Сыщик-убийца

— Вот чего вы желали, дитя мое! — сказал Рене. — Мое маленькое состояние я принес с собой. Я передам его доктору. У него мои деньги будут в безопасности.

— Мы сейчас уйдем, — сказал доктор, — бедная Берта нуждается в отдыхе.

— Но прежде чем лечь спать, она должна прочесть это письмо, — сказал Рене.

— Письмо мне? — прошептала Берта. — Кто может мне писать?

— Не знаю. Письмо пришло три или четыре дня назад из Гавра.

— Из Гавра? Я там никого не знаю.

— Читайте и увидите.

Берта взяла письмо. Разорвав конверт и взглянув на содержимое, она вздрогнула и вскрикнула от радости.

— Что такое? — спросили Этьен и Рене.

— Это от Жана Жеди. Он писал вам на Королевскую площадь и ждет сегодня в ресторане «Черная бомба» на бульваре Рошшуар.

— Возможно ли?

— Прочтите сами!

Рене взял письмо и прочел.

— Жан Жеди хочет меня видеть! — воскликнул он. — Счастье возвращается! Доктор, нельзя терять ни минуты. Может быть, он теперь еще в «Черной бомбе». Во всяком случае, я найду его в Бельвиле. Мы должны получить сегодня же бумаги, украденные у мистрисс Дик-Торн.

— Я пойду с вами, — сказал Этьен.

— Будьте мужественны, — продолжал Рене, обращаясь к Берте. — Я надеюсь, что день правосудия приближается.

— Идите, идите! Я буду молиться за вас.

На углу Университетской улицы они увидели фиакр.

— Кучер! — крикнул Рене. — Вы заняты?

— Нет, сударь, — ответил веселый голос, — я охотно отвез бы вас, но моя лошадь устала.

— Фиакр номер 13! — крикнули в один голос Этьен и Рене.

— Как, это вы? Нет ли чего нового? Вот так встреча!

— Нового? Да, дядя, много, но мы объясним это после. Теперь же вы должны отвезти нас в ресторан «Черная бомба».

— Садитесь, Милорд довезет!

Они вскочили в фиакр, который покатился к бульвару Рошшуар, и через полчаса остановились перед «Черной бомбой» как раз в ту минуту, когда Миньоле возвращался к своим товарищам.

— Это, должно быть, возвращается Жан Жеди, — сказал один из гостей.

Миньоле невольно смутился, его занимала мысль, заметил ли Жан кражу и подозревает ли ее виновника.

На лестнице, потом в коридоре послышались поспешные шаги.

Дверь отворилась, и на пороге появился Рене в сопровождении доктора.

При виде незнакомых лиц в комнате водворилось глубокое молчание.

— Господа, — спросил Рене, осматриваясь, — Жан Жеди здесь?

— Он вышел ненадолго, — ответил Миньоле.

— Но он здесь, в ресторане?

— Нет, он уехал на свидание, которое назначено ему в Бельвиле, у него дома.

— Свидание!… После полуночи!… — воскликнул Рене. — Это маловероятно!…

— А между тем это правда. Его товарищ Рене Мулен ждет его там.

Рене пожал плечами:

— Я Рене Мулен и не назначал ему никакого свидания.

— Нечего сказать, хорошая шутка, — смеясь, сказал Миньоле. — Вы уверяете, будто не назначали ему свидания, а он получил ваше письмо.

— Мое письмо?…

— И в доказательство я вам покажу его, — пробормотал Альбинос, язык которого едва ворочался, — посмотрите.

Рене схватил письмо и, едва бросил на него взгляд, как громко вскрикнул от ужаса.

— Что такое? — в один голос спросили все.

— То, что теперь Жан Жеди, вероятно, уже мертв, — и прибавил, обращаясь к Этьену: — Моим именем воспользовались, чтобы завлечь Жана в западню, точно так же сделали это с Бертой. Идемте скорее, но я боюсь, что мы придем слишком поздно.

И он увлек за собой доктора, оставив гостей в сильном удивлении.

— Ну что? — спросил Лорио при виде племянника и Рене. — Нашли Жана Жеди?

— Жан, по всей вероятности, теперь убит. Скорее, господин Пьер, везите нас.

— Куда?

