Убийство в музее восковых фигур

Освободившись от захвата, Бенколен продолжал:

— Спокойно, капитан. Не стоит так себя вести. Он уже все подтвердил.

— Он… что?

— Я говорил с ним по телефону не более чем пятнадцать минут тому назад. Да слушайте вы! Успокойтесь и дайте мне рассказать, как все это произошло.

Бенколен сел. Шомон, не сводя с сыщика глаз, попятился назад, наткнулся на кресло и плюхнулся в него.

— Ну и артист же вы, мсье, — сказала Мари Огюстен. Хотя бледность еще не сошла с ее лица, девушка вздохнула с облегчением и отпустила руку отца. — К чему разыгрывать такие сцены? Я решила, что вы намерены обвинить папу.

Она говорила зло и резко, а папа, бессмысленно глядя на дочь, помаргивал покрасневшими веками и при этом хихикал.

— И я подумал о том же, — заметил я. — И этот ваш вопрос к нему…

— Меня просто интересовало, как может повести себя любящий отец. Вам трудно поверить в мои слова, но сегодня я понял: внешне невероятное как раз и может оказаться истинным.

— Минуточку! — остановил я его. — Даже сейчас случившееся выходит за рамки моего разумения. Сегодня днем в ходе мучительного размышления вы воскликнули: «Если бы ее отец знал… если бы ее отец знал», — и я был уверен, что вы имеете в виду мсье Огюстена.

Бенколен кивнул, и вновь его взор погас.

— Так и было, Джефф. Но это заставило меня вспомнить о мадемуазель Мартель и одновременно сообразить, каким невероятным, непростительным болваном я был все это время. Повторяю, я полностью запутал совершенно ясное дело. Уже вчера мадемуазель Огюстен могла точно указать нам убийцу: она наверняка видела, как он входил в музей. Но я… мой Бог! Я оказался настолько глуп, что решил — убийца непременно должен быть членом клуба, который мадемуазель прикрывает. Моя собственная невыносимая самоуверенность (только она!) не позволила мне задать нужный вопрос и попросить дать описание посетителей. Самый невежественный и тупой патрульный повел бы дело лучше, чем я.

Он, сгорбившись, сидел в кресле, судорожно сжимая и разжимая кулак. Взгляд его глаз был горьким, удивленным и усталым. Казалось, Бенколен страдает от того, что утратил свою магическую силу.

— Строить изощренные планы и не заметить очевидного! Таки начинается старческий маразм. Видите, мадемуазель, я плел кружева и старался быть умным, но все кончилось тем, что я оказался круглым дураком. Но все же я задам вам этот вопрос сейчас.

Бенколен с неожиданной энергией распрямился и посмотрел на Мари.

— Полковник Мартель имеет рост примерно пять футов десять дюймов и очень плотное телосложение. У него крупный лысый череп, большие усы песочного цвета, очки на черной ленте. Одет в широкий плащ, на голове широкополая шляпа. Скорее всего вы не заметили отсутствия одной руки… но человек этот обладает столь незаурядной внешностью, что вы не могли не заметить его.

Взгляд Мари Огюстен, став задумчивым, почти сразу просветлел.

— Я помню его, мсье, совершенно отчетливо, — сказала она с издевкой в голосе. — Он покупал билет вчера вечером, не помню точно когда, кажется, вскоре после одиннадцати. Я не видела его выходящим из музея, но это не вызвало удивления: в конце концов, это можно и не заметить. Очаровательно! Я все могла рассказать вам давным-давно. Но я согласна с вами в том, мсье, что вы страдаете излишней утонченностью.

Бенколен покорно склонил голову.

— Но по крайней мере, — сказал он, — теперь я готов это признать.

— Мсье, — вмешался Шомон с торжественным видом, — боюсь, что вы совсем не знаете этого человека. Несгибаемый аристократ, преисполненный неистовой гордости, который никогда…

— Знаю, — сурово прервал его тираду Бенколен. — Именно в силу этих черт характера он и убил свою дочь. Аналогичные мотивы убийства можно обнаружить, лишь обратившись к истории Древнего Рима. Виргиний убил собственную дочь; Брут осудил на смерть сына. Это отвратительные поступки, заслуживающие всяческого осуждения. Ни один отец, если он не впал в безумие, не пойдет на такое. Я привык считать эти легенды о римских отцах и спартанских матерях обычными сказками. Но теперь… Мадемуазель, вам не трудно затенить немного лампу? Мои глаза…

Мари поднялась, как под гипнозом, и прикрыла источник света газетой. Комната погрузилась в таинственный полумрак; ясно были видны лишь бледные лица людей, окружавших кресло, в котором сидел детектив. В камине дремотно угасало пламя.

