Деньги миледи

Моуди глядел на старика, не понимая, шутит он или говорит серьезно.

— Да уж, видно, пока вас не ткнешь носом, сами вы ничего не способны разглядеть! — С такими словами Шарон развернул толстую еженедельную газету и указал в ней заметку, в которой, наряду с прочими светскими новостями, сообщалось о недавней поездке Гардимана в небольшой городок на севере Франции, на лошадиные торги. — Нам известно, что банкнота не поступала на его банковский счет, — заметил Шарон. — Что же тогда он мог с нею сделать? Да расплатиться ею за купленных во Франции лошадей! Ну, что дальше, соображаете? То-то же! Теперь прикинем, надолго ли еще хватит ваших денежек. В погоне за этой банкнотой придется плыть через Ла-Манш. Кому из нас двоих сидеть на пароходе с белым тазиком на коленях? Дедушке Шарону, разумеется! — И он принялся считать, сколько осталось от денег, выделенных Моуди на расходы. — Все в порядке! — наконец объявил он. — На дорогу в оба конца мне хватит. Вы же сидите в Лондоне и никуда не выезжайте, пока не получите от меня весточку: можете мне понадобиться в любой момент. В случае каких-нибудь новых затруднений придется вам опять раскошеливаться. Господи, отчего вы не уговорите адвоката войти в долю? С каким бы удовольствием я транжирил его денежки! Вытянуть из него одну-единственную гинею — позор на мою седую голову! Я просто волосы готов на себе рвать, как об этом подумаю!

Вечером того же дня Старый Шарон отправился через Дувр и Кале во Францию.

Два дня Моуди не получал от своего агента никаких вестей. На третий день пришло письмо, имеющее некоторое отношение к Шарону, но не от него самого, а от Изабеллы Миллер.

Послание, в котором Старый Шарон якобы намеревался (в утешение Изабелле) назвать имя вора, оказалось совсем коротеньким:

«Воистину по-шароновски!» — вот единственное, что мог сказать по этому поводу Моуди. Гораздо более занимало его письмо самой Изабеллы. Он с жадностью вчитывался в последнюю перед подписью строчку. «С любовью», — собственноручно вывела она. Означает ли это, что в ней действительно зарождается теплое чувство к нему? Поцеловав заветное слово, он сел писать ответ, в котором обещал быть бдительнее и больше не давать Шарону денег, покуда он их сперва честно не заработает.

Прошла неделя. Моуди, который уже давно стосковался по Изабелле, все ждал новостей из Франции. Наконец, когда он уже решил, что не может долее откладывать поездку в Саут-Морден, мальчишка-посыльный принес записку от Шарона.

Глава 11

Ничего утешительного Шарон не сообщил. Во Франции он столкнулся с серьезными трудностями, на преодоление которых ушли последние деньги Моуди.

Впрочем, одно немаловажное обстоятельство он все же выяснил. Во время продажи Гардиману приглянулась одна-единственная лошадь, но и та была отозвана владельцем с торгов. За кругленькую сумму в двенадцать тысяч франков — или, английскими деньгами, четыреста восемьдесят фунтов — Гардиман все же выторговал лошадку с отлагательным сроком и при этом расплатился с хозяином английской банкнотой. Продавший ее торговец лошадьми — француз, проживающий в Брюсселе, — сразу же по завершении переговоров вернулся обратно в Бельгию. Шарон выяснил адрес торговца и написал ему в Брюссель, указав в письме номер пропавшей банкноты. Через два дня пришел ответ, в котором говорилось, что торговец срочно выехал в Англию в связи с болезнью родственника и пока не сообщал, по какому адресу переправлять его корреспонденцию. На этом наличность Шарона оказалась исчерпана, и он вернулся в Лондон. Теперь Моуди предстояло решить, продолжать ли поиски торговца или же искать какое-то другое направление расследования. Вот финансовый отчет Старого Шарона, а вот он и сам с трубкой в зубах и мопсом на коленях ждет дальнейших распоряжений!

Моуди благоразумно решил подумать, прежде чем давать окончательный ответ. Пока что он рискнет внести лишь одно предложение, на которое его натолкнул рассказ Шарона.

— Мне кажется, — заметил он, — что мы пытаемся добраться до цели кружным путем, забывая о том, что есть и прямая дорога. Мы ведь с вами знаем, что если мистер Гардиман и расплатился краденой банкнотой, то сделал он это неумышленно. Так не лучше ли, вместо того чтобы тратить время и деньги на поиски иностранца, поведать мистеру Гардиману о случившемся и попросить его назвать номер прошедшей через его руки банкноты? Я понимаю, за всем сразу не уследишь, однако странно, что такая простая мысль не пришла вам в голову еще до отъезда во Францию.

— Мистер Моуди, — сказал Старый Шарон, — так мы с вами поссоримся! Вы в меня совершенно не верите — это мне не нравится. Да неужто я не подумал о Гардимане еще несколько недель назад?! — презрительно воскликнул он. — Или вы, по своему скудоумию, и впрямь полагаете, что этот достопочтенный сэр станет разговаривать со мною о своих денежных делах? Плохо же вы знаете подобных господ! Полмесяца назад я послал к нему одного человека (уверяю вас, вполне прилично одетого!) — пошататься по ферме, порасспрашивать кое о чем, кое с кем познакомиться. Хотите узнать, с чем он там познакомился? С носком одного ботинка — очень тяжелого, сэр! Это был ботинок Гардимана.

— Пожалуй, я рискну встретиться с владельцем ботинка, — негромко, как всегда, ответил Моуди.

— И задать ему этот вопрос?

— Да.

— Ну что ж, — сказал Шарон, — возможно, вы получите ответ не от ботинка, а от его владельца. Тогда расследование можно считать завершенным — если только я все на свете не перепутал. Послушайте, Моуди! Ну потрафьте мне, старичку, растолкуйте вы этому адвокатишке, что за свою гинею он получил прекрасный совет! Пусть знает, что, лишив меня своего доверия — и своих денежек, — он сам же остался в дураках! А вы, как я понимаю, влюблены в нашу прелестницу? — нахально осклабясь, продолжал он. — Хорошая девушка, она мне и самому нравится. Станете жениться — не забудьте пригласить меня на свадьбу! Ради такого случая я согласен даже умыться и причесать волосы.

Вернувшись к себе на квартиру, Моуди нашел на столе два письма. На одном он увидел саут-морденский штемпель и вскрыл его первым.

Письмо было от мисс Пинк. В первых строчках содержалась настойчивая просьба хранить обстоятельства исчезновения злополучной банкноты в строжайшей тайне от всех, и в особенности от Гардимана. Свою неожиданную просьбу мисс Пинк объяснила так:

Внизу страницы была сделана приписка рукою Изабеллы: