Пылай, огонь (Сборник)

— Вероятно, — подавляя зевоту, ответил Фрейд, — но у меня нет никакой информации по этому поводу.

— Что ж, давайте постараемся выяснить, — предложил Холмс, направляясь в фойе.

Аристократы или представители богатых семейств, имевшие возможность абонировать ложи, не испытывали необходимости толкаться среди зрителей, чтобы получить прохладительный напиток, — официанты в ливреях доставляли им заказанное прямо на места. Что же касается всех нас, то требовалось сочетание ловкости и отваги (как в старом баре «Критерион»), чтобы проложить себе путь сквозь толпу женщин и сопутствующих им мужчин, которые толпились вокруг стойки бара в фойе.

Оставив Фрейда болтать со своей женой, мы с Холмсом решили пробиться к ней и скоро вернулись с победой, хотя должен признаться, что я пролил большую часть содержимого моего бокала, когда не успел увернуться от энергичного молодого человека, спешившего мне навстречу.

Мы нашли Фрейда за беседой с высоким джентльменом изысканной внешности, который с первого взгляда казался моложе, чем на самом деле. Изящно одетый, он смотрел на мир сквозь толстые стекла пенсне, с которым, казалось, родился. У него были правильные черты лица, преисполненного серьезности, хотя он позволил себе слегка улыбнуться, когда Фрейд знакомил нас.

— Хотел бы представить вам Гуго фон Гофмансталя [14]. Мою жену, думаю, вы знаете, а эти джентльмены — мои гости: герр Холмс и доктор Ватсон.

Фон Гофмансталь был неподдельно изумлен.

— Неужели в самом деле герр Шерлок Холмс и доктор Джон Ватсон? — воскликнул он. — Какая честь для меня!

— Как и для меня, — вежливо ответил Холмс, склоняя голову, — если мы имеем дело со столь именитым автором.

Поклонившись, денди в смущении залился краской до корней волос, чего я никак не ожидал от него. Я не знал, какие его произведения Холмс имел в виду, и предпочел тактично промолчать.

Мы стояли тесной кучкой, попивая шампанское, пока Холмс вел оживленную дискуссию с фон Гофмансталем об операх, подшучивая над его коллегой по имени Рихард Штраус, который, насколько я мог судить, не имел отношения к авторам венских вальсов. Наш новый знакомый усиленно старался пользоваться английским, хотя это у него получалось с запинками, и, избежав ответа на сложный вопрос Холмса, какими стихотворными размерами он предпочитает пользоваться, в свою очередь осведомился, что привело нас в Вену.

— В связи с каким-нибудь делом? — спросил он, и глаза у него засияли, как у школьника, соприкоснувшегося с тайной.

— И да и нет, — ответил Холмс. — Скажите, — тут же перехватил он нить разговора, — новый барон фон Лейнсдорф проявляет такой же интерес к опере, как и его отец?

Вопрос был столь неожидан, что фон Гофмансталь растерялся и удивленно уставился на моего спутника. Тем не менее я уловил логику вопроса: если Гофмансталь вращается в светских кругах Вены, бывает за кулисами оперы, он должен близко знать ее ценителей.

— Странно, что вы спрашиваете меня, — растерянно ответил поэт, крутя в руках бокал с шампанским.

— Почему странно? — спросил Фрейд, который с живейшим интересом следил за развитием разговора.

— Потому что до сегодняшнего вечера я бы ответил, что нет, —: Гофмансталь перешел на быстрый, но понятный немецкий язык. — Я никогда не представлял, что он питает интерес к опере вообще, и, если говорить откровенно, когда умер старый барон, я мог только сожалеть, что музыка в Вене потеряла такого влиятельного покровителя.

— А теперь? — спросил Холмс.

— А теперь, — ответил поэт по-английски, — он присутствует в опере.

— Сегодня вечером?

Заинтригованный фон Гофмансталь, считай, что вопросы Холмса связаны с успехом деда, которое тот расследует, возбужденно закивал:

— Идемте. Я покажу его вам.

Зрители занимали места в зале, третий звонок возвестил, что представление вот-вот возобновится. Фон Гофмансталь, который сидел не в партере, сопровождая нас, направился к нашим местам. Затем, повернувшись и сделав вид, что высматривает в ложах кого-то из своих знакомых, осторожно толкнул Холмса локтем.

— Вон там. Третья слева от центра.

