Эддлтонское проклятие

— Но у вас тут есть одна тайна, — произнес Холмс.

— Тайна? Помилуйте, неужели же вы, с вашим логическим умом, интересуетесь проклятием Черного кургана?

— Безусловно, нет, — подтвердил Холмс. — Однако я интересуюсь событиями, которые дали повод бульварной печати морочить публике голову этим проклятием. Иными словами, я намерен расследовать кончину сэра Энтони Льюиса, а также смерти и болезни местных жителей, которые последовали за находкой ларца, и, кроме того, недавнюю кончину в Лондоне сэра Эндрю Льюиса. Будете ли вы отрицать, что картина складывается любопытная?

— Какая-то связь здесь явно прослеживается, но я, как и вы, отвергаю сверхъестественные объяснения, — произнес доктор Лири.

Он вынул из кармана трубку, зажег ее и, как следует раскурив, продолжал:

— Видите ли, я приехал сюда, едва окончив медицинскую школу. Мне казалось, что я нашел уютный уголок для практики. Приятная деревушка, мягкий климат, чистая вода, славные люди, и мне почти не о чем беспокоиться, здесь страдают лишь от старости да от нечастных случаев на каменоломне. Первые несколько лет все так и шло, а потом вскрыли Черный курган. Если он раньше и не был проклят, то теперь он этого заслуживает.

— К какому заключению вы пришли касательно болезни, которая затронула тех, кто участвовал в раскопках? — поинтересовался Холмс.

— Увы, практически ни к какому. Болезнь оказалась не очень серьезной, ее мог вызвать целый ряд причин. Они трудились в поте лица на нашей пустоши, под летним солнцем, притом некоторые из них — юнцы, более привыкшие к перу, чем к кирке. Я решил, что это воздействие солнца, и лечил их соответственно.

— А молодой Льюис? — спросил мой друг.

— Это, конечно, особый случай. Тогда я не связал его с археологами. Сначала Льюис пришел ко мне с волдырями на ладонях. Я подумал, что он обеими руками схватил что-то слишком горячее. Но он уверял, что ничего такого не делал, что у него ни с того ни с сего появились красные пятна на обеих руках, а потом пошли вздутия. Я принялся лечить его разными мазями и предположил, что это какое-то иноземное кожное заболевание: он говорил мне, что в детстве бывал за границей.

Доктор задумчиво попыхтел трубкой.

— Но потом положение осложнилось. Он стал время от времени терять сознание, у него появились головные боли, рвота. Вскоре он так ослабел, что уже не мог подниматься с постели. Его отец прислал мне в помощь лучших специалистов с Харли-стрит, но они оказались бессильны. Нам оставалось только смотреть, как он угасает.

— А как болезнь распространялась по деревне? — спросил Холмс.

— Очень быстро, — ответил Лири. — Хотя ни у кого она не протекала так остро, как у Льюиса-младшего. Следующим стал мальчик-коридорный из «Козла». Он умер через несколько недель после юноши. Он вроде бы любил в свободное время заглядывать в комнату Льюиса и слушать истории о его армейской жизни. Видимо, там дурачок и подхватил от Льюиса смертельную инфекцию. Затем — старый Максвини, отставной констебль, он вечно сидел в «Козле». Он и без того мог спиться или умереть от старости, ему было достаточно много лет. Симптомы болезни у него проявлялись слабо. Да, его рвало, но волдырей не было. Хотя мне вполне ясно, что он умер от того же заболевания.

Тогда-то я и вызвал начальника медицинской службы графства. Мы всё проверили: еду и напитки в «Козле», воду, белье — всё. Но мы ничего не нашли. Чистота была безупречная.

— Кажется, ваш начальник медицинской службы считает, что заболевание передается с водой, — заметил Холмс.

— Чепуха! — возразил Лири. — Он так говорит, потому что не может придумать никакого другого объяснения. У нас тут глубокие колодцы, они прорыты в известняке. Я изучил взятую из них воду под микроскопом, мистер Холмс. В ней нет ничего, кроме кое-каких солей, за которые гости модных курортов платят бешеные деньги.

— А сами вы какого мнения об этой истории, доктор Лири?

