Вор с Рутленд-плейс

Элоиза поднялась, медленно подошла к застекленной двери и встала лицом к дождю.

— Думаю, многое из того, что нам нравится в людях, — это то, чего мы не знаем, но воображаем. И тогда неизвестное можно представлять таким, каким мы хотели бы его видеть.

— Вот как? — Шарлотта смотрела на ее спину, очень узкую, с изящными плечами. — Наверняка невозможно верить во что-то несуществующее, если только ты не расстаешься с реальностью полностью и не погружаешься в безумие?

— Возможно. — Элоиза снова утратила интерес к происходящему, и голос ее сделался усталым. — Какое это имеет значение?

Шарлотта думала было возразить, исключительно из принципа, но ее поглотила скорбь, затопляющая собой комнату. Пока она силилась придумать что-нибудь значимое, горничная объявила, что прибыл доктор Малгру.

Вскоре после этого, когда доктор был наверху с Тормодом, а Элоиза ждала на лестнице, служанка вернулась и спросила Шарлотту, примет ли она мсье Аларика, пока не придет хозяйка.

— О… — Шарлотта затаила дыхание. Разумеется, отказать было бы невозможно. — Да, пожалуйста… попросите его войти. Уверена, мисс Лагард хотела бы этого.

— Да, мэм. — Девушка удалилась, и через минуту появился Поль Аларик — в неброском костюме и с приличествующим случаю печальным выражением лица.

— Добрый день, миссис Питт. — Он не выказал удивления, вероятно предупрежденный о ее присутствии. — Надеюсь, вы в добром здравии?

— Да, благодарю вас, мсье. Мисс Лагард наверху с доктором, что, полагаю, вам уже известно.

— Да. Как она?

— Убита горем, — откровенно ответила Шарлотта. — Не припомню, чтобы видела кого-то в таком потрясении. Как бы мне хотелось сказать или сделать что-нибудь — страшно чувствовать себя такой беспомощной.

Она боялась, уже почти заранее злилась, что француз скажет очередную банальность, но он не сказал.

— Знаю. — Голос его был очень тих. — Не думаю, что могу быть чем-то полезным, но не зайти было бы проявлением безразличия, как будто мне все равно.

— Вы большой друг мистера Лагарда? — спросила Шарлотта не без удивления. Она не задумывалась над той стороной его жизни, в которой он мог искать общества такого человека, как Тормод Лагард, бывшего гораздо моложе и легкомысленнее. — Прошу вас, присаживайтесь, — предложила она как можно сдержаннее. — Полагаю, придется подождать.

— Благодарю вас, — отозвался Аларик, приподнимая полы сюртука, чтоб не сесть на них. — Нет, не могу сказать, что у нас с ним много общего. Но, с другой стороны, трагедии такого рода преодолевают банальные различия, вы не находите?

Шарлотта подняла глаза и встретилась с его взглядом, любопытным и лишенным привычной для светских бесед глазури беспристрастности. Она слегка улыбнулась, дабы показать, что спокойна, серьезна и собранна; потом запоздало улыбнулась еще раз, демонстрируя, что согласна с ним.

— Вижу, вы тоже не остались в стороне, — продолжал Аларик. — Вам было бы вполне простительно найти другие дела и избежать неприятного визита. Вы не слишком хорошо знали Лагардов, полагаю? Однако посчитали нужным прийти?

— Боюсь только, пользы от этого мало, — грустно ответила она. — Разве что мама с Эмили увели миссис Денбай.

Аларик улыбнулся, и таившаяся в нем ирония проступила в глазах.

— А, Амариллис! Да, это доброе дело. Не знаю почему, но теплых чувств они друг к дружке не питали. И если бы породнились, это стало бы источником серьезных огорчений.

— Вы не знаете почему? — спросила Шарлотта.

Она была удивлена. Не может быть, чтоб он был так слеп! Амариллис — настоящая собственница, и ее чувства к Тормоду — всепожирающее пламя. Мысль о том, чтобы жить вместе с Элоизой, была бы для нее непереносимой. Когда две женщины живут в одном доме, одна из них неизбежно начинает командовать. Что в такой роли окажется Элоиза, представлялось маловероятным; Тормод же, видя приниженное положение сестры, жалел бы ее, что было бы еще хуже. Нет, если Поль Аларик не понимает чувств Амариллис, то его воображение разочаровывающе скудно.

