Красный свет

Не открывая глаз, она прошептала:

— Ничего не говори.

И умолкла сама. Она лежала неподвижно, и только рука ее слегка шевелилась в ладони Стива, устраиваясь там поудобней. Оба они находились в оазисе мира и покоя, куда врывалось лишь свистящее дыхание одной из больных, у которой был жар.

Стив боялся шелохнуться, и, немного помолчав, Ненси первая сказала все еще приглушенным голосом:

— Прежде всего знай: я не просила пудру и помаду.

Их принесла сестра: боялась, что мой вид испугает тебя.

Стив раскрыл рот, но ничего не ответил и в свой черед закрыл глаза: соприкасаясь одними лишь сплетенными пальцами, они чувствовали себя ближе друг к другу.

— Не очень устал?

— Нет… Послушай, Ненси…

— Тсс!.. Не двигайся. Я слышу, как бьется у тебя пульс.

На этот раз молчание длилось так долго, что Стив подумал, не уснула ли она. Но Ненеи заговорила снова:

— Я теперь очень старая. И раньше была старше тебя на два года, а с этой ночи — старуха. Не спорь. Дай мне сказать. Днем я много думала. Мне сделали укол, но я не заснула и могла думать.

Никогда он еще не осознавал себя таким близким к ней. Кольцо света и тепла словно окружило их, укрыв от всего мира, и в их сомкнутых руках бился единый пульс.

— За несколько часов я состарилась самое меньшее лет на десять. Не сердись. Ты должен дать мне договорить до конца.

Как одновременно отрадно и мучительно слушать ее!

Ненси все еще говорила шепотом — так было интимнее, сокровеннее. Голос ее утратил всякую интонацию, фразы отделялись одна от другой лишь долгими паузами:

— Стив, если ты сам еще об этом не подумал, пойми: вся наша жизнь изменится, все будет не так, как раньше.

Я никогда уже не буду твоей женой.

Чувствуя, что он собирается возразить, Ненси заспешила:

— Молчи! Я хочу, чтобы ты выслушал меня и понял.

Есть вещи, которые теперь невозможны между нами: всякий раз воспоминание о случившемся…

— Перестань!

Он раскрыл глаза и увидел ее лицо: веки сомкнуты, нижняя губа дрожит и слегка выпячена, как всегда, когда Ненси вот-вот заплачет.

— Нет, Стив, ты тоже ведь не сможешь. Я знаю что говорю. И ты это прекрасно понимаешь, но стараешься строить иллюзии. С этим покончено. Известная область жизни для меня больше не существует.

Она перевела дух, сглотнула слюну, и Стиву на секунду показалось, что он видит, как блестят ее зрачки сквозь дрожащие ресницы.

— Я не прошу тебя остаться со мной. У тебя будет нормальная жизнь. Мы постараемся устроить все без лишних осложнений.

— Ненси!

— Погоди, Стив, дай мне закончить. Рано или поздно ты сам убедишься в справедливости того, что я говорю сегодня, и тогда это будет много тяжелее для нас обоих.

Вот почему я сочла нужным сказать тебе все сразу и ждала тебя.

Сам того не замечая, он так крепко стиснул ей руку, что она охнула:

— Больно!

— Прости.

— Какая нелепость! Почему все понимаешь, когда уже поздно? Почему мы не ценим своего счастья, не бережем его, порой даже бунтуем?..

— А ведь мы были счастливы вчетвером.

И тут он разом забыл обо всем — о советах врача, о том, что Ненси ранена в голову и находятся они в больничной палате. Горячая волна затопила ему грудь, а в мозгу теснились слова, которые нужно высказать, которых он никогда не говорил жене, о которых, может быть, никогда не помышлял.

— Это не правда! — выпалил он, когда Ненси упомянула об их былом счастье.

— Стив!

— Мне кажется, я тоже все обдумал, хоть и не сознавая этого. То, что ты сказала, — ложь. Вчера мы не были счастливы.

— Замолчи!

Голос Стива был так же глух, как голос его жены, но слова звучали от этого лишь убедительнее — столько в них было сдержанной страсти.

Он представлял себе их встречу совсем не такой и никогда не думал, что наступит день, когда он скажет Ненси то, что собирался сказать. Он чувствовал себя предельно искренним, как бы совершенно обнаженным и таким болезненно восприимчивым, словно с него содрали кожу.

— Не смотри на меня, закрой глаза и слушай. Нет, мы не были счастливы, и вот тебе доказательство: всякий раз, когда мы выходили за пределы повседневности, вырывались из круга мелких забот, я оказывался выбит из колеи, и мне срочно требовалось выпить. А ты? Тебе нужно было каждый день бежать в контору на Медисон-авеню, чтобы доказать себе, что у тебя интересная жизнь.

Часто ли, оставшись дома с глазу на глаз, мы уже через несколько минут не утыкались в журнал или не включали радио?

У Ненси увлажнились по краям веки, губа еще больше оттопырилась. Стив чуть было не отпустил ее руку, но жена судорожно уцепилась за него.

— Знаешь, когда я вчера начал тебе врать? Еще раньше, чем мы выехали: когда я объявил, что съезжу заправиться.

Она прошептала:

— Сначала ты сказал про сигареты.

Лицо у нее уже посветлело.

— Мне нужен был предлог, чтобы выпить виски.

Я целую ночь дул ржаное. Мне хотелось чувствовать себя сильным, свободным от всего.

— Ты ненавидел меня.

— Ты меня тоже.

Не скользнула ли по ее губам улыбка? Ненси тихо согласилась:

— Да.

— Оставшись один, я бунтовал до тех пор, пока не проснулся утром на обочине дороги, по которой, насколько мне помнится, не проезжал.

— Ты попал в аварию?

У него было ощущение, что впервые за время их знакомства между ними нет больше никакого обмана, даже намека на него и ничто не мешает им быть предельно откровенными друг с другом.

— Нет, это была не авария. Теперь мой черед сказать то, что ты должна знать, и лучше сделать это немедленно. Я встретил человека, в котором несколько часов хотел видеть свое второе «я», про которого думал: этот не трус; я сожалел, что не похожу на него, и выложил ему все, что накопилось на душе, все дурное, что бродило во мне. Я говорил ему о тебе, может быть, о детях и не убежден, что не отрицал свою любовь к ним. А ведь я знал, кто этот человек и откуда.

Стив снова закрыл глаза.

— С остервенением пьяницы я все поливал грязью, а тип, перед которым я разоткровенничался, не кто иной…

Он едва расслышал, как она повторяет:

— Замолчи!

Стив кончил. Он молча плакал, но слезы, катившиеся из-под сомкнутых век, не были горькими. Рука Ненси замерла в его руке.