Дом теней: Чихнёшь в воскресенье. Дом теней

Может, удастся поспать, чтобы возместить беспокойную ночь и хлопоты утра. Фредерика попробовала лечь, но камень, казавшийся мягкой спиной животного., на самом деле был жёстким и неудобным. Она снова села и обхватила руками колени. Вокруг раздавались приглушённые лесные звуки: негромкий щебет птиц в ветвях вверху, слабый шум — какое-то небольшое животное пробиралось в подлеске, еле слышно потрескивали деревья. Даже здесь, в тени, жара действовала угнетающе. Словно в набитой электричке, подумала Фредерика. Как будто чьё-то физическое присутствие. Она положила голову на ладони и вздохнула. Нигде не спасёшься.

И тут же услышала — звук — несомненно, шаги человека. Фредерика села и прислушалась. Да. Вот оно снова — тяжёлый скрип, медленный и безошибочный.

Фредерика подавила беспричинный страх. Кто бы это мог быть? Кто ходит тут, украдкой и в то же время целеустремлённо? Шаги, казалось, приближались. Если бы можно было спрятаться — или заставить себя убежать. Но она не могла пошевелиться и понимала, что видна, как статуя на камне. Её, должно быть, уже увидели. И, стараясь подавить неуверенность и тревогу, Фредерика услышала собственный слабый голос:

— Кто здесь?

Молчание.

Она снова позвала, стараясь не показать свой страх.

И тут кто-то ответил:

— Простите. Я вас испугал.

Фредерика повернулась и прямо под собой среди деревьев увидела Роджера Саттона. Она молча смотрела на него, и мужчина сразу отвернулся. Она пыталась найти слова и наконец умудрилась сказать:

— Всё в порядке, — а потом, словно должна была объясниться, добавила: — Я… я просто хотела уйти куда-нибудь…

— Я тоже, — негромко ответил он. Потом почти обвинительным тоном: — Вы нашли мой камень.

— Ваш камень?

— Простите. Конечно, он не мой, но я всегда прихожу сюда, чтобы побыть одному. Ещё с детства.

Фредерика, повинуясь неожиданному порыву, медленно проговорила:

— Идите сюда. Садитесь. Я всё равно собиралась уходить.

— Нет. Я сейчас уйду.

— Пожалуйста, задержитесь на минутку, — с некоторым удивлением услышала свой голос Фредерика. Ей неожиданно стало жаль молодого человека: он, знающий все леса Южного Саттона, безнадёжно заблудился в себе самом.

Роджер сел на камень пониже и повернулся к Фредерике спиной.

— Простите, если я кажусь невежливым, — тихо сказал он. — Дело не в вас. Просто… просто я не выношу, когда на меня смотрят.

— Знаю, — быстро ответила Фредерика. — У вас случайно нет сигареты?

Роджер достал из кармана смятую пачку и собрался было бросить её Фредерике. Потом передумал, поднялся выше, протянул ей сигарету, помог закурить и закурил сам. Она не смотрела ему в лицо, и он, немного постояв, сел рядом с ней. Они молча курили, потом Роджер сказал:

— Филиппина говорит, что следующая операция будет удачной. Тогда я, может, перестану быть объектом жалости — или отвращения. Но я ей не верю.

— Филиппина знает, что говорит.

— Да. Но она, скорее, пытается утешить меня. Дьявольщина! Не знаю! Мне уже всё равно. Филиппину я не пугаю. Она видела и похуже. Вы знаете, во время войны она была во Франции. Главным образом в концентрационном лагере.

— Да, я об этом слышала.

— Уже?

— Городок маленький. И кстати, она сама мне это сказала, — Фредерика чуть смущённо рассмеялась. — Понимаете, книжный продавец не может не поглощать городские сплетни, как губка.

Ответный смех прозвучал приятно и искренне, но неожиданно Роджер встал.

— Простите, но мне пора. Я… я не могу сидеть дольше.

— Простите и вы меня, — ответила Фредерика.

— Вы очень добры, — сказал Роджер. — Не помню, чтобы я столько разговаривал с кем-то… кроме мамы и Филиппины, — он неожиданно замолчал. Спрыгнул с камня, повернулся и с яростью добавил: — Всё уже приходило в норму. Но тут появилась Кэтрин…

Горечь и ненависть в его голосе поразили Фредерику, но она поняла, что если хочет удержать Роджера, не позволить ему, как дикое животное, убежать в лес, то не должна проявлять никаких эмоций. И поэтому негромко попросила:

— Не дадите ли ещё сигарету до ухода?