Шарлотта взглянула ему в лицо, и до нее дошло: он не понимает, что Элоиза осталась бы с ними. Но Тормод вряд ли бросил бы ее одну! Она юна и бесконечно ранима — общество не приняло бы этого.

— У меня создалось впечатление, что миссис Денбай весьма неравнодушна к мистеру Лагарду, — начала Шарлотта. Какой смехотворно неподходящий выбор слов для той силы чувств, что она увидела в Амариллис, той страсти души и тела, что бурлит в ней.

Аларик уныло улыбнулся. Он тоже это заметил.

— Возможно, мне недостает проницательности, но жена и сестра не кажутся взаимоисключающими величинами.

— Действительно, мсье. — Шарлотта вдруг поняла, что теряет терпение. — Если вы по уши влюблены в кого-то, если можете понять такое чувство, захотели бы вы делить свою жизнь с тем, кто знает этого человека значительно лучше вас? С кем его связывают общие воспоминания, всякие забавные случаи, тайны, друзья, детские забавы…

— Ну, хорошо, я понял. — Аларик вдруг вернулся к поре их дружбы, возникшей в те ужасные дни на Парагон-уок, когда другая ревность и ненависть вылилась в убийство. — Я был невнимателен, даже глуп. Понимаю, для кого-то вроде Амариллис такое положение было бы невыносимо. Однако, если Тормод так сильно искалечен, как я слышал, вопрос о браке отпадает.

Он всего лишь озвучил очевидное, и все же его слова упали ледяными глыбами.

Они все еще молчали, погруженные каждый в свое восприятие трагедии, когда вернулась Элоиза. Аларика она оглядела без интереса, словно узнала лишь некое очертание, еще одну фигуру, присутствие которой требуется признать.

— Добрый день, мсье Аларик. Как любезно, что вы зашли.

Вид ее застывшего лица, запавших от горя глаз подействовал на француза больше, чем все возможные слова Шарлотты. Он позабыл манеры, позабыл все заученные выражения сочувствия. Осталось только обычное человеческое чувство.

Аларик сжал ладонь девушки, осторожно, словно боялся оставить на коже синяки.

— Элоиза, мне так жаль. Не отказывайтесь от надежды, моя дорогая. В жизни все возможно.

Она стояла совершенно неподвижно, не отстраняясь от него, хотя было неясно, успокаивает ее его близость или же она просто ее не замечает.

— Я не знаю, на что надеяться. Наверно, это очень нехорошо с моей стороны.

— Вовсе нет, — быстро вмешалась Шарлотта. — Вы же не можете знать, что лучше. Вы не можете винить себя и, ради бога, даже не думайте об этом.

Элоиза закрыла глаза и отвернулась от Аларика, оставив его в замешательстве, сознавая, что он может наблюдать за этим бесконечным горем лишь со стороны, но ни разделить его, ни помочь не в состоянии.

Шарлотта даже немного посочувствовала ему, но все ее мысли были заняты Элоизой. Она встала, подошла к ней и крепко обняла. Тело в ее объятиях было скованным, безжизненным, но Шарлотта все равно не отпускала. Краем глаза она заметила застывшее в жалости лицо Аларика; потом он молча повернулся и вышел, с тихим щелчком закрыв за собой дверь.

Элоиза не пошевелилась, не заплакала; Шарлотта как будто обнимала сомнамбулу, ночной кошмар которой удерживал ее сознание и душу где-то далеко. И все же Шарлотта чувствовала, что ее присутствие, ее тепло чего-то стоят.

Минута шла за минутой. Кто-то протопал по черной лестнице. Дождь хлестал в окна. Обе по-прежнему молчали.

Наконец дверь открылась, служанка произнесла что-то и стушевалась от неловкости.

— Мистер Иниго Чаррингтон, мэм. Сказать ему, что вас нет дома?

— Будьте добры, передайте мистеру Чаррингтону, что мисс Лагард нездоровится, — тихо ответила Шарлотта. — Попросите его подождать в гостиной, я сейчас выйду к нему.

— Хорошо, мэм. — Горничная поспешно удалилась, не дожидаясь подтверждения распоряжения от Элоизы.

Шарлотта постояла еще немного, затем подвела Элоизу к дивану, уложила и присела рядом на корточки.

— Не думаете, что вам лучше было бы полежать? — предложила она. — Может, чашку чая или травяного отвара?