Смерть в день рождения

— Извини.

— Было бы чрезвычайно невежливо отказаться от столь любезного приглашения, — сказал Октавиус, который все больше и больше начинал походить на избалованного и обманутого в ожиданиях ребенка. — Я хочу принять его. Что с тобой, Анелида?

— Дело в том, — в отчаянии призналась Анелида, — что я не со всем понимаю, какие у меня отношения с Ричардом Дейкерсом.

Октавиус пристально посмотрел на нее и вдруг прозрел.

— Я понимаю, он за тобой ухаживает. Странно, как это мне раньше не приходило в голову. Ты имеешь что-нибудь против?

К собственному смущению, Анелида почувствовала, что сейчас расплачется.

— Нет! — воскликнула она. — Нет! Ничего… правда, я… я хочу сказать… я еще не знаю.

Она беспомощно посмотрела на Октавиуса, понимая, что он вот-вот готов рассердиться, а это случалось с ним не часто. Мисс Беллами, перед которой он самодовольно распушил перья, польстила его тщеславию. А Анелида, которая его очень любила, могла пошатнуть его уверенность в себе.

— Ничего, — сказала она. — Не обращай внимания. Прости, дорогой, если я тебя рассердила из-за этого замечательного приема.

— Да, рассердила, — раздраженно ответил Октавиус. — Я хочу пойти.

— Ты пойдешь. Я повяжу тебе галстук, и ты будешь выглядеть замечательно.

— Дорогая, — проговорил Октавиус, — это тебе надо выглядеть замечательно. Мне доставит огромное удовольствие сопровождать тебя. Я горжусь этим.

— Силы небесные, — промолвила Анелида, порывисто обнимая его. Крайне озадаченный Октавиус нежно похлопал ее по спине.

Дверь магазина отворилась.

— Ну вот, — проговорил он, глядя поверх головы племянницы, — и Дейкерс пришел.

Вошедший с яркого солнечного света в темноту магазина Дейкерс не мог понять, почему это Анелида так странно обхватила голову Октавиуса. Он подождал, пока она обернется.

— Извини меня, Нелл. Но надо когда-нибудь заняться и работой, — сказал Октавиус, затем кивнул Ричарду и хромая ушел в комнату в глубине дома.

Ричард старался не смотреть на Анелиду.

— Прежде всего, — начал он, — я пришел извиниться.

— Не надо. Мне кажется, это я вела себя отвратительно.

— И сказать, как я рад. Мэри сообщила, что вы дали согласие прийти на прием.

— Было ужасно любезно с ее стороны заглянуть сюда. Дядя в восхищении.

— Мы очень вежливо друг с другом разговариваем, не так ли?

— Это лучше, чем ссориться.

— Можно мне зайти за вами?

— Не надо. Правда. У вас наверняка столько дел с приемом. А дядя будет очень горд сопровождать меня. Он сам так заявил.

— У него есть для этого все основания, — Ричард взглянул Анелиде в лицо. — Вы плакали, — сказал он, — и все лицо у вас грязное. Как у маленькой девочки. Вот пятно.

— Ладно, ладно. Я сейчас вытру.

— Давайте я.

— Не надо.

— Сколько вам лет, Анелида?

— Девятнадцать. А что?

— А мне двадцать восемь.

— Вы преуспели для своего возраста, — вежливо отозвалась Анелида. — Уже знаменитый драматург.

— Просто пишу пьесы.

— Думаю, после того как вы написали эту новую вещь, вы можете считать себя драматургом.

— О боже! Вы еще и насмехаетесь! — задумчиво произнес Ричард. Помолчав минутку, он добавил. — Мэри читает ее. Сейчас.

— Она была довольна, что вы принесли ей пьесу?

— Совсем по другой причине. Она решила, что я написал эту вещь для нее.

— Но… как она могла так подумать? Ну ничего, она прочитает и все поймет.

— Я уже говорил, вы плохо пока знаете театральную среду.

К своему удивлению, Анелида вдруг произнесла:

— Но зато я знаю, что я актриса.

— Да, — согласился Ричард. — Конечно. И хорошая актриса.

— Вы не видели, как я играю.

— Ну, это вы так думаете.

— Ричард!

— Уже одно хорошо, что вы от удивления назвали меня по имени…

— Но когда вы меня видели?

— Я просто ненароком проговорился. У меня есть хорошо разработанный план. Узнаете.

— А когда?

— На приеме. А сейчас я ухожу. Au revoir, дорогая Анелида.

