Мистификация

Там, за грядой холмов, начинался спуск к берегу моря и к Вестоверу. Но здесь, в долине, открытой солнцу и загороженной холмами от штормов, царило безмятежное спокойствие и деревья четко вырисовывались в прозрачном воздухе. Своей безупречной красотой и неподвижностью картина чем-то напоминала мираж.

«Отличное поместье достанется Саймону», — думала Беатриса. Сумеет ли он хорошо им распорядиться? Иногда ей становилось — нет, не страшно — а как-то не по себе. В душу закрадывалось сомнение: Саймон так переменчив, в нем есть какая-то нервная неустойчивость, которая плохо вяжется с ролью хозяина поместья. Изо всех окрестных усадеб только в Лачете еще живет семья, которой поместье принадлежит издавна. Беатрисе хотелось надеяться, что здесь будет жить еще не одно поколение Эшби. Светлоголовые, изящно сложенные, интеллигентные Эшби — вроде тех, что сейчас сидят за обеденным столом.

— Джейн, ну зачем же разбрызгивать кисель?

— Я не люблю, чтобы кисель стоял на тарелке отдельной лужей. Я люблю перемешивать его с пудингом.

— Ну перемешивай осторожнее.

Когда ей было столько лет, сколько сейчас Джейн, Беатриса тоже перемешивала кисель с пудингом — и делала это вот здесь же, за этим столом. За ним сидели Эшби, которые умерли от малярии в Индии, от ран в Крыму, от голода в Австралии, от тифа в Кейптауне и от цирроза печени в Сингапуре. Так или иначе, в Лачете всегда, жили Эшби, и они прилежно занимались сельским хозяйством. Иногда рождались никчемные бездельники, вроде ее двоюродного брата Уолтера, но Бог хранил семью, а легкомыслие всегда проявлялось в младших сыновьях, которые имели возможность заниматься поисками приключений вдали от Лачета.

В Лачете никогда не принимали королев и не прятали роялистов во времена Кромвеля. Вот уже триста лет дом стоит среди лугов, оставаясь по сути дела тем же — жилищем сельских помещиков. И вот уже двести лет в нем живут Эшби.

Может быть, Лачет уцелел только благодаря своей непритязательности. Он ни на что не претендовал, ни к чему не стремился. Его корни прочно уходили в землю, и его соки возвращались к корням. На другой стороне долины посреди парка стояла царственно-великолепная усадьба Клер-парк, но в этом большом белом доме не осталось Ледингемов. Ледингемы растранжирили свои таланты и свои богатства: для них Клер-парк был пейзажем, источником денег, украшением, последним пристанищем, — но не домом. Сколько их гарцевало по свету: проконсулов, путешественников, придворных шутов, повес и революционеров, — и поместье давало им средства, которые они, не задумываясь, проматывали. Теперь там остались только их портреты, а большой дом в парке превратился в школу для трудных детей, родители которых имели солидные счета в банке и придерживались прогрессивных взглядов на воспитание.

А в Лачете по-прежнему жили Эшби.

ГЛАВА 2

Беатриса принялась разливать кофе, а близнецы встали из-за стола и отправились по своим делам: сегодня у них больше не было уроков. Элеонора торопливо выпила кофе и снова ушла на конюшню.

— Тебе сегодня понадобится машина? — спросил Беатрису Саймон. — Я обещал старику Гейтсу привезти ему теленка из Вестовера. У него сломался фургон.

— Нет, я никуда не собираюсь, — ответила Беатриса. С чего это Саймону вздумалось сделать старому Гейтсу одолжение? Обычно он не любит скучных дел. Уж не из-за дочки ли Гейтса, хорошенькой глупенькой Пегги? Гейтс, который арендовал у них Вигселл, самую маленькую из трех ферм, частенько приставал с разными просьбами, но Саймон, как правило, не склонен был потакать старому хитрецу.

— Вообще-то мне просто хочется посмотреть новый фильм с Джуной Кей. Он идет в «Эмпайр».

Любой другой принял бы на веру это сделанное с обезоруживающей откровенностью признание, но Беатриса хорошо знала, как искусно ее племянник умеет подбросить в воздух два шарика, чтобы отвлечь твое внимание от третьего.

— Тебе ничего не надо в городе?

