Чисто английское убийство

— Я только что осмелился коснуться этого вопроса в разговоре с его светлостью. Трудность, как вы сами разумеете, сэр, заключается в обслуживающем персонале.

— Признаться, я не вполне уразумел, в чем она заключается.

— В прежние времена, сэр, — продолжал Бриггс, погружаясь в воспоминания, — не возникло бы никаких затруднений. На кухне было бы четверо, да два лакея у меня под началом, ну и слуги, которых привозят с собой гости, тоже были бы на подмоге. А уж теперь, когда я один за всех и на все руки, у меня сил не хватит подавать кушанья на разные столы, о чем я и сказал его светлости. Подавать в столовой и в людской — с этим я еще управлюсь, ну и, ясное дело, к его светлости наверх с подносом… Так что, если вас не стеснит, сэр…

— Все ясно, Бриггс. Пока здесь гости, я буду иметь честь сидеть за столом с вами.

— Да нет, сэр! Я вовсе не то хотел сказать. Мне и в голову не пришло бы сделать подобный намек его светлости.

Д-р Ботвинк увидел, что вопреки всем своим стараниям он еще раз промахнулся, сделав faux pas. [3]

— Хорошо, — сказал он покорно, — я в ваших руках, Бриггс. Значит, мне предстоит сидеть за столом в семейном кругу?

— Если вас это не стеснит, сэр.

— Стеснит? Каким образом? Лишь бы это их не стеснило. Во всяком случае, я буду очень рад познакомиться с сэром Джулиусом. Он сможет разъяснить мне некоторые моменты в конституционной практике, которые пока остаются для меня несколько темными.

— Будут две дамы, сэр. Леди Камилла Прендергест и миссис Карстерс.

— Леди Прендергест тоже член семьи?

— Не леди Прендергест, сэр, а леди Камилла Прендергест. Это титул по обычаю. Не величают леди Камилла, поскольку она графская дочь. Она племянница первого супруга покойной леди. Мы считаем ее за члена семьи. Миссис Карстерс не состоит в родстве, но ее отец много лет был пастором в здешнем приходе, и она, так сказать, выросла в этом доме. Вот и все гости, не считая мистера Роберта, ясное дело.

— Мистер Роберт Уорбек, сын хозяина дома, — он будет здесь на Рождество?

— Само собой разумеется, сэр.

«Ну да! — Д-р Ботвинк говорил про себя. — Полагаю, что это само собой разумеется. Как же это я о нем не вспомнил!» И он обратился к дворецкому:

— Бриггс, а никак не возможно будет все же устроить, чтобы я столовался в людской?

— Как это, сэр?

— Вряд ли мне доставит большое удовольствие сидеть за столом вместе с мистером Робертом Уорбеком.

— То есть как?

— Ах, я вас шокирую, Бриггс, а этого мне не следовало бы делать. Но вы ведь знаете, кто такой мистер Роберт?

— Конечно, знаю, сэр. Сын его светлости и наследник.

— Я имею в виду не это. Разве вы не знаете, что он председатель организации, которая именует себя Лигой свободы и справедливости?

— Насколько мне известно, это так, сэр.

— Лига свободы и справедливости, Бриггс, — проговорил д-р Ботвинк с подчеркнутой отчетливостью, — фашистская организация.

— В самом деле, сэр?

— Вас это не интересует, Бриггс?

— Я никогда особенно не интересовался политикой, сэр.

— О, Бриггс, Бриггс, — сказал историк, качая головой и с восхищением, и с сожалением, — если бы вы только знали, какой вы счастливец, что можете так сказать!

II

Гости

Сэр Джулиус Уорбек дал поправить меховую полость у себя на коленях, обменялся последними словами со своим секретарем и устало откинулся на подушки. Машина выехала с Даунинг-стрит. [4] На сиденье рядом с ним лежал служебный портфель с последним докладом о жизненно важных переговорах, которые велись в этот момент в Вашингтоне с правительством Соединенных Штатов по делам министерства финансов. Доклад должен был занять сэра Джулиуса в течение двух часов езды до Уорбек-холла, чтобы ни одна минута драгоценного служебного времени министра финансов не пропала даром; но машина уже успела пробраться сквозь туман центрального Лондона и выехать на магистраль, прежде чем сэр Джулиус протянул руку к портфелю.

