Мертвенно - бледный свет фонарей

- Да, есть такая неприятная история. Джозеф Алстон, полюбив гулящую Мэри и пытаясь спасти ее, отравил с помощью яда ее хозяйку бандершу. Вы понимаете, о чем я говорю.

- Представляю, как он мучился, замаливая этот грех. И все напрасно! – громко сказала Маргарет.

- Почему напрасно? – спросил мистер Бирн.

- Да ведь Мэри вернулась к прежним занятиям.

Бирн вздохнул, пошевелив длинной палкой уголья костра. Потом застыл на месте, словно памятник, не двигаясь. Говорили только его губы:

- А вот мои поиски, дорогая леди Маргарет, дали совсем другой результат. Мэри забросила свои занятия. Ее приняли в больнице соседнего города. Там ведь жили ее родные. Она родила мальчика. Алстон, как вы знаете, исчез из города, его келья заброшена, как и весь старый монастырь. Дело в том, что он собрал кое-какие средства, пожертвования, уехал к своей возлюбленной Мэри. Они поселились вместе в одном загородном доме, тоже брошенном, принадлежащем родственникам мисс Мэри. Но кара господа настигла его здесь. Он скончался в мучениях...

- А могила его? – спросил Адам.

- Там же. А вот Мэри изменилась. О грехах своей юности она уже не вспоминала. О ней теперь все говорили, как о сестре милосердия. Организовала приют для подкидышей и сирот в госпитале графини Элизабет. В мирное время сёстры общины ухаживали только за больными женщинами, а в военное — и за мужчинами, нуждающимися в медицинской помощи. Много сделала эта община и для больных разными болезнями.

Наступила тишина. Все присутствующие, казалось, задумались над рассказанной судьбой. Луна ушла за облака, зашумел ветер. Мистер Бирн завернулся в плащ.

- Спасибо за ваш интересный рассказ, мистер Бирн.

Бирн кивнул, сделал знак мальчику. Тот залил водой из котелка костер и затоптал его.

- Луна ушла и ветер усиливается. Пойдемте, я выведу вас отсюда. Ведь уже поздно, и вас, вероятно, ждут, - сказал мистер Бирн. И добавил:

- Джонни, не забудь вещи, мы уходим. И зажги фонарь.

Они тронулись в обратный путь в торжественной тишине, среди покрытых тайнами надгробий, загадочно немых памятников. Только деревья шумели под знобящимся ветром. Тонко светящие звезды выглядывали из-за туч. Впереди шел суровый мистер Бирн с фонарем в руке, за ним шагал маленький Джонни с вещевым мешком, такой же серьезный и сосредоточенный, замыкали шествие взволнованные Адам и Маргарет.

Когда они достигли городского парка, мистер Бирн внезапно застыл на месте, словно кукла – манекен. Он стоял, не шевелясь, будто прислушиваясь. Потом, повернувшись, ступил несколько шагов назад по аллее. Остальные удивленно наблюдали за ним.

Шум деревьев переходил в легкий свист, далеко был слышен топот копыт.

- Тени былого крадутся за нами, иль неизвестные еще злоумышленники, - загадочно, то ли шутя, то ли серьезно, сказал он. – Мистер Адам, необходимо найти для юной леди экипаж..., а мы, мужчины, в случае нападения грабителей, сможем постоять за себя. Не так ли?

Адам кивнул, храбрый и веселый, держась за рукоятку ножа.

На городской площади горела цепочка бледных фонарей. Мистер Бирн быстро нашел кэб, и влюбленные поцеловались.

- Я завтра жду тебя, родной, - ласково произнесла Маргарет.

А потом обратилась к хмуро застывшему Бирну.

- Спасибо вам, мистер Бирн, - сказала она. – Только... только один вопрос... Откуда вы знаете такие подробности о жизни несчастного Алстона?

- Я отчим его сына, - прозвучал ответ.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Комната, занимаемая Стивенсоном, была обширна, с высоким потолком, напоминающим былую роскошь сквайра, жившего здесь в давние времена. Каминный очаг, украшенный бронзовыми львами, был невелик и не мог как следует обогреть всю комнату. Стивенсон практически не отходил от очага, завернув свое худое тело в теплый халат. Сидя у багрового огня, он грел руки, посматривая на мрачные и высокие стены, украшенные охотничьими трофеями и скрещенными мечами. Пахло вереском и углем.

