Дело для трех детективов

— Это слишком рискованная игра, чтобы я стал в неё играть. Я уж скорее развлёк бы мальчиков бомбой, про которую они думали бы, что это мяч, чем позволил бы себе смутить взрослых мужчин словом, в котором они видят предупреждение. Орудие может стать оружием, как нож в гильотине.

— Но тогда, если вы всё это понимаете...

— Но это же не так! — закричал отец Смит. — Я знаю оружие, и думаю, что знаю орудие. Но я должен быть уверен в том, кто убийца!

Теперь в яблочной комнате стало почти совсем темно, и я почувствовал, что пришло время вечернего чая. Я встал, чтобы подтолкнуть отца Смита к действиям. К моему облегчению, он тоже поднялся.

— Вы правы, — сказал он, — в этой комнате есть зло.

Он, казалось, больше не спешил и вниз спустился неторопливо. Когда мы вошли в гостиную, чтобы присоединиться к остальным, я смог услышать его мягкое бормотание себе под нос, и немного повернулся, чтобы расслышать слова:

— Король Брюс. Король Брюс, [23] — загадочно шептал маленький священник.

ГЛАВА 8

В глубоком кресле, стоящем в стороне от стульев, которые окружали чайный столик, развалился лорд Плимсолл с сигарой меж длинных пальцев и книгой в руке.

— Хороший экземпляр, — заметил он. — Это Платон Альда Мануция [24]. Я никогда прежде не видел издания 1513 года на пергаменте. Как вы знаете, Aльд и Мусурус подготовили его вместе и посвятили папе Льву X. Тот был настолько тронут, что возобновил привилегии, предоставленные Альду Александром VI и Юлием II. Ваш друг что-то вроде коллекционера?

— Полагаю, что да.

— Я тоже этим немного балуюсь, — заметил лорд Саймон.

Я подумал, что, если вспомнить некоторые из книг, которые украшали его коллекцию, это прозвучало довольно скромно.

— Да, я слышал. А тем временем у меня есть для вас некоторые новости.

Пока я рассказывал о татуировках, обнаруженных месье Пико на предплечье Феллоуса, Плимсолл продолжал невозмутимо листать страницы книги.

— Занятно, — признал он, — но не очень полезно. Мы хотим знать, кто совершил убийство, а не кто о нём думал.

Довольно разочарованный, я рассказал ему о драгоценностях в спальне Стрикленда и о газете с пометками на столе Феллоуса. Оба раза он кивнул и заметил:

— Очень может быть. Очень может быть.

И только когда я дошёл в своём рассказе до второго каната, который нашёл отец Смит, лорд Саймон вскочил на ноги.

— Второй канат? — воскликнул он. — Это неудобно. Это разрушает всё. Хотя... — Он сделал паузу. — Послушайте, Таунсенд, окажите мне услугу? Я хочу перенести один из этих канатов в гимнастический зал.

Хотя это означало ещё один подъём на третий этаж, я, конечно же, не мог отказаться. Вскоре мы уже протащили эту штуку через сад, и лорд Саймон, изящно балансируя на лестнице, повесил её на место. Спустившись и отступив к двери, он уставился на канат.

— Всё в порядке, — сказал сыщик, когда мы покинули гимнастический зал. — Всё хорошо. В принципе, я допускал такую возможность. — И он с удовольствием занялся сигарой.

Когда мы возвратились, маффины [25] были уже холодными, но я понимал, что расследование важнее любой еды. А кроме того, я знавал людей, которые после убийства вообще не ели по несколько дней.

Терстон ещё не появлялся, но я понял, что вечером ему придется присутствовать на дознании. Я был рад, что весь день он держался в стороне. Моё знание подобных ситуаций, почерпнутое из литературы, подсказывало, что мы все вели себя самым достойным образом, но я чувствовал, что человек, только что потерявший жену, не смог бы смотреть на всё нашими глазами.

