я утверждаю, что мое право, даже долг, себя защищать. Я изучил этот вопрос с большей страстью, чем вы, конечно, но и с более глубоким знанием дома и его хозяина.

Я не пытаюсь ни усыпить вашу бдительность, ни превратить вас в своего союзника. Я хочу лишь, чтобы с этим было покончено, потому что обстановка невыносима…

Мегрэ воспользовался перерывом в его речи, чтобы раскурить новую трубку и налить себе пива. Не забыть бы спросить у Жерара, откуда он его берет, потому что оно такого качества, которое редко встречается в винодельческих районах.

— По вашему мнению, это Жан Видье?

Почему же Жерар снова смутился?

— Нет, господин комиссар… Я не хочу, чтобы у вас сложилось такое впечатление… Постойте! Я буду откровенным до конца… Перед своим приездом я задавал себе вопрос: а может, у Видье были шансы?.. Я говорю не о большой любви… Но Арманда слишком живая, слишком жадна до удовольствий, если позволительно так выразиться, чтобы долго оставаться незамужем… Возможно, через несколько лет она бы согласилась принять спокойную любовь без приключений…

— А не мог бы этот клерк остановить свой выбор на Клотильде?

— Нет! Клотильда более надменна, чем ее сестра, ее возмутила бы сама мысль выйти замуж за служащего своего отца… Впрочем, только она демонстрирует некоторую холодность ко мне, потому что в конечном итоге я не кто иной, как мазила без гроша в кармане…

— Знает ли она, кто вы на самом деле?

— Нет!

— Кто в доме знает об этом?

— Господин Мотт и Арманда. Не думаю, чтобы господин Мотт рассказал об этом своей жене, он вообще очень редко посвящает ее в свои дела…

— А Жан Видье?

— Вам тоже это пришло в голову. Я долго себя спрашивал, знает ли он. Теперь же я уверен, что да. В самом деле, нотариус, который очень педантичен, после моего признания потрудился составить досье, куда включил все вырезки из газет, касающиеся моего отца. И вот однажды утром, когда Жан Видье был в кабинете один, я заметил это досье на письменном столе нотариуса…

— И по-вашему, это объясняет дело?

И Мегрэ был удивлен, когда в ответ услышал решительное:

— Нет!

Он с удивлением оглядел молодого человека и увидел, что тот смущен своим собственным порывом.

— Что вы хотите этим сказать?

— Послушайте, господин Мегрэ… Как никто другой, я интересуюсь полицейскими историями, и вы понимаете почему… Поэтому я следил по газетам за делами, которые вы вели… Я смог узнать, что — возможно, вас заденет это слово — вы всегда были лояльны, даже если речь шла о таких людях, как…

— Как ваш отец!

— Да… И поэтому я подумал, что и со мной вы будете лояльны… Я бы мог предоставить вам одному вести ваше расследование, но когда я вас узнал, тотчас же заявил Арманде, что хочу с вами поговорить… Понимаете, я нетерпелив… Вроде бы я женюсь через двадцать девять дней… Но на деле я нахожусь во власти каких-то событий, хитрости моего врага, потому что у меня есть враг, которого я не могу назвать с уверенностью… Я сказал вам то, что хотел сказать о Жане Видье… А теперь я хочу добавить столь же откровенно: хотя я настроен против него, моя интуиция подсказывает мне, что он невиновен…

Между ними сновала большая муха. За окном была видна четверка гребцов в гоночной лодке, которая промчалась как стрела по глади Луары. В густом воздухе угадывались слова рулевого, наклонившегося вперед:

«Один… два».

— Я повторяю, что мысленно перебрал по нескольку раз все вообразимые объяснения. Я даже спросил себя, а может быть, госпожа Мотт… Но нет! Это слишком глупо… Вы ее видели… Можно подумать, что господин Мотт выбрал ее под стать своему дому, тихую и приветливую.

Неспособную к сложностям… Видите ли, этот человек с высокими идеями счастья всю жизнь с ожесточением создает и проповедует счастье своей семьи, своего клана… У меня еще не слишком много опыта, господин комиссар… Я молод… Но мне приходилось бывать в разных кругах, и я нигде не встречал такого стремления к гармонии в мельчайших деталях…

Мегрэ был тем более взволнован, что это отвечало его собственным мыслям.

— Если бы я знал, что сказанное мною выйдет за стены этого дома, я откусил бы себе язык… Я опять же доверяю вашей лояльности… Речь идет о защите любви, которая, клянусь вам, чиста и искренна. В моем возрасте с трудом верят в людское коварство, и поэтому мне стыдно от того, что я говорил сейчас о Жане Видье… Я искал другое объяснение… Оно еще более ужасно…

Предположите, что господин Мотт…

Мегрэ вздрогнул, но постарался не выдать себя ни движением, ни выражением лица.