Последний занавес

— Н-да, — заметил Фокс, снимая очки. Поезд приближался к Анкретон-Холту. — Да, это, конечно, меняет дело.

2

Доктор Герберт Уизерс был невысокий, умеренно упитанный мужчина, от которого, как обычно от всех упитанных людей, веяло довольством и благополучием. Он вышел встретить гостей в холл; при этом откуда-то из комнат донеслись обрывки репортажа о скачках. Бросив беглый взгляд на визитку Аллейна, он проводил их с Фоксом в кабинет врача, где сел за стол с поспешностью, за которой угадывалось хорошо скрываемое желание как можно скорее покончить с этим визитом.

— Какие проблемы? — осведомился он.

Это было рутинное начало, и Аллейну даже показалось, что вопрос вырвался у доктора Уизерса невольно.

— Не возражаете, если я попрошу вас прояснить несколько моментов, связанных со смертью сэра Генри Анкреда?

Безразличное врачебное участие сменилось более острым и пристальным взглядом.

Доктор Уизерс сделал резкое движение и посмотрел сначала на Аллейна, потом на Фокса.

— Если в этом есть необходимость, разумеется. — Он сперва взглянул на визитку Аллейна, которую держал в руке. — Вы ведь не хотите сказать… — начал он и резко осекся. — Ладно, что вас интересует?

— Наверное, лучше рассказать обо всем по порядку. — Аллейн вытащил из кармана копию анонимного письма и протянул его доктору Уизерсу. — Сегодня утром мистер Томас Анкред принес нам восемь точно таких же писем.

— Полная чушь. Бред. Дикость. — Доктор Уизерс вернул письмо.

— Надеюсь, вы правы. Но когда такая дикость доходит до нас, приходится реагировать.

— Так чем могу быть полезен?

— Доктор Уизерс, вы подписали свидетельство о смерти и…

— …и не должен был этого делать, если не был стопроцентно уверен в причинах смерти сэра Генри? Это вы хотели сказать?

— Именно. А теперь, чтобы забыть про эти письма, будьте так добры, объясните нам, только попроще, что вызвало смерть сэра Генри?

Доктор Уизерс заколебался, но потом прошел все-таки к картотеке и вытащил папку.

— Вот, прошу вас. Его последняя медицинская карта. Я регулярно навещал его в Анкретоне. Тут записи последних шести недель.

Аллейн посмотрел на карту. Тут, как обычно, были проставлены даты с соответствующими записями. Разобрать большинство из них было сложно, но последняя запись сомнений не вызывала: «Скончался. Между половиной первого и двумя ночи. 25 ноября».

— Ясно, — кивнул Аллейн. — Благодарю вас. А теперь не переведете ли кое-что из этого?

— Он страдал, — сердито заговорил доктор Уизерс, — от гастрита и сердечной недостаточности. Диету практически не соблюдал. Говорят, накануне вечером он ел черт знает что, пил шампанское и к тому же, что с ним бывало нередко, сильно разозлился на что-то и пришел в ярость. По обстановке спальни я сделал вывод, что он умер от жестокого приступа гастрита, за которым последовала остановка сердца. Могу добавить, что, знай я, как он провел вечер, вполне мог предвидеть такое развитие событий.

— То есть могли бы предвидеть смерть?

— Это был бы в высшей степени непрофессиональный прогноз, — огрызнулся доктор Уизерс. — Я мог бы предвидеть серьезнейшие осложнения.

— Так, говорите, диету он нарушал?

— Да. Не постоянно, но бывало.

— И тем не менее выкарабкивался?

— Да, но, как говорится, хорошего понемножку.

— Да. — Аллейн задумчиво посмотрел на медицинскую карту. — А теперь, будьте любезны, опишите, пожалуйста, спальню и положение тела.

— А вы, главный инспектор, в свою очередь, не будете ли любезны объяснить, есть ли у вас какие-либо причины задавать все эти вопросы, кроме совершенно идиотских анонимок?

— Кое-кто из членов семьи подозревает отравление мышьяком.

— О Господи и все ангелы небесные!.. — Доктор Уизерс гневно воздел руки над головой. — Ну и семейка!

Казалось, он старается успокоиться.

