Две возможности

Посоветовавшись с Дейкином, Шалански сказал, что нет необходимости содержать доктора Уиншипа в заключении до процедуры дознания — он должен дать показания для протокола и будет освобожден под залог до слушания дела.

Эллери, кряхтя, забрался в ветхий автомобиль доктора Додда — он ощущал смертельную усталость. Все оставалось непонятным и не приводящим ни к чему: судьба Эндерсона, значение смерти Мак-Кэби и Харта… События этой ночи только сильнее все запутали. Загадка давила на него с такой тяжестью, что вызывала головную боль.

И внезапно боль отпустила.

Из окошка машины доктора Додда Эллери увидел на крыльце небольшого каркасного дома с другой стороны Алгонкин-авеню двух совершенно одинаковых маленьких человечков в нижних рубашках, мешковатых штанах и куртках, накинутых на узенькие плечи, которые стояли рядом, наблюдая за происходящим.

Близнецы Уолдо — маленькие пожилые портные из Грэнджон-блока на Вашингтон-стрит.

Который из них Дэвид, а который — Джонатан? Эллери никогда не видел Джонатана. Впрочем, видеть Дэвида означало видеть его брата. Возможно, используя микрометры и рентгеновские лучи, можно было обнаружить между ними какую-то разницу; возможно, один из братьев был опытнее другого, но какое все это имело значение?

Когда автомобиль доктора Додда тронулся с места, Эллери продолжал спрашивать себя: почему его нервная система так тревожно реагирует на открытие явно не имеющего отношения к делу факта, что браться Уолдо, которые шьют одежду для Отиса Холдерфилда, были соседями адвоката везучего доктора Себастьяна Додда?

Воскресенье, 23 апреля

— Что? — переспросил Эллери. Он все еще слышал звон колоколов первой методистской церкви, [56] и лицо Дейкина плавало перед ним в тумане. Эллери протер глаза. Рима сидела на краю кровати администратора Брукса. Кен Уиншип отсутствовал. — Я думал, Жакар мертв. Или мне это приснилось, Дейкин?

— Я сказал не «Жакар», а «дом Жакара», — отозвался шеф полиции. — Знаете, мистер Квин, он жил в доме, больше похожем на курятник, со всей этой малышней, путающейся под ногами, но все-таки это дом, хотя он и стоит на Полли-стрит и крысы там едят у вас из рук.

— Или ваши руки, — добавила Рима.

— Все дело в том, что сегодня утром я обнаружил там пять тысяч долларов отца Римы.

Колокола наконец смолкли, лицо Дейкина приобрело обычные очертания, и Эллери, ежась от холода, точно маленький Эркюль Пуаро, [57] встал и закрыл окно. Холодное апрельское воскресенье…

— Ну и что, Дейкин?

— Я думал, вы удивитесь, — сказал шеф.

— И я тоже, — присоединилась Рима.

— Вам следовало захватить с собой кофе, — промолвил Эллери. — Где же, по-вашему, Жакар мог прятать деньги, которые ему не принадлежали?

— Тогда почему вы их там не искали? — Дейкин явно был недоволен необходимостью заниматься делами так рано, да еще в воскресенье. — А теперь задайте тот же вопрос мне. Ну, сэр, я не искал там деньги, так как никто не удосужился сообщить мне, что Эндерсон снова приходил к Холдерфилду и оставил у него пять тысяч с указаниями передать их Нику Жакару, если с ним что-нибудь случится, что Холдерфилд и сделал. Вот почему я не искал деньги в доме Жакара, мистер Квин. Утром я также имел короткий разговор с мистером Холдерфилдом, который, думаю, он надолго запомнит.

— Вы правы, Дейкин, — простонал Эллери. — Это все проклятая привычка держать рот на замке… Кстати, кто рассказал вам об этом?

— Я, — ответила Рима. — Я плохо спала, рано проснулась и пошла прямо к шефу Дейкину, никому ничего не сказав. Кен ушел в больницу, а доктор Додд еще спал.

— Рима подняла меня с постели, — снова заговорил Дейкин. — Не бросайте на нее грозные взгляды, мистер Квин, так как она оказалась куда большим моим другом, чем вы. Или вы дожидались похорон Жакара, чтобы потом самому потихоньку найти пять тысяч?

