Убийство в Эшли-Грин. Осторожно, яд! (сборник)

— Поверь, вульгарное я не хочу. Просто потому, что я предпочитаю бриллианты всем другим камням…

— Ты получишь бриллиантовую плиту, моя лапочка. Большую, плоскогранную, такую невероятную, что никто не сможет заподозрить в ней подделку.

— Ты хочешь истратить все деньги на кольцо? — поинтересовался Джайлс.

— Пожалуй, да, — ответил Кеннет. — Поскольку я наследник, счета могут подождать. А когда заполучу состояние Верекера, Виолетта, ты еще получишь нить жемчуга и резные нефритовые серьги. Что скажешь?

— Жемчугу буду рада, а нефриту не особенно. Его слишком многие носят.

— Господи, помоги бедной девочке! — простонал Кеннет.

Джайлс завернул колпачок своей авторучки.

— Не ссорьтесь до моего ухода, — попросил он. — Тони, ты не забыла, что завтра дознание?

— Честно говоря, забыла, но теперь вспомнила. Ты сказал, что подвезешь меня на своей машине. Не будешь против, если я возьму с собой одну из собак?

— Буду. Заеду за тобой около десяти часов. Проводи меня, пожалуйста. До свидания, мисс Уильямс. Пока, Кеннет.

Антония вышла вместе с ним в коридор.

— Джайлс, я сделала потрясающее открытие, — торжественно произнесла она.

— Господи, Тони, какое же? — весело спросил он.

— Рудольф и Виолетта — родственные души. Не знаю, почему я не поняла этого раньше. У них одинаковый склад ума. Как по-твоему, следует сказать им об этом?

— По-моему, не стоит, — твердо сказал он. — Пусть сами до этого додумаются. Ты всерьез собираешься замуж за Мезурье?

— Ну, я думала, что да, — ответила она, наморщив лоб. — Знаешь, он может быть очень симпатичным, хотя, должна признать, в тяжелых обстоятельствах он ведет себя не блестяще.

— Тони, несносная девчонка, ты хотя бы влюблена в него?

— Толком не знаю, — печально ответила Антония. — Сказать по правде, Джайлс, я не знаю, что значит быть влюбленной. Одно время думала, что да, но, кажется, в последнее время слегка отдалилась от Рудольфа. Это очень сложно.

— На твоем месте я бы дал ему отставку, — посоветовал он.

— Нет, не дал бы. Потому что он в беде, — сказала Антония.

— Тогда чем быстрее он выпутается из беды, тем лучше.

— Да, — согласилась она. — Но вопрос в том, выпутается ли. Алиби с машиной это хорошо, но чем больше думаешь об этом, тем больше подозреваешь, что тут есть какая-то загвоздка, только не можешь ее обнаружить. Знаешь, это отвратительное убийство начинает превращаться в наказание, а не в благо. Джайлс, кто его совершил? Есть у тебя какие-то догадки?

— Нет никаких. У меня такое ощущение, что мы еще ничуть не приблизились к истине. Я не удивлюсь, если возникнет что-то совершенно неожиданное.

— Почему? — с любопытством спросила она.

— Не знаю, — ответил Джайлс. — Просто мурашки в ступнях.

Глава одиннадцатая

Дознание, проведенное в Хенборо на другое утро, не выявило никаких новых улик. Антония притворилась откровенно разочарованной, однако с интересом выслушала сообщение, что руки убитого указывают на то, что он занимался ремонтом машины. Когда далее прозвучало, что запасное колесо машины Арнольда Верекера оказалось спущено, так как в нем был большой прокол, она подалась к кузену и прошептала:

— Это разрушает версию Кеннета.

Свои показания Антония дала бодро, что в сочетании с отсутствием подобающего траура несколько потрясло членов жюри. К облегчению Джайлса Каррингтона, она не была резкой. На вопросы коронера отвечала с дружелюбием, которое, как она объяснила Джайлсу, было вызвано внешним сходством того с хирургом-ветеринаром, который помогал Джуно щениться.

Было очевидно, что ни коронер, ни присяжные не знали, как воспринимать Антонию, но ее неожиданное отношение к суперинтенданту Ханнасайду, которого она приветствовала, когда он встал, чтобы задать вопрос, как к старому и доброму знакомому, произвело хорошее впечатление.

Рудольфа Мезурье не вызывали, имя его не упоминалось, и разбирательство окончилось, как и предвиделось, обвинительным вердиктом в убийстве против неизвестного лица или лиц.