— Извините за эту непростительную вспышку, — выговорил наконец доктор. — Последнее время у меня очень много работы, да и переживаний хватало, вот и результат. Анкреды, все вместе, явно хватили лишку. Позвольте спросить, откуда такие подозрения?

— Это длинная история, — осторожно сказал Аллейн, — и частью ее является банка с ядом. Но могу я все же поинтересоваться, исключает ли обстановка спальни и положение тела хотя бы малейший намек на возможность отравления мышьяком? Что вы об этом думаете?

— Боюсь, что ничем не могу быть полезен. Почему? Да потому что, во-первых, комнату убрали еще до моего появления, а во-вторых, насколько я понял из рассказов очевидцев, вид тела вполне соответствовал тому, какой бывает при тяжелых приступах гастрита, и, следовательно, не противоречит версии использования мышьяка.

— Проклятие! — пробурчал Аллейн. — Этого я и боялся.

— Да, но как, черт возьми, мог этот старый дурак проглотить крысиный яд? У вас есть предположения? — Доктор Уизерс грозно прицелился пальцем в Аллейна.

— Никто и не думает, что он сам его принял, — пояснил тот. — Подозревают, что ему подсыпали.

Доктор так сильно стиснул холеную ладонь, что костяшки пальцев побелели. Мгновение он так и держал ее, потом, словно превозмогая себя, разжал и принялся изучать ногти.

— Ну да, конечно, — сказал Уизерс, — из письма это и следует. От Анкредов всего можно ожидать, даже такого. Ну и кого подозревают в убийстве? Уж не меня ли, часом?

— Насколько мне известно, нет, — небрежно отмахнулся Аллейн.

— Что за идея! — смущенно откашлялся Фокс.

— Ну и что, они собираются требовать эксгумацию? Или вы будете настаивать?

— Нет, если не будет более основательных причин, чем сейчас, — покачал головой Аллейн. — Вы ведь не проводили судебно-медицинское обследование трупа?

— Нет, его и не проводят, если больной умирает таким образом.

— Верно. Доктор Уизерс, позвольте, я объяснюсь до конца. Мы столкнулись с рядом весьма странных обстоятельств и вынуждены рассмотреть их. Вопреки распространенному убеждению полиция в таких случаях вовсе не горит желанием собирать свидетельства, которые с неизбежностью требуют эксгумации. Если та или иная история оборачивается пшиком, полицейские счастливы забыть о ней. Дайте нам надежные аргументы в пользу того, что отравления мышьяком не было, и мы будем вам бесконечно признательны.

Доктор Уизерс замахал руками:

— Не могу я вот так, с ходу, дать стопроцентного доказательства того, что он не проглотил мышьяк. Больше того, если речь идет о гастрите, сопровождающемся приемом слабительного и рвотой, в девяноста пяти случаях из ста этого вообще нельзя сделать. Вообще-то… — Доктор замолчал.

— Да, — подстегнул его Аллейн.

— Вообще-то я мог сделать анализ просто в обычном порядке, ну и для того, чтобы успокоить свою медицинскую совесть. Но как я уже сказал, комната была убрана, никаких следов не осталось.

— По чьему распоряжению?

— Баркера, дорогой мой, или миссис Кентиш, или миссис Генри Анкред, да любой мог распорядиться. Трогать тело никто не захотел. И хорошо, что не тронули. Так мне удалось более или менее точно определить время смерти. Когда я увидел его в тот же день, но позже, тело уже было обработано, и, надо полагать, милейшая миссис Анкред немало нахлебалась с родичами, мечущимися по дому на грани истерики. Что касается миссис Кентиш, то она настаивала на том, чтобы принять участие в гримировке.

— О Господи!

— Да, такая это публика. Повторяю, когда его обнаружили, он лежал, скрючившись, на постели и на полу было довольно много следов рвоты. Когда появился я, двое или трое служанок расхаживали с ведрами, а в комнате сильно пахло карболкой. Им удалось даже сменить постельное белье. Да, к слову, пришел я туда примерно через час после того, как мне позвонили.

— Теперь, что касается детского стригущего лишая… — начал Аллейн.

— А, вы об этом знаете? Да. Неприятная штука. Рад сказать, что малышка Пэнти избавилась от него наконец.

— Насколько я понимаю, — любезно заметил Аллейн, — вы смело прописываете наркотические средства.