Мегрэ и господин Шарль

— Я не могу решиться попросить у прокурора постановление на обыск. Мне будет трудно получить его, поскольку нет никаких доказательств, что трагедия имела место.

— Что вы собираетесь искать?

— Оружие. Был ли у нотариуса пистолет? Есть ли он у его жены?

— Вы думаете, она способна на убийство?

— Что касается ее, мне кажется, что тут все возможно. С таким же успехом она могла бы его убить кочергой или бутылкой.

— И что бы она делала с телом?

— Это верно. Я не представляю себе, что она поджидает его у выхода из кабаре «Крик-крак», наносит ему удар — выстрела ведь не было — и прячет тело.

— Может быть, у нее есть сообщник?

— Если только мы не на ложном пути и на нашего героя не напали злоумышленники. Такие нападения случаются каждую ночь.

— Зачем в этом случае прятать тело?

— Согласен. Согласен. Я кружу на месте. В какие-то моменты мне начинает казаться, что я близок к разгадке, но уже через минуту понимаю, что это не выдерживает критики.

Мегрэ через силу усмехнулся.

— Вот будет картинка, если наш нотариус неожиданно появится, бодрый, улыбающийся, и поинтересуется, что это у нас случилось.

— Что вы думаете о Лёкюрёре?

— О первом клерке? Он мне не очень нравится, без видимых причин. Это один из тех рассудочных людей, которых ничто не выводит из себя и которые в любых обстоятельствах сохраняют присутствие духа.

— Вы говорили о том, что может случиться с конторой, если выяснится, что Сабен-Левек мертв. Первый клерк служит у него больше двадцати лет. А ведь соблазнительно рассматривать контору в каком-то смысле как свою собственную.

— Для этого нужно, чтобы вдова согласилась сохранить ее, что кажется мне маловероятным. Судя по всему, они не испытывают симпатии друг к другу.

— Во всяком случае, целоваться они в нашем присутствии не собираются.

Мегрэ тяжело уставился на Лапуэнта.

— Ты действительно это допускаешь?

— С сегодняшнего утра — да. Может быть, я ошибаюсь, но…

— А не слишком ли это просто? Они оба умны. Натали — просто зверь. Слышал, что сказал нам психиатр? Это мне напоминает одну фразу, которую я недавно вычитал: «Неистовая до потери способности соображать».

— Думаете, это к ней применимо?

— Да. Во всяком случае, когда она выпьет. А так как пить она начинает с утра, то под воздействием алкоголя становится опасной.

— Настолько, чтобы убить собственного мужа?

— Согласен — едва ли… И все-таки она беспокоится. Я встретился бы с ней еще раз только для того, чтобы вынудить ее перейти к обороне.

— А если она боится?

— Кого?

— Своего мужа. Тому тоже, должно, временами хочется, чтобы она оказалась в могиле. Он терпит ее уже больше пятнадцати лет, согласен, но иногда наступает момент, когда любая веревка рвется.

Мегрэ снова усмехнулся:

— Ну и мудрецы же мы с тобой оба! Строим предположения о вещах, которых не знаем.

Он не заказал себе коньяк после кофе. У комиссара надолго сохранится к нему отвращение, после того как у него на глазах жена нотариуса хлестала этот напиток как воду.

Мегрэ расположился у себя в кабинете и, полуприкрыв веки, рассматривал сидевшего перед ним мужчину: одет тот был в строгую униформу шофера, в замешательстве то и дело вертел в руках фуражку.

Лапуэнт пристроился у края стола со своим неизменным блокнотом для стенографирования. Это он съездил за шофером на бульвар Сен-Жермен и нашел его там в комнатке над гаражом.

Мегрэ пришлось долго настаивать, прежде чем оробевший собеседник опустился на стул.

— Вас зовут Витторио Петрини?

— Да, месье.

Он был превосходно вышколен: то и дело казалось, что он сейчас начнет отдавать честь.

— Родились где?

— В Патино. Это деревушка к югу от Неаполя.

— Женаты?

— Нет.

— Сколько вы уже во Франции?

— Десять.

— Вы сразу же поступили на службу к вашим нынешним хозяевам?

— Нет, месье. Я четыре года служил у маркиза д'Орсель.

— Почему вы его оставили?

— Потому что маркиз умер, месье.

