Расследование смерти мадам Бовари

— Не знаю. Вероятно, на кресло возле нашей кровати.

— Итак, ночью ключ находится в кресле. Знаете ли вы этот ключ? Могли ли вы им воспользоваться?

Их взгляды встретились. Какая беспощадная энергия, какая решимость жили в этой женщине, которая казалась ничем не примечательной, даже бесцветной! Она на миг задержала дыхание.

— Месье, — произнесла мадам Омэ. — Бесполезно продолжать эту игру. Я признаюсь во всем. Уже давно я знала, что мой муж имел преступную связь с мадам Бовари. Я очень к ней ревновала. Это я убила ее.

VI

1

Реми выслушал ее до конца, он даже испытывал к ней жалость. Вначале ее рассказа полицейский не осмеливался делать заметки. Затем профессиональный долг все же взял верх, и в нескольких строчках он резюмировал основное ее заявление.

ЗАЯВЛЕНИЕ МАДАМ ЭЛИЗЫ-АНДРЕА-МАРИ-ЭЛИЗАБЕТ ОМЭ (ТРИДЦАТЬ ЛЕТ, НЕТ ПРОФЕССИИ), СУПРУГИ ГОСПОДИНА ЭРНЕСТА-ОГЮСТА-СИПРИЕНА ОМЭ, АПТЕКАРЯ ИОНВИЛЯ-ЛʼАББЭИ (ДЕПАРТАМЕНТ НИЖНЯЯ СЕНА)

В течение некоторого времени я подозревала, что мой муж поддерживает противозаконную связь с супругой врача, не имеющего диплома, из нашего города — мадам Эммой Бовари. Я замечала исчезновение денег из нашего семейного бюджета, а также видела векселя, подписанные моим мужем, о которых он не ставил меня в известность. Увы! я догадалась о назначении этих денег.

Мне тяжело было видеть, как мою семью разоряют подобным образом. Решив отравить мою соперницу, я отсыпала четыре столовых ложки из флакона с мышьяком, который мой муж держал у себя в лаборатории. Я могла проникнуть туда, поскольку ночью он оставлял на кресле жилет, к которому цепочкой для часов пристегивал ключ. Под малозначительным предлогом я позвала мадам Бовари к себе и дала ей выпить прохладительный напиток, предварительно растворив в нем мышьяк. В тот день она жаловалась на финансовые трудности с господином Лерё и искала моей поддержки.

Выпив содержимое стакана, она должна была умереть, и никто ни о чем не догадался бы. Когда подозрения несправедливо пали на моего мужа, я решила сама во всем признаться.

Я клянусь, что мои слова соответствуют истине. Теперь, признавшись во всем, я чувствую себя спокойнее.

Ионвиль-лʼАббэи… числа.

(Дата, подпись и т. д.)

Новости в Ионвиле разлетаются быстро. Четверть часа спустя, как ураган, влетел Омэ. Его знаменитая греческая ермолка съехала на бок, фалды черного пальто развевались. Он воплощал собой само отчаяние.

— Назвать мою жену, мать семейства, отравительницей! — закричал он. — Как только вы посмели распространять такие глупости? Такими россказнями вы ввергаете нашу семью в отчаяние и позорите мою жену!

— Россказни, господин Омэ? А я, наоборот, получил от вашей жены подробное и логичное признание. Она даже все подписала. Не хотите ли послушать ее заявление?

— Прочтите мне! Но это же абсурд!

Реми прочитал.

— Как видите, все, к несчастью, очень ясно и понятно, — сказал он твердо, ожидая взрыва негодования.

Но Омэ, напротив, казался подавленным. Он молчал, а потом простонал:

— Понимаете ли вы, что у моей бедной жены помутился разум?

— Уверяю вас, мадам Омэ была на удивление спокойна.

— Но все в ее заявлении ложно!

— Даже упоминание о вашем адюльтере с мадам Бовари?

Омэ замешкался с ответом.

— Увы, месье, это верно. Но если бы вы знали, как я об этом сожалею! Авантюра была глупейшая. К тому же она давным-давно закончилась…

— Вы были любовником мадам Бовари, и ваша жена об этом знала?

— Да.

— Расскажите подробнее.

