Здесь был Хопджой

Периам отхлебнул, придав своему лицу на несколько секунд выражение знатока вин, что сделало его похожим на человека, пытающегося извлечь квадратный корень в уме, затем ободряюще кивнул жене.

— Думаю, ты найдешь его не таким уж и плохим. Может быть, чуть слишком молодое.

Официант, которому показалось, что в дальнем конце его территории собирается хунта для обсуждения предъявленного счета, торопливо наполнил три бокала и отбыл к границе своих владений.

Дорин объявила бонское «приятным, только кисловатым». Пербрайт бросил взгляд на лицо Периама. Тот ничем не выказал, что счел замечание неудачным.

Девушка вернулась к созерцанию скатерти. Ее рука продолжала покоиться в руке мужа.

Через некоторое время она высвободила ее и, как могло показаться, бессознательно уронила ему на колено. Она улыбнулась.

— Подумать только, — сказала Дорин, наполовину обращаясь к самой себе, — ты и старина Брайан сцепились из-за такой крохотной бедняжечки, как я.

— Ну, сказать «сцепились» будет не совсем точно, — поправил ее Периам. Он опять взял руку жены, которая нежно поглаживала его по бедру, и вернул ее на стол. — Это Брай разбушевался. Мне и слова-то вставить не удалось.

Подали суп. И Периам, и его жена пододвинули стулья ближе к столу; на их лицах было написано удовольствие. Было похоже, что медовый месяц подарил им прекрасный аппетит.

— Вы немного занимались хозяйством в доме на Беатрис-Авеню, не так ли, мисс Периам?

— Заглядывала раза два-три на неделе. После того, как умерла мать Гордона.

— Вы готовили и все такое?

— Именно.

— Скажите, а с соседями вам приходилось общаться? Вы не знаете никого, кто, на ваш взгляд, был бы чрезмерно любопытен?

Девушка покачала головой, поднося ко рту очередную ложку супа.

— А друзья или подруги мистера Хопджоя когда-нибудь бывали в доме?

— Пока я там была, нет. — Она повернулась к Периаму. — По-моему, он ни разу никого не приводил. А, Гордон?

— Нет, в этом отношении Брай всегда оставался темной лошадкой, любил напустить туману. Заметьте…— Периам аккуратно отбуксировал нерастворившийся комок порошкового супа на край тарелки, — нельзя забывать про то, какую работу он выполнял.

— Вы знаете, чем занимался мистер Хопджой, миссис Периам?

Полные плечи слегка приподнялись.

— Вообще-то, если говорить откровенно, знаю. Отчасти…— Она опять проконсультировалась взглядом с мужем. — Я бы не хотела, чтобы у него из-за меня возникли неприятности и вообще…

— Полагаю, такой возможности больше не существует, — тихо обронил Пербрайт.

На лице у Дорин обозначилось легкое недоумение.

— Потому что вы думаете, что он смылся? Вы это хотите сказать? Так ведь он такое часто проделывает. Он мне потому и рассказал немного о своей работе; не хотел, чтобы я заподозрила худшее, как принято говорить.

Блеснула полоска мелких, ослепительно белых зубок. Улыбка гасла медленно, молодая женщина словно нарочно продлевала ее, стараясь, чтобы образ, созданный ее словами, не выглядел таким мрачным.

— Он рассказывал вам, где бывает, или что-нибудь о людях, с которыми встречается?

— Ну, конкретных имен и названий он никогда не упоминал. Просто скажет иной раз, что ему необходимо встретиться со знакомыми или с кем-нибудь, кого он именовал «одним из наших людей». Потом, по ночам — иногда даже всю ночь напролет — он вел наблюдение за домами тех, на кого к нему поступала информация… так он говорил, по крайней мере, не правда ли, Гордон?

— Правда, правда, дорогая, — пробормотал Периам. Казалось, его больше интересовало второе блюдо, которое как раз в этот момент подавали. Пербрайт без воодушевления посмотрел на кусочки денатурированного цыпленка, плававшие в подозрительно коричневом и обильном соусе; потом инстинктивно отдернулся, когда официант начал выписывать руками пируэты, накладывая ему на тарелку порции водянистой картошки и консервированного зеленого горошка.