— Скажите мне, в чем состоят ваши обязанности у Сабен-Левеков?

— Они у меня несложные, месье. Утром я езжу по магазинам с мадемуазель Жалон.

— Кухаркой?

— Ей трудновато ходить. Она уже в возрасте. Потом я ухаживал за машинами, если месье не нуждался в моих услугах.

— Вы говорите «не нуждался»…

— Как, месье?

— Вы говорите, как будто это было в прошлом.

— Я уже давно не видел месье.

— Какой машиной он пользовался?

— Иногда «фиатом», иногда «бентли» — в зависимости от того, к кому должен был ехать. Нам случалось уезжать километров на пятьдесят, даже на сто от Парижа. Среди клиентов месье есть очень старые люди, и в город они не заезжают. Некоторые живут в очень красивых замках.

— Ваш хозяин разговаривал с вами дорогой?

— Бывало, месье. Хозяин очень хороший, не гордый, почти всегда в хорошем настроении.

— Хозяйка по утрам никогда не выезжает?

— Почти никогда. Клер, ее горничная, говорила, что она очень поздно ложится. Бывает даже, что она не завтракает.

— А днем?

— Месье я почти никогда не был нужен. Он был в конторе.

— Он сам не садился за руль?

— Иногда. Но тогда он любил брать «фиат».

— А хозяйка?

— Она иногда выходила часа в четыре-пять. Без меня. Без машины. Кажется, ходила в кино, почти всегда куда-нибудь в Латинский квартал, а возвращалась на такси.

— Вам не казалось странным, что она не просит вас отвезти ее и встретить?

— Казалось, месье. Но не мне об этом судить.

— Случалось ей выезжать вместе с вами?

— Один-два раза в неделю.

— Куда она ездила?

— Недалеко. На улицу Понтье. Она шла в маленький английский бар и оставалась там довольно долго.

— Вы знаете название бара?

— Да, месье. «Пиквик».

— В каком состоянии она оттуда выходила?

На этот вопрос шофер ответил не сразу.

— Она бывала пьяна? — упорствовал Мегрэ.

— Иногда я помогал ей сесть в машину.

— Она сразу же возвращалась домой?

— Не всегда. Бывало, она просила остановиться у другого бара, который в отеле «Георг Пятый».

— Она и оттуда выходила одна?

— Да, месье.

— Она могла сесть в машину?

— Я ей помогал, месье.

— А по вечерам?

— Она никогда не выходила по вечерам.

— А хозяин?

— Он выходил, но без машины. Думаю, предпочитал брать такси.

— Каждый вечер?

— О нет. Иногда неделю, а то и дней десять оставался дома.

— Но бывало также, что он по нескольку дней не возвращался?

— Да, месье.

— Вы никогда не отвозили их куда-нибудь вместе, вдвоем?

— Никогда, месье. Вернее, один раз, на похороны. Года три-четыре назад.

Шофер продолжал теребить фуражку с кожаным козырьком. Синяя униформа сидела на нем прекрасно, ботинки блестели.

— Что вы думаете о своей хозяйке?

Он смутился, попытался улыбнуться.

— Вы ведь знаете, правда? Не мне о ней говорить. Я только шофер.

— Как она вела себя с вами?

— Когда как. Иногда и слова не скажет, сидит с поджатыми губами, как будто сердится на меня. А то называет меня «малыш Вито» и говорит без умолку.

— О чем?

— Трудно сказать. Иногда: «Не могу понять, как я до сих пор выношу эту жизнь…» Или, когда приказывает отвезти ее: «В тюрьму, Вито».

— Она так называла дом на бульваре Сен-Жермен?

— Когда пройдется по нескольким барам — да. «Знаете, я пью из-за этой свиньи, вашего месье. Любая женщина запила бы на моем месте». Все в таком роде, понимаете. Я молча слушал. Я очень люблю месье.

— А ее?

— Мне не хотелось бы отвечать.

— Восемнадцатое февраля — вам это что-нибудь говорит?

— Нет, месье.

— Это день, когда ваш хозяин в последний раз вышел из дома.

— Он, наверное, выходил один, потому что машина ему не потребовалась.

— Что вы делаете вечерами?

— Читаю или смотрю телевизор. Пробую избавиться от своего акцента, но не выходит.