— …И клянусь Всевышним, — неожиданно выпалил Бенколен, — Мартель будет судим по тем законам, по которым он осудил свою дочь. Вы знакомы с этим семейством, капитан. Джефф тоже видел их. Одинокий старик и глухая женщина, живущие в огромном унылом доме и отгородившиеся от мира своей гордыней. У них мало друзей, но они носят в сердце память о Третьей империи. Из всех развлечений — лишь домино. И это для азартного игрока! У них дочь, которая растет, ненавидя свое окружение. Она испытывает отвращение к их душной гостиной, чинным обедам, чванным приемам — ей противен весь их забальзамированный мирок. Ей плевать, что на лужайке под окнами Дизраэли пил чай с Наполеоном Третьим в то время, когда ее отец был мальчиком. Ее не трогает, что за всю историю семьи с их именем не связывают ни одного скандала. Ей хочется отплясывать ночь напролет в «Шало де Мадрид» и встречать рассвет в Буа. Она желает пить удивительное месиво в барах, напоминающих ночной кошмар водопроводчика (настолько они декорированы металлом), гонять спортивные машины, экспериментировать с любовниками и иметь собственное жилье. Она обнаруживает однажды, что за ней никто не следит и что, выйдя за двери, она может вытворять что угодно — лишь бы родители не узнали.

Бенколен замолчал и медленно перевел взгляд на мадемуазель Огюстен. При этом, как мне показалось, он в душе улыбнулся. Пожав плечами, Бенколен вернулся к своему повествованию.

— И мы можем понять ее, не правда ли? Она хватается за все необычное, что попадается по пути. Родители не ограничивают дочь в расходах, не интересуются ее друзьями, за исключением тех, кто появляется в доме. Она вынуждена вести двойную жизнь. Сравнивая сверкающий мир со своим домом, Клодин Мартель все больше и больше выходит из себя. Если до этого она ненавидела лишь домашние путы, то теперь ненавидит все устои своей семьи. Клодин кипит ненавистью. Они все такие унылые, такие отвратительно правильные, и мадемуазель Мартель презирает и ненавидит их за это. У нее есть подруга — мадемуазель Прево, которая полностью разделяет эти взгляды. Справедливости ради заметим, что мадемуазель Мартель была первой, кто начал исповедовать ненависть. И вот обе подруги видят, что их приятельница мадемуазель Дюшен живет по традициям, которым теоретически должны бы следовать и они сами. — Он устало махнул рукой. — Не знаю, надо ли излагать цепь событий, повлекших трагедию? Мсье Шомон должен знать, что его невесту хитростью заманили в клуб (детали не имеют значения), и она погибла. Но для полковника Мартеля это явилось крушением всего. Хотите, я скажу, как полковник узнал, что сделала его дочь? Я знаю это, потому что полковник сам рассказал мне. Поведение Клодин открывало Этьену Галану великолепную возможность для шантажа. Галан выждал, когда соберется достаточно материала, за который семья будет готова заплатить кругленькую сумму, и отправился к отцу. Это, как вы понимаете, произошло до эпизода с Одеттой, еще до того, как Клодин Мартель задумала свою злую шутку. Я легко могу представить, как Галан, сидя в библиотеке мсье Мартеля, излагает в своей оскорбительной манере некоторые пикантные подробности. Что происходит дальше? Почему его слушатели охвачены таким ужасом? Много лет он провел в одиночестве среди близких ему призраков. Он помнит дни, когда мужчины дрались на дуэли из-за малейшей попытки бросить тень на репутацию женщины. Полковник смотрит на ряды книг, он чувствует прочность своего старого дома и безуспешно пытается вникнуть в смысл слов красноносого посетителя. Разум полковника погружается во мрак. Я не думаю, что он выкинул наглеца из своего дома, вряд ли у графа возникло желание превратить багровый нос в кровавую тряпку. Понял ли он, что его мир в один миг рухнул со страшным грохотом? Не знаю. Скорее всего он, побледнев, поднялся с кресла и, чуть более напряженный, чем обычно, приказал дворецкому проводить гостя. Потом он долго сидел в одиночестве за своим столом, терпеливо сооружая замки из костяшек домино, и часы отбивали далеко за полночь. Он считает, что всему услышанному нельзя верить. Но слова Галана назойливо, как комар, звенят в сознании. Полковник пытается отогнать назойливое насекомое, убеждая себя, что все это неправда, но безумный звон не прекращается. Его навещают призраки прошлого. Они взывают к нему от имени всех Мартелей. Старик не может поговорить с женой, не может поделиться страданиями ни с кем, и менее всего — с Клодин. Нет, пока он не думает об убийстве. Но я вижу, как он бродит по меланхолическому осеннему саду, под кружащейся мертвой листвой. Трость с золотым набалдашником зло втыкается в гравий дорожки; ядовитые слова все сильнее отравляют разум.