Дело для трех детективов

Например, я не мог поверить, что виновны Уильямс или Терстон, поскольку я был с ними постоянно с момента, когда Мэри Терстон покинула комнату, и до криков и не терял их из виду даже после этого, вплоть до обнаружения трупа.

И здесь сразу возникла изощрённая теория, правда, несколько противоречащая неопровержимым фактам. Если бы я своими глазами не видел эту жуткую фигуру на кровати в момент взлома двери и если бы в спальне не было света то было бы возможно — хотя и невероятно, — что Терстон, войдя в комнату впереди нас, убил жену в нашем присутствии, так что мы ничего не заподозрили. Он мог устроить в комнате нечто, что вызвало у женщины сильный испуг, сопровождаемый криками, и этим обеспечить себе алиби.

Я очень гордился этой идеей и серьёзно подумывал, чтобы использовать её в качестве сюжета для детективного романа. Но в нашем случае факты свидетельствовали против. Свет в комнате был, хотя и не яркий, но достаточный, чтобы я смог увидеть кровать, как только проломил верхнюю филёнку, и его вполне хватало, чтобы я и Уильямс могли видеть каждое движение Терстона, когда тот первым вошёл в комнату. Он просто подошёл к жене, положил ей руку на сердце и сказал нам, что она мертва.

Хотя я и нашёл свою теорию довольно изобретательной, но немного стыдился, помещая в неё Терстона. Однако затем я понял, что настоящий следователь должен считать подозреваемыми всех. Например, возьмём Уильямса. Была ли хоть какая-нибудь возможность, чтобы Уильямс мог стать участником преступления? Был ли возможен хоть какой-нибудь трюк со временем или местом — а я узнал о множестве подобных фокусов при изучении уголовных дел, которые рассматривались публично, — который мог связать с убийством доктора Тейта или даже полицейского сержанта? Или горничную? Или повариху? Я не мог отбросить ни одного из них как заведомо невиновного. Даже если я ничему и не научился у трёх великих людей, сидящих рядом со мной, то всё же хорошо усвоил, что в конечном счёте они выберут того, кого я даже не подозревал. Таким образом, я следовал простому плану и подозревал всех. И настроился ничему не удивляться.

Но оставалось невыносимым, что, независимо от подозрений, я не мог найти подходящего мотива, связывающего кого-либо в этом доме с убийством Мэри Терстон. Мои подозрения, в конечном счёте, сводились к робким и несколько недостойным попыткам считать, что те, кого я недолюбливал — такие как Норрис и Столл, — могли иметь мотивы, а те, кто мне нравился — например, Уильямс и Феллоус, — нет. Я был вынужден признать, что мой метод не имеет с дедукцией ничего общего.

И всё же, всё же — кто-то это сделал! Это не было самоубийством. Женщина не кричит три раза, перед тем как перерезать себе горло так глубоко, как, по словам доктора, мог сделать только очень сильный человек. И этого «кого-то» необходимо обнаружить. Это также было бесспорным. Я не знал ни одного случая, когда один из этих трёх сыщиков оставил бы загадку неразгаданной, не говоря уж о том, что в данном случае действуют все трое. И если найденные улики дали им уже так много, что лорд Плимсолл спокойно листает книгу, месье Пико умиротворённо смотрит на огонь, а отец Смит обсуждает средневековое искусство, тогда, конечно, мне было чему у них поучиться!

Канаты, татуировка, отмеченные рекламные объявления, нюхательный табак, факт, что викарий назвал что-то там раковиной, драгоценности в комнате Стрикленда. Почему, спросил я себя, они так много значат для людей с большими мозгами, и так мало для меня? А потому, ответил я сам себе, что эти господа были следователями, в то время как я был простым наблюдателем. Но как же, как же мне хотелось иметь свою теорию — не хуже, чем у них!

Ладно, ничего. Через несколько минут начнётся перекрёстный допрос, и он без сомнения прояснит всё.

ГЛАВА 9

Когда чай был убран, Стрикленд и Норрис тактично покинули комнату, поскольку было понятно, что во время допроса должны присутствовать только Терстон, Уильямс и я. Вошедший около пяти часов сержант Биф кивнул нам с видом человека, готовящегося скорее к обороне. Несомненно, он чувствовал себя здесь несколько неуместным. Со своим потным красным лицом и свесившимися от жажды усами Биф выглядел так, словно мечтал оказаться сейчас не здесь, а в местном баре. Однако он не выдвинулся на первый план, а уселся на стул с самой прямой спинкой, какой смог найти, вынул свой огромный чёрный блокнот и замер в ожидании.

