Две возможности

— Не узнал тебя в таком наряде. В нем ты выглядишь как взрослая женщина. — Старик продолжал смотреть на нее.

Руки Римы напряглись.

— Когда вы в последний раз видели Эндерсона? — спросил Эллери.

— Вечером перед его исчезновением. Мы сидели у Гаса Олсена — Том, Ник Жакар и я. — Кадык Тойфела подпрыгнул. — На 16-м шоссе.

— И ушли все вместе, не так ли?

— Нет, мистер. Том ушел первым.

— В котором часу?

— Около половины одиннадцатого. Вскоре ушел Ник, а потом и я.

— Эндерсон был трезв?

— Он пил только пиво. — Старик сплюнул на траву.

— Вы или Жакар не спрашивали Эндерсона, куда он идет?

Тойфел посмотрел на Эллери.

— «Хочешь сберечь собственную свободу — оберегай врага от угнетения». Это Пейн. И я с ним согласен. Аминь, братец.

— Я думал, Том был вашим другом.

— Был. Поэтому я спрашиваю: может человек относиться к другу хуже, чем к врагу? — Тойфел вновь сплюнул.

«Глубокое рассуждение, — подумал Эллери. — Особенно ценное при расследовании убийства».

— И вы больше его не видели?

— В этой жизни — нет, — усмехнулся Тойфел.

Эллери заметил, как старый садовник втянул губы, прижимая их в печальной гримасе к пустым деснам, и подумал, что неприязнь, которую тот вызывал, во многом обусловлена малопривлекательной внешностью. Однако этим мыслям противоречили похожие на кремни глаза старика и испуганно сжавшаяся Рима.

— Вы посылали мне недавно одно или два письма? — Эллери и ему задал свой нелепый вопрос.

Старик уставился на него:

— Этого вопроса я просто не понимаю, мистер.

— Вы посылали два письма Эллери Квину в Нью-Йорк на Западную Восемьдесят седьмую улицу?

— Да я уже двадцать пять лет не пишу писем.

— А «Архив» часто попадается вам на глаза?

— Попадается часто, только я ее не читаю. В газетах нет правды — только факты. Будете с этим спорить?

— В другой раз, — улыбнулся Эллери. — Должен признаться, Тойфел, что я вами восхищаюсь. Вы переносите удары, которые многих могли бы свалить с ног. За короткое время вы потеряли двух хозяев и друга, но это не лишило вас способности философствовать.

— Душа человека вечна и бессмертна. — Тойфел снова опустился на корточки.

— Вы религиозный человек?

— Это слова язычника — Платона, мистер. Но люди теперь не читают Платона — только газеты. Что до моей религии, то я вижу Бога в каждом семени, дающем росток. А когда вы находили в церкви что-нибудь, кроме срезанных цветов? Впрочем, вас это не касается, мистер.

Они оставили городского философа любовно ухаживающим за своей рассадой. Он не смотрел им вслед и даже ни разу не взглянул на Риму Эндерсон.

Рима сказала, что ей не нужен никакой ленч, что она не голодна и, если у Эллери нет для нее поручений, она вернется в отель и наконец снимет туфли. К тому же она привыкла к послеполуденному сну. Нет, Эллери незачем ее провожать — она не хочет нарушать его планы.

— Я зайду за вами через пару часов, Рима. Вы мне понадобитесь. — Эллери взял ее за руку.

— В «Апем-Хаус»? — Рима убрала руку.

— Да.

— Хорошо.

Эллери наблюдал, как девушка удаляется быстрыми шагами. Его бы не удивило, если бы она побежала.

Пройдя по Алгонкин-авеню до Стейт-стрит, Эллери свернул на запад к зданию окружного суда.

Шеф Дейкин сразу же вцепился в него:

— Почему вы спрашивали, нашел ли я деньги?

Эллери объяснил ему.

Дейкин побагровел.

— Так не годится! — воскликнул он. — Док Додд должен был сразу же сообщить мне об этом. Пять тысяч долларов! Куда же они делись?

Эллери задумчиво постукивал ногтем по зубам.

— В пальто не было ни единого цента. И рядом на скале тоже.

— Эндерсон мог спрятать их, Дейкин. Возможно, так оно и было. Вы обыскали хижину?

— Каждый уголок. Но нашли только три бутылки виски в разных тайниках под полом.

— И не обнаружили никаких денег?

