Серебряный шпиль (ЛП)

— Наверное, ты прав, но я ничего не могу с собой поделать. Это копилось во мне... не знаю, сколько времени... скорее всего годами. Когда Роя убили, я была потрясена — находилась в шоке, как и все остальные. Но в некотором смысле я одновременно... почувствовала облегчение. Знаю, это звучит чудовищно, но что делать? Поверьте, мне стыдно, но такова истина.

— Кто, как вы думаете, убил Мида? — спросил я ее.

— Мы все знаем это, — сердито вставил Риз. — Ваш человек — вот кто!

— С какой стати Фред Даркин станет его убивать? Они же были едва знакомы друг с другом.

— Полагаю, вам известно о собрании в день убийства — собрании, на котором присутствовал Даркин? — спросил Риз. Его лицо вновь налилось кровью. — Язвительность, с которой он обрушился на Роя...

— Рой и сам вел себя не лучшим образом, — вмешалась Карола. — Он источал злобу, говорил гадости о частных детективах вообще и о мистере Даркине в особенности. Мне за него по-настоящему было совестно.

— Я и сам был удивлен несдержанностью Роя, — соглашаясь с супругой, подхватил Риз. — Конечно, мы знали, что он с самого начала выступал против приглашения детектива. Я, кстати, тоже был против, хотя и не говорил об этом так резко, как он. Так или иначе, когда Даркин высказал свое нелепое предположение о том, что эти злобные писания родились в нашей среде, Рой не смог этого вынести. Он взорвался и наговорил грубостей Даркину, который, в свою очередь, утратил контроль над собой и прибег к выражениям, которые... ну скажем... не должны использоваться в доме Бога. Впрочем, как и в любом другом месте.

— Именно в этот момент Бэй начал молиться и затем отослал вас для размышлений в одиночестве, не так ли?

— Да, — ответил Риз. — Я вернулся сюда, а Карола прошла в свободный офис поблизости от конференц-зала. Не правда ли, дорогая?

— Да, в кабинет Эдны Уэйн, одной из наших секретарей. Она, как правило, по вечерам не задерживается. У меня, естественно, здесь собственного помещения нет.

— Понятно. Кто-нибудь из вас слышал выстрелы? Они замотали головами.

— Мистер Гудвин, Барни не скупился, сооружая это здание, — сказал Риз. — Толстенные стены, могучие двери. Он не хотел, чтобы шум внешнего мира нас беспокоил или отвлекал. Цитирую его: «Вершение дел от имени Господа требует концентрации внимания, размышлений и молитв, что невозможно без соответствующей мирной обстановки». Когда мы сидим с закрытыми дверями, до нас не доносится извне практически ни единого звука. А вы знаете, что кабинет Роя как раз напротив моего.

— Как вы узнали об убийстве?

— Марли Вилкинсон вбежал ко мне с диким взором, — ответил Риз. — Проведя пятнадцать минут в своем кабинете, он вышел в коридор. Там никого не оказалось, и он двинулся в сторону конференц-зала. Дверь была на его пути первой. Он постучал, чтобы сообщить Рою, что наступило время собираться вновь. Не услыхав ответа, он вошел и... вот, собственно, и все.

— А мне сообщила Элиз. Она занимала пустующий кабинет как раз напротив того, в котором находилась я. А она услышала о трагедии от кого-то еще. Не помню, от кого именно.

— Вернемся к запискам с угрозами. Кто, по вашему мнению, мог их написать? — спросил я.

— Одному Богу известно. Вот уж воистину: «Все беды берут начало в совершенно ничтожных событиях». Сколь правдивы эти слова! — простонал Риз, воздев руки и уронив их на колени. — В наш храм приходят тысячи, и среди них неизбежно должны оказаться люди со странностями. И мы сталкиваемся с ними время от времени. Примерно года два назад на наших утренних службах в восемь часов стала появляться женщина. Постоянно занимала место в центре зала. Бедняжке было не менее семидесяти, и сказать, что она одевалась в лохмотья, означает не сказать ничего. Каждый раз в одно и то же время, перед тем как начинался сбор пожертвований, она поднималась на ноги и трижды выкрикивала: «Аллилуйя!» И это был крик что надо. Поверьте, ее голос мог поднять из могил мертвецов на кладбище в полумиле отсюда. И это продолжалось четыре или пять воскресений подряд.