— Я ломаю над ней голову десять лет, — ответил он. — И сейчас я знаю об этом заболевании не больше, чем знал тогда. Добавилась лишь одна подробность. Кроме смертельных случаев, у нас были и менее острые. Когда эти смерти и болезненные состояния прекратились, мы подумали, что недуг миновал нас, но потом стали рождаться дети, о которых вы слышали. Сначала я не понимал, каким образом эти вещи могут быть связаны, однако теперь я убежден: связь есть.

— Почему вы так в этом уверены? — спросил Холмс.

— География, — проговорил Лири. — Молодой Льюис умер в «Козле», мальчишка-коридорный умер в «Козле», те, кто заболел, любили пить в «Козле», хотя и не так много, как Максвини, упокой Господь его душу. И когда начали рождаться мертвые и неполноценные дети, я увидел похожую картину: это происходило в одном конце деревни, возле «Козла». И вот еще что. Все их матери уже были беременны, когда умер Льюис-младший.

Он выбил трубку о каминную решетку. Холмс некоторое время молча сидел, сложив пальцы домиком перед своим лицом. Затем он поднял глаза на ирландца.

— А теперь все кончилось? — спросил он.

— О да. По крайней мере, пока. Но мы не знаем, что это такое и каков его источник. Я не могу дать гарантии односельчанам, что этого больше не повторится.

— Надеюсь, — промолвил Холмс, — в самом ближайшем будущем я сумею дать вам такую гарантию. Как вы думаете, есть еще что-нибудь, что нам способно помочь? Хотя бы что-то?

Лири засмеялся:

— Говорят, худа без добра не бывает. В газетах вы об этом не прочтете, они предпочитают дурные вести, но как раз в то время у нас произошли два чудесных исцеления.

— А именно? — спросил Холмс.

— Мэри Камминс, дочка хозяина «Козла», ей тогда было семнадцать. Очаровательная девчушка. Вдруг у нее начались страшные головные боли, головокружения, обмороки. Это было еще до того, как вскрыли курган, так что никто не думал о какой-то неведомой хвори. Я не сумел облегчить ее страдания. Вскоре дело дошло до кратких помрачений рассудка. Я уже опасался, что у нее в мозгу опухоль, но, представьте себе, когда многие другие заболели, она внезапно выздоровела. Все симптомы исчезли, и она по сей день чувствует себя великолепно. Второй случай — старая миссис Хенти, она живет рядом с той самой гостиницей. Ее невестка родила одного из этих несчастных уродцев, а у самой миссис Хенти была застарелая экзема на обоих предплечьях — всю жизнь, как она мне сообщила. Но в считаные дни экзема исчезла.

— Поразительно, — изрек Холмс. — Ну что ж, доктор, мы и так отняли у вас много времени. Еще раз заверяю, мне кажется, что я напал на след этой штуки. Я уведомлю вас о своих выводах.

В тот вечер мы ужинали в гостинице. Большое везение: прислуживала нам та самая Мэри Камминс, о которой говорил доктор Лири. Чем бы она ни болела десять лет назад, теперь это была пышная деревенская бабенка, с черными как смоль волосами, энергичная и веселая.

После трапезы мы устроились у камина в дальнем зале, куда Мэри принесла нам напитки.

— Мисс Камминс, — обратился к ней Холмс, — позвольте спросить, знаете ли вы, для чего мы с доктором Ватсоном приехали в Эддлтон?

Она улыбнулась.

— Не мое это дело, но я слыхала, будто вы насчет Черного кургана.

— Может быть, немного посидите с нами? — предложил он. — Вы правы, нас интересует необычное заболевание, которое разразилось в этой деревне, когда вскрыли курган.

Женщина села, и Холмс продолжал:

— Насколько я понимаю, вы тогда не заболели, а вылечились от какого-то недуга, которым страдали. Вам не будет неприятно об этом рассказать?

— Чего ж тут неприятного, сэр, — отозвалась она. — Я тогда уж два года хворала, и делалось мне все хуже. Сперва голова кружилась, потом обмороки, потом страшные боли в голове, а иногда я почти что с ума сходила, так-то. Уж доктор Лири и то пробовал, и это, а все без толку. Он говорил, мне надо бы сделать операцию на голове, и я порядком напугалась, а потом вдруг хворь как рукой сняло. И пришло быстро, и прошло быстро. И с тех пор, вот как бог свят, я больше ни единого денечка не болела, так-то.