Выходя из зала суда, Джайлс Каррингтон приблизился к Ханнасайду и задумчиво пробормотал:

— Суперинтендант, это мастерски совершенное преступление.

В глазах Ханнасайда засветилась веселая искорка.

— Отвратительное дело, правда? Где ваша обезоруживающая клиентка?

— Отправилась в полицейский участок, — ответил Джайлс, — чтобы передать сержанту — забыл его фамилию, но он разводит эрдельтерьеров, — безотказный рецепт лечения экземы. Мезурье слегка сбил нас со следа, так ведь?

— О, значит, вы заметили эту загвоздку? — ответил суперинтендант. — Я ожидал этого. Кстати, я установил, что он не находился в своей квартире между двенадцатью и двумя часами той ночи, но на первый взгляд это почти ничего не дает. Однако сержант Хемингуэй, — он указал на ясноглазого подчиненного, — полагает, что из этого можно сделать вывод. Посмотрим.

— Несколько выводов, — сказал Джайлс, кивнув сержанту. — Вчера вечером мы обсуждали их ad nauseam [4]. Но мне идея о сообщнике не нравится.

— Конечно, сэр, — немедленно отозвался сержант. — Поскольку это убийство. Я так считаю. Но это вовсе не значит, что сообщника не могло быть.

Джайлс смотрел на Ханнасайда:

— Вам ведь не особенно нравится Мезурье?

— Мне никто особенно не нравится, — ответил Ханнасайд. — Однако кажется несомненным одно. Тот, кто убил Арнольда Верекера, был очень хладнокровным и умным человеком.

— В таком случае Мезурье, пожалуй, исключается, — сказал Джайлс. — Он не хладнокровен и не умен.

— Сэр, нельзя судить по тому, как он ведет себя теперь, — заговорил сержант. — Самые хитрые преступники умеют, притворяясь глупыми, сбить вас со следа. Судя по тому, как он подделывал счета компании, этот человек достаточно умен.

Джайлс достал портсигар, раскрыл его.

— Все тщательно спланировано, — сказал он. — Сделано не сгоряча.

Суперинтендант кивнул, но сержант Хемингуэй поджал губы.

— Похоже, убийство совершено преднамеренно, — заговорил он, — но, рассуждая так, можно сбиться с верного пути. Одни, распалясь, теряют голову, другие, напротив, становятся очень проницательными. Как от понюшки кокаина — я никогда его не пробовал, но говорят, он действует именно так. Это психология — с которой суперинтендант не считается.

Ханнасайд улыбнулся, но не стал вступать в спор. Взгляд его проницательных серых глаз был обращен на лицо Джайлса.

— Что вы прячете в рукаве, мистер Каррингтон? Собираетесь обрушиться на нас с чем-нибудь новым?

— Нет-нет! — ответил Джайлс. — Но вчера на меня нашел пророческий стих, и он еще не иссяк. Что-то должно появиться.

Сержант заинтересовался:

— Некое предчувствие?

— Предчувствие! — фыркнул суперинтендант. — Конечно, что-то появится. Я только надеюсь, что появится с алиби, которое я смогу проверить, не отправляясь ночью пешком в Ричмонд, или лежа в постели с головной болью, или находясь в одиночестве в чужом доме!

Глаза Джайлса вспыхнули.

— Суперинтендант, вы, кажется, раздражены.

Ханнасайд засмеялся и протянул руку:

— Вас это удивляет? Мне нужно идти. Эта ваша дерзкая клиентка! Надо же, сказать мне «О, привет!» в суде! Она вам говорила, что вчера мы расстались не в лучших отношениях? Можете при желании предупредить ее брата, что не всегда имеет смысл умничать с полицией. До свидания!

Они обменялись рукопожатием.

— Приезжайте вечером ко мне, выкурим по сигаре и беспристрастно обговорим это, — пригласил Джайлс.

— Беспристрастно с удовольствием, — ответил Ханнасайд. — Спасибо!

На этом они расстались. Ханнасайд и сержант пошли на железнодорожную станцию, а Джайлс — в полицейский участок за своей кузиной, чтобы накормить ее обедом и отвезти обратно в Лондон.

Антония пребывала в хорошем настроении и как будто считала себя вне опасности. Джайлс развеял ее иллюзии, и она тут же заявила, что если ее теперь арестуют, это будет вопиющей подлостью, на которую суперинтендант Ханнасайд, видимо, не способен.