Он положил его на колени, отпер и принялся изучать листки, покрытые густой машинописью. Блестяще написанный доклад, подумал он, как и следовало ждать от Карстерса. Он почувствовал легкую гордость, вспомнив, что первым открыл Карстерса. Десять лет назад немногие могли предвидеть, какого положения достигнет этот молодой человек, и сэр Джулиус, который обычно любил воздать себе должное за свои собственные заслуги, и на этот раз не преминул полностью воздать себе должное за то, что он один из этих немногих.

Серые облака, предвещающие снег, затянули зимнее небо, и цифры начали двоиться перед усталыми глазами министра. Он обрадовался поводу положить недочитанный доклад обратно в портфель и опять откинулся на сиденье. Карстерс! Это имя вновь всплыло перед ним, вызвав на этот раз легкое раздражение. Да, этот молодой человек, несомненно, проделал большой путь и пойдет еще дальше. Не один хорошо осведомленный журналист говорил о нем как о будущем министре финансов, и сэр Джулиус с реализмом опытного политика признавался, что никто не вечен и что он должен быть благодарен, если имеются такие надежные плечи, готовые принять на себя ношу, когда для него придет время сложить ее с себя. (Но непохоже было, чтоб это время наступило скоро, что бы там некоторые, включая Карстерса, ни склонны были думать!) Однако сам перед собой он должен был признать, что в глубине души недолюбливает этого блестящего молодого коллегу. Было что-то в этом человеке при всем его несомненном обаянии и таланте, отчего он казался не совсем… В голове у него мелькнули ужасные слова: «не совсем из нашего круга». Он прогнал эти слова с содроганием. Нет, так не годится! Аллан Карстерс — превосходный молодой человек. Не вина его, наоборот — заслуга, если он сделал карьеру, имея от рождения так мало преимуществ… Вспомнив свое привилегированное происхождение, сэр Джулиус мысленно пробежался по этапам карьеры Карстерса. Начальная школа, стипендия, Лондонское экономическое училище, удачная женитьба — да, очень удачная женитьба, подумал сэр Джулиус. Если б его не воодушевляла эта энергичная, честолюбивая женщина, добился ли бы он чего-нибудь при всем своем уме? Брат ему говорил, что миссис Карстерс должна быть в Уорбек-холле. «Не забыть бы сказать ей что-нибудь любезное о ее муже», — напомнил сэр Джулиус сам себе. Ему всегда нелегко давалось быть любезным с миссис Карстерс. У нее была привычка принижать всех политических деятелей, за исключением своего обожаемого Аллана. А сэр Джулиус не находил ничего приятного в том, чтобы его принижали.

Некоторое время он сидел, глядя перед собой отсутствующим взором. За стеклом виднелись окаменелые спины двух молчаливых людей, сидевших впереди. Их неподвижность и безразличие, даже по отношению друг к другу, злили его. Почему служебное положение всегда побуждает людей превращаться в автоматы? Сэр Джулиус любил думать о себе как о человеке сердечном, дружелюбном, сознающем, правда — что вполне естественно, — свое положение и свои права, но в определенных границах, простом и доступном. Однако сколько он ни старался, ему никак не удавалось установить надлежащих отношений с этими двумя. Видно, что-то с ними не так. Холли, шофер, был еще туда-сюда. Его семья жила недалеко от Маркхэмптона, и сэр Джулиус не без труда уговорил его поехать с машиной на Рождество к себе домой и заехать за ним в Уорбек-холл после праздников. Шофер по крайней мере высказал некоторую благодарность, хотя и не такую, какую следовало ждать. Зато другой сыщик, приставленный к нему Особым отделом Скотланд-Ярда, — Роджерс, — тут у него руки опускались. Иногда сэр Джулиус даже начинал сомневаться, есть ли в Роджерсе хоть что-нибудь человеческое. В последние три месяца этот человек следовал за ним как тень, и тем не менее сэр Джулиус знал его не лучше, чем вначале. Этот малый был спокоен, вежлив, отвечал, когда к нему обращались, и все тут. Без сомнения, сэр Джулиус должен был считать, что ему крупно повезло, раз у Роджерса не имелось никаких подчеркнуто неприятных качеств, не то что у его ужасного предшественника, который непрерывно сопел, но сэр Джулиус все равно был недоволен. Удручающе подолгу находиться в обществе человека, на которого не можешь произвести никакого впечатления. Вот в чем — если б только он сам мог это понять! — крылся корень зла. Сэр Джулиус, человек общительный и тщеславный, сделал карьеру благодаря тому, что умел произвести на людей впечатление. А жестокая судьба дала ему в охранники человека, на которого теплые лучи его личности оказывали действие не большее, чем если б это было холодное сияние луны.