Насчастливый город

Герми и Джон Ф. выглядели удрученными. В суде вся семья сидела рядом, «единой фалангой», с неподвижными шеями и бледными лицами. Лишь иногда Герми демонстративно улыбалась, глядя в сторону Джима Хейта, а потом поворачивалась к переполненному залу и вскидывала голову, словно говоря: «Да, мы поддерживаем его, вы, жалкие зеваки!»

Было много недовольства по поводу того, что обвинение представляет Картер Брэдфорд. Фрэнк Ллойд в ехидной передовице выразил «неодобрение» от имени «Архива». Правда, в отличие от судьи Илая Мартина Брэдфорд прибыл на роковую вечеринку в канун Нового года после отравления Норы и Розмэри, поэтому не являлся участником или свидетелем происшедшего. Но Ллойд указал, что «наш молодой, талантливый, но иногда чрезмерно эмоциональный прокурор долгое время поддерживал дружеские отношения с семьей Райт, особенно с одним из ее членов, и хотя мы понимаем, что эта дружба прекратилась с ночи преступления, но, тем не менее, сомневаемся в способности мистера Брэдфорда выступать в качестве обвинителя без предубеждения. Необходимо что-то предпринять».

Давая интервью по этому поводу перед началом процесса, Брэдфорд сердито заявил:

— Это не Чикаго и не Нью-Йорк. Здесь тесно связанное сообщество, где все друг друга знают. Мое поведение во время суда послужит ответом на клеветнические инсинуации газеты «Архив». Джим Хейт получит от округа Райт честное и беспристрастное обвинение, основанное исключительно на доказательствах. Это все, джентльмены!

Судья Лайзендер Ньюболд был пожилым холостяком, уважаемым во всем штате юристом и заядлым ловцом форели. Этот приземистый, костлявый мужчина всегда сидел в судейском кресле так глубоко втянув в плечи голову с черной бахромой вокруг лысой макушки, что она казалась вырастающей прямо из груди. Речь его была сухой и небрежной, а во время заседаний он всегда рассеянно поигрывал молоточком, словно удочкой, и никогда не улыбался.

У судьи Ньюболда не было ни друзей, ни приятелей, ни каких-либо обязательств — разве только перед Богом, страной, судом и сезоном ловли форели. Все с облегчением отмечали, что «для этого дела судья Ньюболд подходит больше всех». Впрочем, некоторым казалось, что он слишком хорош. Роберта Робертс окрестила этих ворчунов «джимхейтерами». [50]

Понадобилось несколько дней, чтобы избрать присяжных, и в течение этого времени Эллери Квин наблюдал только за двумя личностями в зале — судьей Илаем Мартином, представлявшим защиту, и обвинителем Картером Брэдфордом. Вскоре стало очевидным, что предстоит война между молодой отвагой и старческим опытом. Брэдфорд явно пребывал в напряжении. Он с усилием держал себя в руках — в его глазах светился вызов и одновременно стыд. Эллери быстро убедился в компетентности Картера, который к тому же хорошо знал своих сограждан. Но он говорил слишком тихо, а иногда его голос как будто ломался.

Судья Мартин был великолепен. Он не совершил ошибки и не проявлял покровительственного отношения к молодому Брэдфорду, что только усилило бы сочувствие публики обвинению. Напротив, он крайне уважительно отзывался о всех замечаниях Картера. Однажды, когда Илай Мартин и Брэдфорд возвращались на свои места после совещания вполголоса перед судьей Ньюболдом, старик на момент дружелюбно положил руку на плечо Картера. Жест словно говорил: «Ты хороший парень, мы отлично подходим друг другу и заинтересованы в одном и том же — в торжестве правосудия. Все происходящее печально, но необходимо. У народа хороший представитель». «Народу» это пришлось по вкусу. Послышался одобрительный шепот.

— В конце концов, — говорили некоторые, — старый Илай Мартин отказался от судейской работы, чтобы защищать Хейта. Должно быть, он уверен в его невиновности…

— Как бы не так! — отвечали другие. — Не забывайте, что судья лучший друг Джона Ф. Райта.