Мы посмотрели в указанном направлении на ложу, в которой сидели два человека. При первом же взгляде бросилась в глаза величественная женщина, высокую прическу которой украшали драгоценности. Она недвижимо сидела рядом с Симпатичным молодым человеком, не отрывавшим от глаз бинокля, рассматривая публику в партере. Его лицо украшала ухоженная бородка, окаймляющая выступающий подбородок, над которым были видны тонкие чувственные губы. Этот подбородок показался мне знакомым, и на мгновение я вообразил, что его обладатель смотрит прямо на нас, потому что фон Гофмансталь настойчиво давал понять, что хочет укрыться от его взгляда. Будучи драматургом, он, конечно, был убежден, что помогает Холмсу в расследовании преступления, что, в сущности, и было. И все же, как мне кажется, он хотел уклониться от присутствия при мелодраматическом развитии событий, без сомнения, желая нам успеха.

Внезапно джентльмен в ложе опустил свой бинокль, и мы с Фрейдом изумленно выдохнули. Это был тот самый молодой грубиян со шрамом, над которым Фрейд одержал победу на теннисных кортах «Момберга».

— Что это за женщина? — спросил он у меня из-за спины.

— Ах, не сомневаюсь, что это его мачеха, — сказал фон Гофмансталь. — Она родом из Америки. Нэнси Осборн Слейтер фон Лейнсдорф.

Я продолжал смотреть на эту неподвижную красавицу и, когда свет стал меркнуть, почувствовал, как Холмс потянул меня за рукав, приглашая занять свое место. Я подчинился, но неохотно, не в силах оторвать взгляда от этой странной пары — привлекательного юного барона и его неподвижной спутницы с точеными чертами лица, чьи драгоценности продолжали поблескивать в темноте ложи. 

 12

Открытие

Не могу утверждать, что меня захватила вторая половина оперы, ибо был всецело погружен в обдумывание слов фон Гофмансталя, который опознал в женщине из ложи вдову барона фон Лейнсдорфа! Мой взбудораженный ум лихорадочно обдумывал полученную информацию в надежде извлечь из нее какой-то смысл. Холмс не мог оказать мне никакого содействия; я было попытался шепотом заговорить с ним во время прелюдии, но он остановил меня, молча приложив палец к губам, и упоенно погрузился в музыку.

Перед нами открылись новые варианты оценки положения дел. То ли эта женщина в самом деле была вдовой короля оружия, то ли она была обманщицей. Если женщина в ложе воистину была баронессой — а она, должен признаться, производила такое впечатление, — кем же, ради всех святых, была пациентка больницы, обладавшая такой j точнойинформацией, и почему (в этом не было сомнений) ее похитили?

Я украдкой бросил взгляд на Фрейда и убедился, что и он обдумывает эту же проблему. Казалось, он всецело погружен в созерцание человека в медвежьей шкуре, но легкое подергивание ресниц выдавало его подлинные мысли.

В ландо по пути домой Холмс отказался беседовать на эту тему, всю дорогу он оживленно обсуждал спектакль.

Когда мы, наконец, в целости и сохранности добрались до кабинета на Бергассе, 19, Фрейд, пожелав своей жене спокойной ночи, предложил нам бренди и сигары. Я уделил внимание и тому и другому, а Холмс удовлетворился кусочком сахара из белой сахарницы китайского фарфора на кухне. Мы уже расположились в креслах, приготовясь обсуждать наши дальнейшие действия, как Холмс пробормотал извинения и поднялся, сказав, что через минуту вернется. Когда Холмс покидал комнату, Фрейд нахмурился, глядя ему вслед, облизал губы и печально посмотрел мне в глаза.

 — Думаете ли вы, доктор, содействовать мне и дальше?

Мучаясь догадками, я последовал за ним, когда он быстро вышел из кабинета и взбежал по лестнице. Не постучавшись, он рывком распахнул дверь в комнату Холмса. Мы обнаружили его сидящим за бюро, на крышке которого лежал шприц и флакончик, где, как я знал, хранился раствор кокаина. Он не удивился, увидев нас, но я был столь поражен, что, застыв на месте, просто уставился на открывшуюся картину. Какое-то время Фрейд тоже не двигался с места. Казалось, что они с Холмсом вступили в молчаливое общение. Наконец, коротко и грустно усмехнувшись, детектив нарушил молчание.