Когда он ушел, Анелида долго сидела неподвижно. Она чувствовала себя сбитой с толку, неуверенной и пронзительно счастливой.

Ричард же, напротив, вернулся домой, полный решимости. Он сразу направился в кабинет Чарльза Темплетона. Чарльз и Морис торжественно восседали там за графином шерри. Выглядели оба довольно смущенными.

— Мы только что говорили о тебе, — признался Чарльз. — Что тебе налить? Что ты обычно пьешь в такое время дня? Пиво?

— Пожалуй. Я налью сам. Может, мне испариться, чтобы не мешать вам беседовать обо мне?

— Нет, нет.

— Да мы, вроде, уже и кончили, — добавил Уорэндер. — Так ведь, Чарльз?

— Как будто так.

Ричард налил себе пива.

— Собственно говоря, — сказал он, — я пришел сюда с целью навязать вам ту же самую тему.

Уорэндер пробормотал, что ему пора.

— Идите, Морис, если у вас действительно дела, — ответил Ричард. — Но то, что я собираюсь сказать, связано некоторым образом с нашим утренним разговором.

Усевшись, он долго смотрел на кружку с пивом.

— Трудно начать, — произнес он.

Все молча ждали. Уорэндер — с видом слегка глуповатым, Чарльз — как всегда, вежливо-внимательным.

— Вопрос заключается в том, как понимать соблюдение и нарушение верности, — проговорил наконец Ричард. — Да, частично в этом. — И он попытался изложить свои мысли как можно объективнее, но понимал, что путается, и уже пожалел, что поддался порыву.

Чарльз все время поворачивал покрытую старческими пятнышками руку, рассматривая ее. Уорэндер потягивал шерри и иногда украдкой бросал взгляды на Ричарда.

— А не лучше ли перейти к сути? — нетерпеливо сказал Чарльз.

— Если бы я мог! — воскликнул Ричард. — Я понимаю, что совсем запутался.

— Может, мне удастся выразить то, что ты пытаешься нам сказать? Ты считаешь, что можешь писать не только такие пьесы, которые подходят Мэри. Более того, ты уже написал одну. Ты думаешь, что это лучшее из всего тобою написанного, но ты боишься, что Мэри не придется по душе мысль, что очередная пьеса будет не для нее. Ты показал ей пьесу, и сейчас она ее читает. Ты боишься, что она сочтет само собой разумеющимся, что именно она должна исполнять заглавную роль. Правильно?

— Да, правильно.

— Но, — неожиданно вмешался Уорэндер, — ей ведь пьеса не понравится, так?

— Не думаю, чтобы понравилась.

— Ну вот, твои затруднения и разрешатся, — проговорил Чарльз. — Если ей не понравится, ты сможешь предложить пьесу кому-нибудь еще.

— Все не так просто, — ответил Ричард. И посмотрев на двух мужчин, каждый из которых годился ему по возрасту в отцы, и у каждого из которых был тридцатилетний опыт общения с Мэри Беллами, увидел, что его хорошо понимают. — Сегодня утром уже была одна ссора, — сказал он. — Просто настоящий скандал.

Уорэндер быстро взглянул на Чарльза.

— Не знаю, может, я ошибаюсь, — заметил он, — но, по-моему, в последнее время ссоры участились?

Чарльз и Ричард промолчали. Тогда Уорэндер добавил:

— Каждый должен жить собственной жизнью. Это мое мнение. Самое паршивое, если человек связывает себя ложно понятым чувством преданности. Видал такое. Был у меня один парень в полку. Грустная штука.

— Со всеми нами может случиться подобное, — заметил Чарльз.

Воцарилось молчание.

— Но… но я ведь всем ей обязан, — горячо возразил Ричард. — Первые, отвратительно слабые до безнадежности вещи я начал писать еще в школе. Потом была та, что имела успех. Ведь это Мэри заставила Правление поставить ее. Мы вместе обсуждали пьесу. Обговаривали каждую строчку. А вот теперь… я не хочу этого, не хочу. Почему?

— И не надо, — ответил Чарльз. Ричард посмотрел на него удивленно, но тот быстро продолжал: — Ты пишешь пьесы. Это твоя профессия. Ты специалист. Ты сам должен все решать.

— Да, но Мэри…

— У Мэри есть акции той компании, которой я управляю! Но я не спрашиваю ее совета, как мне развивать дело, и я не ограничиваю свои деловые интересы только этой компанией.