Все делалось для того, чтобы создать атмосферу достоинства и тщательности, в которой яростные эмоции толпы должны были постепенно выдохнуться.

Эллери Квин одобрял эту тактику. Его одобрение усилилось, когда он наконец смог изучить двенадцать присяжных. Судья Мартин отобрал их так ловко и уверенно, как будто ему вообще не приходилось учитывать мнение Брэдфорда. Насколько Эллери мог судить, это были серьезные и солидные граждане мужского пола. На таких едва ли могли повлиять предубежденные призывы. Возможным исключением казался лишь толстяк, который постоянно потел. Остальные производили впечатление вдумчивых людей с интеллектом выше среднего. Такие в состоянии понять, что человек может быть слаб, не будучи при этом преступником.

Для любителей деталей сообщаем, что в архивах округа Райт хранится полный протокол процесса «Народ против Джеймса Хейта», где зафиксированы день за днем все вопросы, ответы, протесты и безукоризненные решения судьи Ньюболда. К тому же газеты публиковали отчеты не менее подробные, чем записи судебного стенографиста. Однако беда таких отчетов в том, что при чтении из-за деревьев не видно леса. Поэтому давайте отойдем подальше и будем смотреть на лес, а не на деревья.

В своем вступительном обращении к присяжным Картер Брэдфорд указал, что они должны постоянно помнить один важный пункт: хотя Розмэри Хейт, сестра обвиняемого, была убита при помощи яда, истинной целью преступления являлась смерть не ее, а жены подсудимого, Норы Райт-Хейт, и эта цель едва не была достигнута, поскольку она была прикована к постели целых шесть недель после роковой вечеринки в канун Нового года, став жертвой отравления мышьяком.

Штат признает, что его дело против Джеймса Хейта строится на косвенных доказательствах, но осуждение убийц на основании подобных доказательств является правилом, а не исключением. Единственно возможным прямым доказательством в деле об убийстве могут служить показания человека, видевшего, как было совершено преступление. В случае убийства с помощью огнестрельного оружия это был бы свидетель, видевший, как обвиняемый спустил курок, и жертва упала замертво в результате выстрела. В деле об отравлении такой свидетель должен был бы видеть, как обвиняемый добавил яд в пищу или питье жертвы. Естественно, продолжал Брэдфорд, подобные «счастливые случаи» крайне редки, поскольку убийцы стремятся совершать свои преступления в отсутствие зрителей. Таким образом, почти все обвинения в убийстве основаны на косвенных, а не на прямых доказательствах, которые закон благоразумно дозволяет учитывать — в противном случае большинство убийц оставалось бы безнаказанными.

Но жюри не стоит питать сомнения относительно этого дела — здесь косвенные улики настолько четкие, веские и неоспоримые, что присяжные должны признать Джеймса Хейта виновным в преступлении, в котором его обвиняют.

— Обвинение докажет, — тихо, но твердо заявил Брэдфорд, — что Джеймс Хейт спланировал убийство своей жены минимум за пять недель до того, как попытался осуществить его; что это был коварный план, основанный на серии отравлений все большей и большей силы, дабы жертва выглядела подверженной приступам какой-то болезни, завершаемой кульминационным отравлением, которое вызвало бы смерть. Обвинение докажет, что эти подготовительные отравления происходили точно по графику, составленному рукой Джеймса Хейта, что попытка убийства Норы Хейт и случайное убийство Розмэри Хейт также совпадают с датой, указанной в том же графике.

Обвинение докажет, — продолжал Брэдфорд, — что Джеймс Хейт отчаянно нуждался в деньгах, что, находясь под воздействием алкоголя, он требовал крупные суммы у своей жены, в которых она ему благоразумно отказывала, что Джеймс Хейт проигрывал крупные суммы за игорным столом и прибегал к другим незаконным способам добывания денег, что после смерти Норы Хейт унаследованное ею большое состояние должно было перейти к обвиняемому, являющемуся ее мужем и наследником.