Затем вошёл Терстон. Я не видел его с предыдущего вечера и, пока Сэм Уильямс представлял нашего хозяина каждому из трёх детективов, глядел на него с тревогой. Терстон пожелтел и выглядел очень несчастным, но при обмене рукопожатиями ему удалось выдавить слабую улыбку.

— Я не хочу оставаться у себя, пока вы, джентльмены, занимаетесь расследованием всего этого, — медленно проговорил он, — поэтому я решил спуститься и сообщить вам всю имеющуюся у меня информацию. И если вы снова захотите меня увидеть и расспросить, я сделаю всё, чтобы помочь вам. Я ценю усилия, которые вы предпринимаете, чтобы прояснить это дело.

— Все мы очень глубоко вам сочувствуем, — сказал лорд Саймон, и его голос прозвучал довольно искренне. Мне понравилось, как он это сказал.

Терстон кивнул.

— Я скажу вам всё, что могу, — сказал он, — и есть некая э-э… семейная история, которую вам следует знать. Я обсудил это с мистером Уильямсом, который не только мой адвокат, но и друг, и мы оба согласились, что вы должны её услышать.

Тишина была нарушена движением сержанта Бифа. Он, с моей точки зрения, довольно бестактно, раскрыл свой блокнот и приготовился записывать.

— Моя жена была замужем до меня, — сказал Терстон, и я вздрогнул. — Я расскажу вам эту историю так, как я её знаю. Она была единственной дочерью глостерширского пастора. — Его голос дрогнул, но он продолжал. — Я не был знаком с её родителями, но наслышан, что они были трудолюбивыми и довольно суровыми людьми, преданными своей дочери. Мэри воспитывалась в среде, которую даже в те довоенные дни было принято называть пуританской. Но она была вполне счастлива, хотя для нынешнего поколения это может показаться странным. Она трудилась, как это делала её мать, в приходе, и, возможно, училась действовать в соответствии с природным бескорыстием. Действительно, кто мог бы её представить в любой ситуации иначе, нежели счастливой и бескорыстной?

Наступила напряжённая, но сочувствующая тишина. Наконец доктор Терстон продолжил.

— Одним из прихожан был богатый местный землевладелец, человек значительно старше её, который нажил состояние в Бирмингеме и недавно удалился в своё глостерширское поместье. За несколько лет до этого он овдовел, а после того, как несколько раз повстречался с Мэри, он старомодно попросил у её отца разрешения сделать девушке предложение руки и сердца. Пастор согласился, но его жена высказала одно возражение, которое следовало разрешить прежде, чем это предложение Мэри будет сделано. Этот почти пожилой человек казался во всех отношениях подходящим мужем. Но у него был сын.

— О Боже! — прошептал лорд Плимсолл.

— Мэри никогда не видела этого сына до того и, насколько я знаю, никогда не видела его потом. Мальчик уже заработал себе дурную славу или, по крайней мере, так сказал её первый муж. Он не жил со своим отцом в Глостершире. Подразумевалось, что он находился за границей, хотя, был ли он мальчиком на учебном судне или взрослым мужчиной в колониях, я не знаю. Однако само его существование сильно встревожило родителей Мэри, и, возможно, именно поэтому она о нём вообще услышала. Вдруг сын вернётся и станет препятствием между Мэри и её мужем? Вдруг он влюбится в Мэри? Ведь её родители были простыми людьми, и их представления о подобных ситуациях были почерпнуты в значительной степени из тогдашних сентиментальных романов.

Во всяком случае, проблема была обозначена и разрешена. Возможно, сегодня вы почувствуете в принятых тогда мерах некоторую долю эгоизма и неосознанной жестокости. Насколько я смог понять, между родителями Мэри и её мужем было решено, что сын не должен стоять на пути новой семьи. Я полагаю, ему назначили содержание, и Мэри однажды сказала, что в последний раз, когда они о нём слышали, а это было довольно давно, он, как полагали, находился в Америке. Но даже тогда она не была уверена, что это не была Австралия.