Я вполне уяснил, что после убийства для всех в доме совершенно естественно присоединиться к сыщикам в увлекательной игре «найди улику», которая, похоже, полностью захватила нас. Не было ничего необыкновенного и в том, что три совершенно незнакомых человека расспрашивали слуг, полицейские подвергались насмешкам, а труп мог быть предоставлен для осмотра любому, кому было любопытно узнать, как именно он стал трупом.

Но когда я думал о человеке, для которого трагическое событие означает нечто большее, чем увлекательная загадка для гениальных сыщиков, эта традиция показалась мне несколько бестактной.

Все трое наших выдающихся гостей, как я заметил, держались или по крайней мере старались держаться на некотором расстоянии от конкурентов. Лорд Саймон, удовлетворившись тем, что, как он выразился, «с канатом всё в порядке», вновь успокоился и вернулся к Платону. Отец Смит обсуждал средневековое искусство с Алеком Норрисом, а месье Пико, после того как тщательно расставил чашки, беспорядочно стоящие на чайном столике, одиноко сидел у огня.

Мне подумалось, что настало время подвести некоторые итоги. Три великих сыщика, не говоря уже о полицейском сержанте, начали формировать свои теории, а так как у меня на руках были все те улики, что и у них, я не видел причин, почему я не могу сделать то же самое.

Как бы наши детективы ни отличались деталями своего расследования, все они заинтересовались обнаруженным канатом. Ну или двумя канатами. И всё же, я не мог себе представить, как можно было ими воспользоваться. Невозможно — потому что мы быстро, просто очень быстро взломали дверь. Если бы убийца убежал, поднявшись на канату, то он должен был убить Мэри Терстон, перебежать к окну, перебраться на канат, закрыть за собой окно, подняться по канату и втянуть его за собой, — и всё это за несколько мгновений, которые потребовались нам, чтобы прибежать наверх и взломать дверь, поскольку, конечно же, канат напротив окна был бы хорошо виден и, вероятно, раскачивался бы с большим шумом. Но даже если отбросить всё это, я просто не мог поверить, что канат мог быть втянут до того, как Сэм Уильямс подошёл к окну и выглянул наружу.

И затем, даже если предположить, что это возможно, кто из домашних мог это сделать? Я уже объяснял, что Норрис уже был с нами прежде, чем мы начали ломать дверь, а Столл, Стрикленд и Феллоус оказались на месте в течение нескольких секунд — слишком мало для того, чтобы кто-либо из них мог подняться по канату, влезть в верхние окна и спуститься по лестнице к нам. В качестве возможных канатолазов оставались только викарий, повариха и горничная. Можно было спокойно снять подозрения с двух женщин, едва ли способных совершить подобный подвиг. Что касается викария, у нас было заявление Столла, что он впустил Райдера спустя некоторое время после преступления. Но ещё более решающим был тот факт, что, если бы он убил Мэри Терстон и сбежал, поднявшись по канату, то он должен был или подняться и влезть через верхнее окно, пока мы бежали наверх и вламывались в комнату, или отложить подъём. В первом случае его, конечно, услышали бы или заметили, как он входит в яблочную комнату, Столл и Феллоус, которые были в это время на том этаже. Либо канат всё ещё свисал бы и викарий находился на нём, когда Уильямс открыл окно.

Нет, в целом я был склонен отмести всю эту теорию с канатами. Я высоко оцениваю человеческое проворство, но такой быстроты, какая требовалась в этом случае, просто не бывает.

Оставалось ещё несколько не столь очевидных возможностей или полувозможностей, которые, как я помнил, часто превращались в успешные теории в других делах об убийстве за запертыми дверями, и в этом случае в некотором роде подозреваемыми были все. В моих рассуждениях до этого момента я игнорировал все вопросы психологии, не давая сбить себя с толку конкретными человеческими характерами. Так, в глубине души я не мог подозревать в убийстве Феллоуса или викария, но включил их в число подозреваемых, раз факты пока позволяли каждому из них оказаться виновным. И теперь, когда я перешёл к рассмотрению более диких предположений с загадками времени в противоположность загадкам места, я не исключал никого.