— И что же вы сделали?

— Она оказалась бездомной, — ответил Риз. — Много лет она провела в лечебнице для душевнобольных, но ее, как и многих других в наше время, изгнали оттуда, видимо, из-за недостатка средств на содержание. Родных у нее не оказалось, или мы просто не сумели их найти. В конечном итоге церковь внесла деньги, и ее поместили в очень хорошую лечебницу здесь на острове. Она до сих пор там, и один из наших пастырей еженедельно ее посещает.

— Но, Сэм, она была безобидным существом, — не сдавалась Карола. — А эти записки отравлены ядом зла.

— Если воспринимать содержимое буквально, — согласился он. —- Но я все же продолжаю считать их чьим-то чудачеством.

— Есть ли у Бэя враги?

— Если и есть, то они прекрасно маскируются. Конечно, Барни время от времени получает письма, обычно от телезрителей, критикующих его за неправильное толкование Библии или обвиняющих в чрезмерном либерализме. Впрочем, что это означает, критики обычно не объясняют. В год обычно приходит двадцать — тридцать подобных посланий.

— И ничего похожего на эти шесть записок?

— Абсолютно ничего. По-моему, самые резкие нападки были несколько лет назад со стороны какой-то женщины из Калифорнии, которая заявила, что он обречен гореть в геенне огненной за недостаточную веру в непогрешимость Священного писания. Мы не приняли это всерьез, потому что никто так трепетно не относится к Библии, как Барни.

— Вернемся к запискам. Как вы думаете, кто может быть автором? — спросил я.

Карола отрицательно покачала головой, а Сэм поднял и опустил плечи, одновременно выпятив нижнюю губу.

— Не знаю, — сказал он. — Я уже говорил, что, по-моему, это работа какого-то чудака. Но почему они вас так интересуют?

— Отнесем это на счет моего природного любопытства, — сказал я, поднимаясь, чтобы уйти. — Разрешите поблагодарить вас за то, что вы нашли возможность встретиться со мной.

— Боюсь, что мы оказались не слишком для вас полезны, — произнес, вставая с дивана, Сэм Риз.

В его голосе я не уловил ни единой нотки сожаления.

— Напротив, вы мне очень помогли, — заявил я, поставив его тем самым в тупик. Затем я вышел в коридор, потянув за собой тяжеленную дверь. Повернувшись, чтобы направиться к Бэю, я увидел спешащего мне навстречу Ллойда Моргана.

— А, мистер Гудвин! Какое удачное совпадение. Я только что закончил длиннейшее совещание с некоторыми членами нашего финансового комитета. Отвратительное дело эти церковные финансы. Большинство прихожан не имеет о них ни малейшего представления. Весьма сожалею, что не мог поприветствовать вас раньше.

И это был тот же парень, который всего сорок восемь часов назад нагло выставил меня отсюда! Я хотел было отпустить замечание по поводу столь сногсшибательного сальто, но Морган меня опередил.

— Я был непростительно груб позавчера и сейчас хочу вымолить у вас прощение. Объясняю все нервным напряжением, хотя меня это, конечно, не извиняет. Мы с Барни разговаривали сегодня утром и пришли к выводу, что вы и мистер Вулф должны получить от нас всяческое содействие. Ведь в конце концов это мы, вернее, я обращался к вам за помощью. В результате ваш коллега оказался в ужасном положении. Прежде чем мы приступим к беседе, скажите, вам уже удалось переговорить с кем-нибудь?

Я ответил, что говорил, и Морган провел меня в свой кабинет, который располагался рядом с офисом Риза и который вряд ли можно было назвать аскетическим. Он усадил меня в широкое коричневое кресло рядом со столиком-торшером, а сам со вздохом опустился в чуть меньшее по размерам — желтое.

— Как хорошо вернуться в свой маленький благословенный уголок! После этих денежных совещаний, мистер Гудвин, у меня каждый раз случается приступ мигрени. Так чем я могу быть вам полезен?

— Честно говоря, скорее всего ничем, — ответил я, утопая в коричневом кресле. — Но все же я задам пару вопросов. Как вы уживались с Мидом?