— Никаких, даже конфедератского десятицентовика. [31] Но это мотив, мистер Квин. — Шеф полиции потер руки. — При нем были эти пять тысяч, его заманили на скалу, ограбили и убили.

Эллери поджал губы.

— Возможно. — Он поднялся.

— Куда вы?

— Нужно еще кое-что выяснить. Кстати, Дейкин, не разбогател ли кто-нибудь из ваших местных подонков недавно?

— Не слыхал, но займусь этим в первую очередь.

— Только потихоньку, Дейкин.

— Я не намерен ставить этот вопрос на городском собрании. Кто еще знает о деньгах, кроме дока Додда, Кенни Уиншипа, вас и меня?

— Рима, конечно. И Отис Холдерфилд.

— Ну, за Римой вы проследите, а Отис вроде бы не из болтливых…

— Между прочим, что за тип этот Холдерфилд? Какая у него репутация в Райтсвилле?

— Отис — личность таинственная, — усмехнулся Дейкин. — Почему именно его Мак-Кэби подобрал, когда ему понадобился адвокат, никто не знает. Много лет он занимался случайными делами и страховкой, чтобы заработать на хлеб. Секретов Отис знает много — весь высший свет стонет при виде его. А месяц назад он вдруг начал процветать — вылез «из грязи в князи». Въехал в новый офис в «Грэнджон-блоке», курит дорогие сигары, ходит в лакированных туфлях, называет по имени Дональда Маккензи и Дж. С. Петтигру, а Клинт Фосдик сказал мне на днях, что видел Отиса в агентстве Марти Зиллибера присматривающим «бьюик» с откидным верхом. Конечно, все это большей частью в перспективе — завещание Мак-Кэби еще не вступило в силу, но это может произойти со дня на день. Док Додд поручил Отису представлять его интересы, и думаю, Отис будет кататься как сыр в масле. Но он умен и не станет портить репутацию, болтая лишнее. К тому же если эта история о сделке с пятью тысячами до сих пор не просочилась в «Архив»…

— «Архив», — задумчиво повторил Эллери и вышел.

Он медленно шагал по Стейт-стрит, мимо памятника жертвам Первой мировой войны, мимо мэрии в сторону Площади.

Здесь Эллери остановился, глядя в южном направлении, где на углу Лоуэр-Мейн находилось здание редакции «Архива». Он впервые осознал, как сильно оно изменилось. Украшения из позолоченного трухлявого дерева исчезли; фасад сверкал ярко-красной штукатуркой и металлом, на котором сердито поблескивало солнце. Вместо старой вывески, тянувшейся вдоль карниза, под крышей красовался сложный агрегат из неоновых трубок. Обновленное здание возбудило интерес Эллери, он начал переходить Стейт-стрит, но внезапно повернулся, двинулся через Площадь к Райтсвиллскому национальному банку и вошел внутрь.

Через пятнадцать минут Эллери вышел, пересек Аппар-Дейд, миновал старый магазин Блуфилда, ссудную кассу Дж. П. Симпсона, винный магазин Данка Маклина, отель «Холлис», магазин мужской одежды Сола Гауди, склад припасов на случай атомной войны. На углу Площади и Линкольн-стрит, где Хэллам Лак (Первый) в 1927 году воздвиг свой греческий храм финансов — Общественную кредитную компанию, — Эллери остановился снова, потом вошел и вышел через двадцать минут.

Эллери колебался, рассеянно глядя через Линкольн-стрит на магазин «Бон-Тон», аптеку и универмаг «Нью-Йорк». В понедельник утром на Площади кипела коммерческая деятельность, и его все время толкали.

Наконец он двинулся назад вдоль западной дуги Площади к отелю «Холлис».

Там стояло такси, в котором сидел водитель и читал «Архив».

— Такси, сэр?

— Ну, я не намерен идти пешком в Слоукем, — ворчливо сказал Эллери, садясь в машину.

В три часа дня Эллери снова был в Райтсвилле, на этот раз на первом этаже южного крыла отеля «Апем-Хаус» перед дверью номера 17.

На стук никто не отозвался, он постучал снова.

— Вы мистер Квин? — Рядом с ним ухмылялся рыжий коридорный.

— Да.

— Мисс Эндерсон просила передать вам, что у нее клау… клау…

— Клаустрофобия? [32]

— Да, сэр. Я записал это слово, но потерял бумажку. Короче говоря, она сказала, что идет в Мемориальный парк.