Спустя полчаса подали ужин.

Стивенсон спустился в круглую комнату, бывшую в небольшой башенке, где был накрыт стол на два прибора. Коридоры дома были длинны, каждое движение, каждый шаг отдавались гулким эхом. Стол накрывала служанка, которую звали Жанной – деревенская девушка, присланная в услужение миссис Андерсон от каких-то знакомых. Она уже проявила нерасторопность,

уронив большой сверток из чемодана доктора, в результате испачкав в угольной пыли новое пальто, купленное доктором где-то в пути, поэтому ходила с морковным лицом, то и дело приговаривая фразу «что-то у меня сегодня плохое настроение». Хозяйка дома –датчанка, казалась молчаливой и величественной, словно соборная башня. Это была высокая и крепкая телом женщина неопределенного возраста: ей можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят лет.

Стивенсон сидел за длинным столом со свечами, а за его спиной за стеклом окна бушевал осенний ветер. За поржавевшей решеткой в камине плескался багрово- синеватый огонь.

Спустя десять минут появился доктор Джонсон, улыбающийся, румяный, с влажным лицом.

- Как вам здесь? Не правда ли, чудесно? Здешняя хозяйка моя хорошая знакомая. Вы скоро убедитесь, что вам здесь будет очень удобно.

Стивенсон кивал, помалкивая о холодной комнате, не желая расстраивать доктора.

- Не сочиняете ли вы что-нибудь занятное? Вот напишите про этот дом. Его история, характеры его владельцев – это будет очень интересно и поучительно.

Доктор сел за тарелку и открыл крышку.

- О, мой любимый омлет...

И он заговорил о светских новостях, почерпнутых из газеты. Поговорили о новом владельце одного из заводов, человеке, сказочно разбогатевшем.

Тут глаза доктора гневно блеснули, и он выпрямился, как струна, бросив на минуту ужин, вытирая нервно руки салфеткой, сказал:

- Богатство развращает. Увы, как и любовь к женщине. Потому что ни деньги, ни любовь никто не употребляет с пользой. Особенно любовь к женщине – она действует развращающе... Она лишает человека душевного равновесия. А богатство вызывает новые желания и аппетиты. И так до моральной деградации.

- Быть может вы, профессор, не знали любви, - спросил Стивенсон, слегка подогретый вином.

- О, ну что вы... Я влюблен... (он поправился), был влюблен. И крепко... Но, все же с достоинством выдержал этот удар!

В дальнейшем ужин проходил в тишине. Неслышно ходила вокруг Жанна, забирая тарелки, гудел, плескался огонь в очаге, да шумел ветер, сотрясая стекла.

Когда они отужинали, доктор пригласил Стивенсона в гостиную. Здесь еле теплился камин. Доктор открыл шкаф, перебирая ноты.

- Вы, как человек искусства, должны находить отдохновение в звуках прекрасной музыки.

Он сел за фортепиано, а Стивенсон расположил свое худое уставшее тело на восточном диване. Доктор Джонсон исполнил сочинение Моцарта. Его руки, которые вначале подрагивали и играли неуверенно, наконец обрели покой и целеустремленность, лаская клавиши. И звуки музыки, казалось, взлетали по комнате, устремлялись в окно, сплетаясь с осенним ветром и падающими листьями.

- Да, это прекрасно, - сказал Стивенсон. – Искусство украшает наш жизненный путь.

- Да, и радует глаз, и дает отдых после долгих и тяжких трудов.

Доктор вздохнул, закрыл крышку рояля и пояснил:

- Мне приходится принимать много больных, и часто музыка служит и отвлечением, и вдохновением.

Он, помолчав, провел руками по лицу и задал обычный вопрос:

- А как вы пишите?

- Подмечаю многое в жизни, соединяю со своей фантазией, - просто ответил Стивенсон. - Все это ложится на бумагу. Я внешне, быть может, хрупок и незащищен, но господь мне дал удивительную способность – читать в мыслях и сердцах людей. И отображать это в творчестве.

Доктор вздрогнул. Как-то сердито и недоверчиво посмотрел на Стивенсона. После этих его слов он стал более закрытым и каким-то отстраненным.

Вечер был скомкан – сдержанно обсудив недолго последние новости из газет, ссылаясь на усталость после дороги, оба удалились в отведенные покои.