Смерть в Голливуде (Происхождение зла)

— И с тех пор она вам не попадалась?

— Нет. Хотя я усиленно искала ее. Думаю, что папа ее уничтожил.

На это Эллери ничего не ответил.

— Ну ладно. Значит, собака, ошейник, коробка. Что с ними?

— Знаете, мы были так обеспокоены состоянием папы, что о собаке как-то позабыли. Помню, я сразу же сказала, чтобы ее убрали. Я имела в виду, чтобы ее просто убрали с порога, но на следующий день, когда я вспомнила о ней, миссис Монк сказала, что она вызвала ветеринарную службу, или что-то в этом роде, и они увезли собаку.

— Да-а, ищи теперь ветра в поле… — мрачно прокомментировал Эллери, покусывая ноготь. — Хотя вот этот ошейник и коробочка… А вы уверены, что реакция вашего отца не была вызвана просто-напросто видом мертвого животного? Может быть, он очень боялся собак? Или, — прибавил он внезапно, — смерти?

— Он обожал собак! Настолько, что, когда наша Сара скончалась от старости в прошлом году, он отказался заводить другую собаку. Он сказал, что терять их слишком тяжело. Что касается смерти как таковой, то я не думаю, чтобы эта перспектива особенно волновала папу. Во всяком случае не настолько, чтобы он мучился ею. Да, он ужасался при мысли о затяжной и обременительной для окружающих болезни, с постоянными болями. Поэтому не раз выражал надежду, что, когда пробьет его час, он тихо угаснет во сне. — Вот и все. Я ответила на ваш вопрос?

— И да, и нет, — сказал Эллери. — А был ли он суеверен?

— Да вроде нет. А что?

— Вы сказали, что он умер от страха. Вот я и пытаюсь выяснить его причины.

Лаурел помолчала. Потом сказала:

— А ведь вы правы. То есть, в том, что у него были какие-то причины для страха. Но уж собака-то его никак не могла испугать. — Она обхватила руками колени и неподвижно уставилась прямо перед собой. — Мне показалось, что эта собака не произвела на него никакого впечатления, пока он не прочел записку. А может, и потом она не играла никакой роли, я не знаю. Но вот содержание записки самым страшным образом потрясло его. Это точно! Я никогда раньше не видела его перепуганным. Причем до такой степени. Я готова поклясться, что когда он прочел записку, то уже как бы и умер… Он лежал тогда, как мертвый. Эта записка поразила его в самое сердце. — Она обернулась лицом к Эллери. Глаза у нее оказались зеленоватыми, с коричневыми крапинками, слегка навыкате. Она сказала:

— Эта записка могла напомнить ему то, что он сам давно позабыл. Что-то настолько важное, что заставило даже Роджера впервые за пятнадцать лет выбраться из своей конуры.

— То есть? — не понял Эллери. — Это еще что за фокус?

— Я же говорила вам — Роджер Приам, папин партнер и старейший друг. Роджер вышел из дома.

— Впервые за пятнадцать лет?! — воскликнул Эллери.

— Пятнадцать лет назад его разбил паралич. С тех пор он передвигается в инвалидном кресле на колесах, и с тех же самых пор отказывается покидать пределы своего дома. А все из-за больного самолюбия! В свое время он был, говорят, ничего себе мужик, видный. Очень гордился своей силой, физической силой. Поэтому мысль, что его увидят беспомощным, была для него невыносима. И из-за этого он со временем сам стал просто невыносим.

Роджер старался изо всех сил вести себя так, как будто ничего не произошло. И до сих пор пытается доказать всему свету, что отсюда, со своего инвалидного кресла, он ведет самую крупную торговлю драгоценностями на всем западном побережье. Конечно, это одна видимость. В действительности всем заправляет… заправлял папа. Но он, ради общего согласия, всегда подыгрывал Роджеру, специально старался подсовывать ему какие-нибудь дела, которые можно решить по телефону, старался советоваться с ним по малейшему поводу, держать его в курсе событий. Смешно сказать, но масса сотрудников папиной фирмы в городе и в других филиалах Роджера и в глаза не видела! Он вызывает у всех странную ненависть, служащие даже прозвали его «Невидимый бог», — рассмеялась Лаурел. Однако Эллери не находил здесь ничего смешного. Девушка продолжала:

— Ну, конечно, работники есть работники — они всегда слегка побаиваются хозяина, кто бы он ни был.

— А вы не разделяете их страха?