— Это недостойно нашей долгой дружбы, — парировал Эллери. — Я действительно должен выпить кофе… Ну, как бы то ни было, вы нашли деньги, и это главное. Что же вы собираетесь с ними делать? Кстати, вы нашли конверт и письмо Тома Эндерсона, которое он в него вложил, как сказал Холдерфилд?

— На второй вопрос отвечаю «нет». Должно быть, Жакар их уничтожил. Что касается первого, то доктор Додд дал эти деньги Тому Эндерсону, а Тома больше с нами нет…

— Потому я и пришла сюда, — сказала Рима, глядя Эллери в глаза. — Я не хочу этих денег. Доктор Додд дал их папе с определенной целью, но папа не дожил до ее осуществления, поэтому деньги должны вернуться туда, откуда пришли.

Дейкин с надеждой посмотрел на Эллери. Затем он двинулся к двери, и Рима последовала за ним.

— Подождите, — сказал Эллери, и они остановились. — Рима, минут через десять я присоединюсь к вам в вестибюле. Мне нужно только одеться.

Дейкин, выходя, бросил на него укоризненный взгляд.

Эллери повел Риму в кафе, где они сели на расстоянии пяти столиков от ближайшего посетителя. Рима сказала, что будет только кофе. Эллери сделал заказ и спросил:

— Что еще вы рассказали Дейкину?

— Больше ничего.

— Зачем вам вообще понадобилось что-то ему рассказывать?

— Я думала, он должен знать…

— Ах вот как? Вам известно, что на войне вас бы за это расстреляли?

— Я не знала, что мистер Дейкин — враг.

— Конечно, он не враг. — Эллери нахмурился. — Но ведь вы поклялись, что будете слушаться шефа, то есть меня.

— Эллери…

— Что?

— Я выхожу из игры.

Эллери кивнул, и некоторое время они молча пили кофе. Наконец Эллери закурил сигарету и изобразил с помощью дыма вопросительный знак.

— После того, что произошло прошлой ночью между Кеном и мной, я не могу продолжать, Эллери. Ведь ни вы, ни я не могли этого предвидеть, когда заключали нашу сделку. Вы же понимаете…

— Конечно, понимаю. — Но раньше это не приходило ему в голову. Вот что получается, когда думаешь о людях, как о шахматных фигурах! — Вы абсолютно правы, Рима. При ваших теперешних отношениях с Кеном это невозможно. Только… уважайте и мое положение, ладно?

— Вы имеете в виду, что я не должна ничего рассказывать Кену?

— Из-за его преданности Додду. Кен может выйти из себя и в гневе предупредить Додда. А это все испортит.

— Значит, вы намерены продолжать? — Рима была изумлена.

Эллери удивился в свою очередь:

— Разумеется. — Внезапно он добавил: — Знаете, Рима, Додд очень больной человек.

— Вы имеете в виду его нервозность?

— Его фобию.

— Фобию?

— Это не просто беспокойство, Рима. Это страх. И не обычный, а патологический, навязчивый. Полагаю, именно это и удерживает меня в Райтсвилле. Чего так страшно боится Додд? И каким образом это связано со смертью Мак-Кэби и Харта? Что произошло с вашим отцом? И с Жакаром?

— С Жакаром?

— Да.

— Но смерть Жакара… — Она не договорила.

— Вот именно. Сначала смерть Мак-Кэби, затем смерть Харта, потом, предположительно, смерть вашего отца, а теперь смерть Жакара. Связаны они между собой или нет? Помните, Рима, всегда существуют две возможности.

— Но… это же была его собственная вина!

— Господи, Рима, я не собираюсь обвинять вашего возлюбленного! Бедняга Кен в любом случае явился орудием судьбы. Я имею в виду — теоретически — две стороны монеты. Одна возможность: Жакар, мелкий воришка, залез в дом недавно разбогатевшего жителя Райтсвилла. Было уже после полуночи и почти совсем темно. Зачем он это сделал? Очевидно, с целью что-нибудь украсть. Что? Все, что попадется под руку. Место, время, обстоятельства, намеченная жертва, личность преступника — все соответствует простейшей интерпретации. Как, впрочем, и в предыдущих случаях.

Но есть и другая сторона монеты: Додд — злодей в тисках постоянного страха. Это может связывать его с Жакаром…

— Не понимаю…