— Если будет время, зайди на автобусную станцию и купи новое расписание. Элеонора говорит, что появился новый маршрут до Клера, который идет через Гессгейт.

— Беа, ты дома? — раздался голос в прихожей.

— Миссис Пек, — сказал Саймон и вышел навстречу гостье.

— Заходи, Нэнси, — позвала Беатриса. — Выпьем вместе кофе. Все уже разошлись.

Жена викария вошла в комнату, поставила на буфет пустую корзинку и со вздохом облегчения села на стул.

— От кофе не откажусь.

Когда в округе упоминали миссис Пек, всегда добавляли — «та самая Нэнси Ледингем», хотя прошло уже десять лет с тех пор, как Нэнси повергла в смятение высший свет, выйдя замуж за Джорджа Пека и «похоронив себя» в доме приходского священника. Когда Нэнси Ледингем впервые вывезли в свет, она стала не просто «открытием сезона», но и национальным достоянием. Дешевые газеты наперебой трубили об ее красоте. Может быть, прохожие и не влезали на скамейки, чтобы лучше ее рассмотреть, но ее появление не раз вызывало заторы на улицах. Если становилось известно, что она будет подружкой на свадебной церемонии, представителей власти за неделю начинала бить дрожь. Безмятежная прелесть Нэнси была настолько очевидна, что ее не отрицали даже недруги. Спор мог идти только о том, выйдет ли она замуж за герцога или только за виконта. Пресса даже предсказывала ей брак с членом королевской фамилии, но в это, пожалуй, никто не верил. Ее поклонники вполне удовлетворились бы титулом герцогини.

И вдруг в разгар обсуждения в «Татлере» ее блистательных брачных перспектив она вышла замуж за Джорджа Пека. Ошеломленная пресса, пытаясь как-нибудь объяснить этот пассаж потрясенной публике, лепетала что-то о всепобеждающей силе любви. Но Джордж совсем не подходил на роль героя фатального романа. Это был высокий худой человек с лицом сообразительного и симпатичного шимпанзе. Кроме того, как выразился редактор отдела светской хроники «Кларитона»: «Извольте радоваться — священник. Да я скорее сочиню романтическую историю о бетономешалке!»

И широкая публика предала Нэнси забвению — раз она сама так захотела. Тетка, которая вывозила Нэнси в свет, вычеркнула ее из своего завещания. Ее отец умер, потеряв надежду расплатиться с долгами. А ее родной дом — большой белый особняк в парке — превратился в школу. После тринадцати лет замужества Нэнси Пек все еще была обворожительно красива и, говоря о ней, соседи все еще напоминали слушателям: «Та самая Нэнси Ледингем».

— Я пришла за яйцами, — сказала Нэнси, — но я не спешу. Так хорошо посидеть, ничего не делая.

Беатриса посмотрела на нее с улыбкой.

— Какое у тебя милое лицо, Беа.

— Спасибо. Сандра говорит, что у меня лицо похоже на мордочку дорогой кошки.

— Какой вздор! Во всяком случае, не персидской. А, понятно, что она имеет в виду. Есть такие длинношеие короткошерстные кошки с маленькими подбородками. Геральдические кошки. Ты действительно похожа на такую кошку, Беа, особенно, когда скашиваешь глаза, не поворачивая головы.

Нэнси поставила пустую чашку на стол и удовлетворенно вздохнула.

— Странно, что нонконформисты [1] не додумались до кофе.

— Не додумались?

— Ну да, не включили его в список запретных соблазнов. Кофе действует куда сильнее, чем алкоголь. Однако никто не проклинает его с амвона и не требует обетов воздержания от него. Пять глотков — и мир опять обрел краски.

— А что — был совсем серым?

— Да, какого-то грязного цвета. Я так радовалась, что наконец-то стало тепло и не надо разжигать камин в гостиной и выгребать из него золу. Джордж — ну хоть убей его! — по-прежнему бросает в камин обгорелые спички. А на то, чтобы разжечь трубку, у него уходит по крайней мере пятнадцать спичек. В комнате на каждом шагу пепельницы и корзинки для мусора — но нет, Джордж все равно бросает спички в камин. Да к тому же этаким небрежным движением, не глядя. И спичка летит куда угодно — может упасть перед решеткой или завалиться к задней стенке. А мне приходится их доставать.