— Я не выношу Роджера, — очень спокойно отвечала она, но тут же отвела глаза в сторону.

— А ведь вы тоже его боитесь.

— Нет. Просто не люблю.

— Ладно, продолжайте.

— При первой же возможности я сообщила Роджеру, что у папы инфаркт. Вечером того же дня. Сама позвонила ему по телефону. Он очень заинтересовался подробностями случившегося и стал настаивать на разговоре с папой. Я отказывалась — ведь доктор Волюта категорически запретил беспокоить больного. На следующее утро Роджер звонил дважды. Папа беспокоился, так же, как и Роджер, и тоже хотел переговорить с ним. Он так просил меня, так расстраивался, что я решилась и включила ему телефон. У них с Роджером был проведен отдельный, прямой кабель. И папа попросил меня выйти из комнаты на время разговора.

Лаурел резко поднялась, потом так же внезапно села обратно и достала еще одну сигарету. Эллери даже не сделал попытки зажечь для нее спичку, она зажгла ее сама. Ей явно было сейчас не до тонкостей этикета…

Девушка сделала несколько судорожных затяжек.

— Никто не знает, о чем они говорили. Вся беседа заняла не более пяти минут. Но этого было достаточно, чтобы заставить Роджера подняться с насиженного места, приказать погрузить себя вместе с легендарным креслом в специальный фургон и прибыть к нам в сопровождении Делии — его жены.

Когда Лаурел произносила имя миссис Приам, ее голос выразил ту же смесь отвращения и ненависти, что и несколько минут назад, когда она произносила имя ее мужа.

— Когда Роджера доставили в папину спальню, он запер дверь и говорил с папой в течение трех часов.

— Они обсуждали мертвого пса и записку?

— А что же еще? Не о делах же они беседовали: чтобы вести деловые переговоры, Роджеру никогда раньше не требовалось покидать свою комнату. И не о здоровье папы: у него было уже два инфаркта, и прежде Роджер довольствовался телефонными беседами. Вне всякого сомнения речь шла о собаке и записке. И если сначала я еще не была в этом уверена, то когда увидела лицо Роджера, выруливающего из папиной спальни, мои сомнения полностью рассеялись. Он был так же перепуган, как за день до этого папа. И по той же самой причине.

Лаурел помолчала и продолжала все тем же ровным голосом:

— Да, вот это было зрелище! Вы не знаете Роджера Приама, поэтому вам трудно понять меня. Страх и лицо Роджера — две совершенно несовместимые вещи. Попробовал бы только кто-нибудь припугнуть его — Роджер сам кого хочешь испугает до смерти! И он сказал мне тогда тоном, каким раньше не сказал бы ни за что на свете: «О, позаботьтесь о вашем отце, поберегите его!» Прежде он предпочитал особо не утруждать себя подобными трогательными замечаниями… Я умоляла его объяснить мне, в чем дело, а он сделал вид, что просто не слышит меня. Симон и Ичиро отвезли его к фургону, и Делия отправилась с ним.

Неделю назад — в ночь на десятое июня — желание папы сбылось. Он умер во сне. Доктор Волюта сказал, что третий инфаркт доконал его. Папу кремировали, пепел в бронзовой урне покоится в земле, в Форест-Лауне… Что ж, как он хотел, так мы и сделали. Ну, а теперь, Эллери, осталось ответить всего лишь на один-единственный каверзный вопрос: кто убил его? И я хочу во что бы то ни стало получить ответ.

Эллери позвонил. Миссис Вильямс не появлялась. Тогда он извинился перед Лаурел и сам спустился вниз в небольшую прихожую. Там вместо своей экономки он обнаружил записку. В ней миссис Вильямс кратко сообщала, что решила нанести визит в ближайший супермаркет. Однако что касалось ее прямых обязанностей, упрекнуть ее было не в чем: на плите в кухне стоял свежеприготовленный кофе, рядом — большое блюдо с авокадо и беконом, в окружении румяных хрустящих хлебцев. Да, миссис Вильямс обладала редким даром предвидеть все. Эллери взял кофейник, блюдо и отправился с ними наверх.

— Как мило с вашей стороны! — сказала Лаурел с таким видом, словно за последнее время обычная любезность и обходительность стали чем-то редким и достойным удивления. Сначала она вежливо отказалась, но потом передумала и принялась за хлебцы, причем умудрилась уничтожить их целый десяток, один за другим, без перерыва. Три чашки кофе подверглись такой же участи.