— В Бельвиль, улица Ребеваль.

— Улица Ребеваль? Я недавно возил туда одного господина, приехавшего из Гавра.

— Это он, Жан. Поезжайте скорее!

«А! Черт возьми, — думал Лорио, садясь на козлы и пуская лошадь в галоп. — Если бы я знал!… Но я не знал!»

В тот же самый вечер, около десяти часов, Анри де Латур-Водье отправился в дом на улице Берлин к мистрисс Дик-Торн.

Гостей было очень немного: человек двадцать составляли маленький, интимный кружок.

— Увижу ли я сегодня моего друга Этьена? — спросил он у вдовы.

— Не могу ответить на этот вопрос. Хотя господин Лорио не может сомневаться в нашем расположении, но тем не менее с некоторого времени он очень редко бывает. Мы прощаем ему, зная, что он очень занят.

— Да, действительно. Этьен жертвует удовольствиями ради работы.

— Точно так же, как и вы, — сказал один банкир, лет пятидесяти, друг дома. — Говорят, что вы трудитесь без устали.

— Да, действительно, меня привлекает все, что относится к моей профессии.

— Ваша профессия прекрасна, — смеясь, сказал банкир, — но в то же время опасна.

— Опасна?… Что вы хотите этим сказать?

— Очень простую вещь. Не правда ли, что верх адвокатского таланта есть умение обманывать судей прекрасными словами, опровергать очевидность, превращать истину в ложь и наоборот, чтобы, наконец, добиться оправдания преступника?

Анри вздрогнул: услышанные им слова позволяли ему достичь цели и давали предлог начать желанный разговор.

— Мне кажется, что вы ошибаетесь, — сказал он. — Адвокат, понимающий свои права и все величие своих обязанностей, никогда не старается защищать заведомо несправедливое дело. Высшее торжество ораторского таланта заключается не в том, чтобы оправдать преступника, но в том, чтобы помешать судьям осудить невиновного за преступление другого.

Говоря это, Анри искоса поглядел на мистрисс Дик-Торн. Она слушала внимательно, но была совершенно спокойна.

Парижская публика, к какому бы классу общества она ни принадлежала, до крайности любопытна относительно всего, что касается полиции, правосудия, суда. Услышав слова «суд», «преступник», «невиновный», гости Клодии подумали, что разговор идет о какой-нибудь таинственной криминальной драме, и, прервав разговор, подошли.

— Неужели вы думаете, — спросил банкир, — что судьи бывают иногда до такой степени слепы, что произносят несправедливые приговоры?

— Я в этом уверен. Знаменитые процессы представляют много доказательств этому.

— Вы имеете в виду дело лионского курьера?

— Это и много других. К несчастью, юридические ошибки очень многочисленны, и я занимаюсь только теми, которые уже признаны доказанными. А сколько еще других, не менее ужасных, остаются навеки погребенными во мраке? Число их безгранично.

— Безгранично?… — повторил банкир. — Вы смогли убедиться в этом?

— К сожалению, да. И позвольте мне назвать одно дело, самое странное и самое печальное, какое только можно себе представить. Две недели назад вы были на празднике в этом доме…

— Да, действительно, — сказал банкир, — я имел честь быть одним из гостей мистрисс Дик-Торн.

— В таком случае, вы должны помнить один эпизод, очень неудачно вставленный в программу живых картин и произведший на нашу любезную хозяйку такое тяжелое впечатление, что она упала в обморок, так как эта картина напомнила ей сцену в том же роде, в которой она чуть было не погибла в Англии…

Клодия почувствовала неопределенное беспокойство, но не показала его. Она смотрела на Анри немного мрачно, спрашивая себя, почему молодой человек говорит об этом.

— Вы помните? — продолжал адвокат.

— Конечно, — ответил банкир. — Эта картина называлась «Преступление на мосту Нельи».

— И должен вам сказать, — продолжал Анри, — что картина, которую вы, может быть, считали фантазией, представляла подлинное преступление, совершенное на мосту Нельи в 1837 году… Несколько дней назад это дело попалось мне на глаза, и я прочел его с величайшим интересом. Один механик, изобретатель по имени Поль Леруа, был обвинен в том, что убил своего дядю, доктора из Брюнуа, чтобы украсть большую сумму денег…