— Конечно, — сразу ответил он, и она облегчённо заметила, как расслабилось его тело. — Вы должны простить меня, — уже медленнее продолжал он. — Кэтрин с самого нашего детства делала мою жизнь несчастной. Она на четыре года старше меня и к тому времени, как ей исполнилось десять, превратилась в настоящего садиста. Она знала все мои тайные страхи, все мои слабости — и ненавидела меня, потому что мама любила меня больше, чем Кэтрин. Но, наверное, это старая история…

Он замолчал, и Фредерика посмотрела на него. Тень упала на его лицо в шрамах, ветер пошевелил листву над головой. И Фредерика увидела обнаженную ненависть в его взгляде и сжатых челюстях. Неужели этот человек убил свою сестру, человек, страдающий в собственном аду и доведённый до пределов выносливости? Почему он говорит с ней, с незнакомкой? Наверное, хочет продемонстрировать свою искренность. Теперь ей хотелось, чтобы он ушёл. Её охватила паника. Она встала и услышала, как сама жёстким неузнаваемым голосом говорит:

— Удивляюсь, как вы в этом признаётесь — сейчас.

Несколько мгновений Роджер смотрел на Фредерику, и лицо его ещё более исказилось. Потом он сделал шаг к камню, и Фредерика поняла, что он хочет ударить её. Но он подавил это безумное желание усилием, которое отразилось во всём его худом теле. Ни слова не говоря, он повернулся и исчез так же неожиданно, как и появился.

Снова в листве зашумел ветерок, дыхание его было влажным и прохладным. Фредерика спустилась с камня и, подавляя детское желание бежать к безопасности, пошла назад по тропе. Но чёрный демон собственного страха преследовал её по лесу Гензеля и Гретель, пока она не достигла убежища в четырёх стенах книжного магазина мисс Хартвел.

Глава 6

Если бы Фредерика не торопилась так уйти из города в лес, если бы она повернула не влево, а направо, когда выбралась из прохода, сделанного Марджи, то наверняка столкнулась бы со своим другом Питером Моханом и Джеймсом Брюстером. В этот горячий воскресный полдень они стояли на перекрёстке Еловой улицы и аллеи и разговаривали.

— Вы на самом деле собираетесь здесь строиться, Брюстер? — спрашивал Питер. Ему было слегка жаль поля, на которое он указал взмахом правой руки. Всё утро он искал Джеймса и застал его расхаживающим по дороге прямо напротив этой жалкой аллеи. Питер пропустил ланч, он устал, был голоден, ему было жарко. А Джеймс почти в открытую грубил ему.

— Мне кажется, это не ваше дело, Мохан, — Брюстеру тоже было жарко, он тоже устал, но зато он съел большой воскресный обед в гостинице и не был голоден. Напротив, сознавал, что съел слишком много. Его мучило несварение и тревожили мысли, которые пришли в полный беспорядок.

— Конечно, это не моё дело. Но об этом говорит весь город, так что тайны уже нет. Лучше факты, чем слухи.

— Простите, но не могу быть ничем полезным, — кисло ответил Джеймс. — В этом городе вообще слишком много говорят. А вы с Кэри создаёте ещё один несуществующий скандал. Не вам говорить о фактах и слухах.

Так-то лучше. Питер быстро выпалил:

— Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить. Пойдёмте посмотрим, не найдётся ли пива в гостинице?

— После того, что вы сделали вчера ночью, говорить не о чём.

— А я думаю, есть.

Вдруг пиво поможет.

— В любом случае, давайте уйдём с жары.

Они прошли по Еловой улице, пересекли дорогу и подошли к «Каретам и лошадям». Питер заказал два пива, и они уселись в тени сада. В пустом саду было чуть прохладнее, чем внутри.

Несколько минут сидели молча, потом Питер сказал:

— Знаете, Брюстер, если будете продолжать так себя вести, город вас заподозрит.

— В чём заподозрит?

— В убийстве.

Джеймс с силой опустил кружку, пиво выплеснулось через край и ручейками потекло по столу.

— А кто, хотел бы я знать, говорит об убийстве?