— Первый раз я увидел Эмму в марте 1841 года в «Золотом льве», если мне не изменяет память. Она и ее муж остановились там на несколько дней после прибытия в Ионвиль. Они грелись у камина в кухне и ждали, когда их дом будет готов. На ней было шафрановое платье с маленьким голубым бантом. Хотя она брюнетка, глаза у нее были почти зелеными, цвета мха. Она была так хороша, так очаровательна, что я тотчас же в нее влюбился. Меня охватило какое-то сумасшествие, если хотите. До этого я жил полностью погруженным в свою научную работу, поэтому у меня — увы! — совсем не было времени думать о женщинах… Бовари устроились в новом доме, мы с женой почти единственные, кто составлял их общество. Моя жена подсказала им поставщиков, дни работы рынка, расписание месс. Мы с господином Бовари по воскресеньям всегда играли в домино, моя жена и Эмма вместе шили, ведя разговоры. Все было прекрасно.

— Ближе к делу.

— Я с большим трудом уговорил Эмму уступить мне. Она говорила, что не испытывает ко мне ни малейшего влечения. Однако я был настойчив. Подарки, которые я делал, деньги, которые давал, в конце концов смягчили ее. Мы встречались примерно раз в неделю в амбаре позади моего дома или в комнатушке на чердаке, которую я потом сдал господину Леону.

— Комната, где сейчас живет ваша дочь? Продолжайте.

— Очень скоро ситуация стала невыносимой. Эмма плохо со мной обращалась, изменяла мне — если так может говорить один любовник, обманутый другим. Сначала у нее появился господин Родольф Буланже, потом — господин Леон Дюпюи. Возможно, были и другие… Она грозилась порвать наши отношения, если я не буду давать ей больше денег. Средства у меня были на исходе, моя жена и клиенты в любой момент могли обо всем узнать, и я решил отказаться от этой связи. Когда мадам Бовари внезапно трагически скончалась, все опять пошло своим чередом. До этого я не встречался с ней наедине уже много месяцев.

— Следы, найденные возле вашего дома, доказывают, что Эмма приходила к вам накануне своей смерти.

— Жюстен вам объяснил: она приходила, чтобы попросить мышьяк против крыс.

— Жюстен сказал, будто вы продиктовали ему, что нужно говорить.

— Я не видел Эмму в тот день накануне ее смерти. И никогда не давал ей мышьяк…

— Если слова мадам Омэ верны, это полностью освобождает вас от обвинения. Так же, как и Жюстена. Ваша жена сама все сделала, пока вы спали.

— Абсурд! Она сама может подтвердить, что я очень чутко сплю. Меня будит малейший шорох! Вы хотите сказать, что она вылезла из постели, высекла огонь, чтобы зажечь свечу, спустилась по деревянной скрипучей лестнице, открыла дверь лаборатории, взяла мышьяк из шкафа, пошла на кухню за сахаром, смешала точно необходимое его количество с содержимым флакона, затем все закрыла, вернулась в спальню, легла рядом со мной, а я так ничего и не услышал?!

— Тогда кто взял мышьяк? Ключ был только у вас!

— Вы меня обвиняете, месье?

До сих пор не хватало мотива, чтобы обвинить Омэ. Теперь мотив есть: Омэ имел связь с мадам Бовари, которая затем его покинула. Эмма его шантажировала, и он от нее избавился.

— Почему полиция так упорно не желает принять версию самоубийства Эммы из-за денежных неприятностей?.. Ведь в ее письме ясно об этом говорилось.

— В этом письме говорилось о деньгах? В любом случае, оно исчезло, и это еще одна загадка. И, тем не менее, факты заставляют думать, что возможность убийства не исключается.

— Убийства? Какие еще факты?

— Пока я не могу вам их раскрыть.

— Ну что ж, если эти факты существуют и случайно касаются лично меня, не является ли это следствием ее шантажа по отношению ко мне?

— Она вас шантажировала?

— Ну конечно! Несправедливое презрение, которое она питала к своему мужу, унижение от того, что ее бросил господин Родольф Буланже, разочарование в господине Леоне — все это отняло у нее, месье, последние остатки совести! Она угрожала мне открыть всем нашу связь, если я не дам ей денег — тех самых трех тысяч франков, которые она задолжала господину Лерё. И я уверен, что она именно так и поступила бы!

— Но вы сами себя раскрыли, Омэ! — с некоторой жалостью в голосе воскликнул Реми. — Эмма не знала точную сумму, которую она задолжала Лерё. Это стало известно лишь в тот момент, когда векселя были предъявлены, и Лерё настоял на аресте имущества — то есть непосредственно накануне ее смерти. Если она вам говорила о трех тысячах франков, значит, вы с ней обсуждали ее проблему за два дня до смерти!