— Вы всем удовлетворены, мадам? — Низко наклонясь над плечом Дорин, с лицом, неподвижным, как у мертвого дьякона, официант выдохнул вопрос в скромный вырез ее платья. «Эхолот в действии», — лениво подумал Пербрайт.

— Боюсь, — сказал инспектор минуту спустя, — я буду вынужден лишить вас машины мистера Хопджоя. Молодожены одновременно перестали жевать.

— О боже, нет! — Полные губы Дорин плотно сжались. — Это нечестно; Брайан специально для нас ее оставил.

— Я крайне огорчен, но поделать ничего не могу. Мы не задержим ее дольше, чем будет абсолютно необходимо.

— Но при чем здесь машина и… и все это?

— Возможно, ни при чем, мистер Периам. Дело просто в том, что у полицейских нет выбора: они ни одного камня не должны оставить неперевернутым, так сказать.

Дорин в сердцах ткнула вилкой в кусок цыпленка.

— Брайана в багажнике вы не найдете, если вы это имеете в виду.

Пербрайт посмотрел на нее со вздохом.

— Знаете, миссис Периам, я терпеть не могу официальных разговоров за столом, но считаю необходимым сообщить вам, — как сегодня утром сообщил вашему мужу, — что мы. совершенно серьезно рассматриваем возможность, что исчезновение мистера Хопджоя может оказаться постоянным.

Зловещее пророчество не вызвало никакой реакции, помимо быстрого короткого покачивания головой.

— Найдется он, не беспокойтесь.

Если эта девушка сознательно участвовала в преступлении, подумал Пербрайт, совершенно бесполезно надеяться, 'что ее удастся загнать в угол и заставить признаться в содеянном.

Вернувшись в участок, Пербрайт обнаружил, что его рабочий стол весь заставлен аккуратными пачками бумаг, изъятых сержантом Лавом из номера 14 по Беатрис-Авеню. Поискав глазами, он нашел Лава позади этой груды.

— Так-так, Сид, ну, давай, срази меня наповал. Лав с сомнением взглянул на гору бумаг.

— Я собрал все, что удалось найти. Хотя ничего особенно интересного в них не оказалось.

— Не имеет значения. Давай посмотрим. Сержант взял несколько листов сверху.

— Письма Периаму. Он либо получал их не часто, либо не хранил. Ни одного свежего нет.

Три письма оказались от каких-то родственниц. Они содержали соболезнования по поводу смерти матери Пе-риама.

«У нее была прекрасная душа, — гласило одно из них, написанное неровным, но бодрым почерком, — и я знаю, что никто и никогда тебе ее не сможет заменить. Но, Гордон, дорогой, ты не должен позволять горю превращаться в дверь, закрывающую твое сердце для других привязанностей. Милая Мэкки — я уверена, ты не рассердишься на меня, что я теперь упоминаю ее имя, — была так терпелива и преданна, и то, чего никогда не могло быть, пока твой сыновний долг призывал тебя оставаться подле твоей несчастной матери, теперь стало возможным и правильным». Письмо было подписано «Тетушка Б.».

Четвертое письмо было от адвоката, в нем перечислялись окончательные детали исполнения посмертной воли миссис Периам. Два других являлись официальными подтверждениями передачи документов и небольшого количества ценных бумаг.

— Это, — оказал Лав, протягивая второй, более плотный конверт, — касается магазина — помните, его табачный бизнес.

Пербрайт быстро посмотрел накладные, доставочные талоны, квитанции и отложил их в сторону. Лав взял следующую подборку.

— Опять Периам. Справки, документы и вся такая всячина.

— Тебе бы следовало работать в архиве, Сид.

Сержант, подозревая в словах инспектора оскорбительную иронию, ухмыльнулся, желая показать широту своих взглядов.

Третья пачка бумаг не дала ничего более впечатляющего, чем пожелтевшее от времени свидетельство о браке миссис Периам, свидетельство о рождении ее сыпи— и самое свежее и написанное самыми черными чернилами свидетельство о ее смерти. Там были также несколько банковских отчетов, из которых следовало, что кредит Периама составляет 2.500 фунтов стерлингов; два-три страховых полиса, карточки государственного страхования, одна — на имя Джоан Питерc, продавщицы магазина; несколько квитанций об уплате налогов и членская карточка флаксборской торговой палаты.