Расплата кровью

Элизабет Джордж

Расплата кровью

1

Шестнадцатилетний Гоуван Килбрайд терпеть не мог вставать спозаранку. Еще живя на ферме у родителей, он каждое утро выбирался из постели с ворчанием, разнообразными сетованиями и берущими за душу жалобами оповещая всех, кто оказывался поблизости, насколько ему обрыдла жизнь земледельца. Поэтому когда Франческа Джеррард, недавно овдовевшая владелица самого крупного в их краях поместья, решила превратить свой огромный шотландский дом в деревенскую гостиницу (надо было как-то возместить налог на наследство), Гоуван тут же отрекомендовался ей: он тот самый человек, который ей требуется – готов быть официантом, барменом, а также надзирателем над двумя десятками цветущих юных особ, которые, вне всякого сомнения, рано или поздно наймутся сюда служанками или горничными. Но Гоуван вскоре обнаружил, что не все мечты сбываются. Ибо, не проработав в Уэстербрэ и недели, он понял, что обихаживать весь этот громадный, построенный из гранита домище предстоит штату всего из четырех человек, в состав коего входят: сама миссис Джеррард, средних лет кухарка с чрезмерной растительностью над верхней губой, Гоуван и семнадцатилетняя девушка из Инвернесса – Мэри Агнес Кэмпбелл.

Работа устраивала Гоувана так же, как и его положение в иерархии гостиницы, то есть не устраивала вовсе. Он был мастером на все руки и на все сезоны: привести в порядок участок – он, подмести полы – он, покрасить стены – тоже он, починить древний бойлер, ломающийся каждые две недели, – он, оклейка новыми обоями будущих номеров – тоже на нем. Все эти унизительные хлопоты (а он-то всегда мнил себя очередным Джеймсом Бондом!) и постоянные обиды можно было терпеть исключительно ради Мэри Агнес Кэмпбелл. Это чарующее создание появилось в поместье, чтобы навести лоск перед приемом первых постояльцев.

Не прошло и месяца, как Гоуван перестал воспринимать утренний подъем как тяжкий долг, ибо чем скорее он выбирался из своей комнаты, тем скорее он мог лицезреть Мэри Агнес, вступить с ней в беседу, почуять дурманящий аромат, когда она проходит мимо. А уж через три месяца все его заветные мечты о водке с мартини (смешанных в шейкере, а не просто взболтанных) и о зажатом в чьей-то мертвой руке (после его выстрела!) легком итальянском пистолете были напрочь забыты. Их сменила надежда удостоиться одной из солнечных улыбок Мэри Агнес, увидеть ее красивые ножки, надежда – по-юношески мучительная, дразнящая – хоть на миг прикоснуться к ее восхитительно полной груди, нечаянно столкнувшись с девушкой в одном из коридоров.

Все это казалось вполне возможным и естественным, пока накануне вечером не нагрянули первые постояльцы: группа актеров из Лондона, прибывших вместе со своим продюсером, режиссером и несколькими неизбежными прихлебателями. А прибыли они, чтобы отшлифовать новую постановку. Присутствие лондонских знаменитостей да еще некий сюрприз, обнаруженный Гоуваном нынче утром в библиотеке, с каждой минутой, похоже, все дальше отодвигали его мечту о блаженстве с Мэри Агнес. Поэтому, извлекши из кучи мусора, валявшегося в библиотеке, скомканный лист почтовой бумаги с гербом Уэстербрэ, он сразу отправился на поиски Мэри Агнес; нашел он ее в похожей на пещеру кухне, где девушка в одиночестве сервировала подносы для утреннего чая, которые надо было разнести по комнатам.

Кухня уже давно была излюбленным местом Гоувана, главным образом потому, что, в отличие от остальных помещений, на нее не посягнули и, стало быть, не испортили. Подгонять ее под вкусы будущих гостей не было нужды. Вряд ли они забредут сюда, чтобы попробовать соус или потолковать о том, насколько хорошо прожарено мясо.

Поэтому кухню и оставили такой, какой Гоуван помнил ее с детства. Пол, выложенный плиткой – неяркого красного и приглушенно кремового цвета, – по-прежнему напоминал огромную шахматную доску. Ряды блестящих медных сковородок висели вдоль одной из стен на дубовых рейках, и металлические крепления казались неясными тенями на потрескавшемся кафеле стен. Четырехъярусный сосновый стеллаж над одним из рабочих столов был полон разномастной посуды для повседневных нужд, а рядом шаталась под тяжестью чайных полотенец и скатертей треугольная сушилка. В глиняных горшках на подоконниках сидели чудные тропические растения с крупными, похожими на пальмовые листьями, – растения, которым, по всем правилам, следовало бы погибнуть под напором леденящей шотландской зимы, но которые тем не менее прекрасно разрастались в теплом помещении.

Однако сейчас здесь было совсем не жарко. Когда вошел Гоуван, было почти семь утра, и огромная плита, разогревавшаяся у одной из стен, еще не изгнала холодный утренний воздух. На конфорке кипел большой чайник. Сквозь узкие арочные окна Гоуван увидел, что обильный ночной снегопад укрыл гладким ковром луга, простиравшиеся до озера Лох-Ахиемор. В другое время он, может быть, и насладился бы этим зрелищем. Но в данный момент праведный гнев мешал ему увидеть что-либо, кроме светлокожей сильфиды, стоявшей у стола в центре кухни и застилавшей салфетками подносы.

– Объясни-ка мне, Мэри Агнес Кэмпбелл, что это такое.

Лицо Гоувана, вспыхнув, почти сровнялось цветом с его волосами, а веснушки потемнели. Он протянул выброшенный листок, большой палец широкий, мозолистый, прижимал на бумаге герб Уэстербрэ.

Мэри Агнес устремила на листок простодушный взгляд своих голубых глаз и мельком глянула на Гоувана. Нисколько не смутясь, она прошла в буфетную и принялась снимать с полок чайники, чашки и блюдца. Можно было подумать, что это не она, а кто-то другой вдоль и поперек исписал листок бумаги непривычной к этой работе рукой: миссис Джереми Айронс, Мэри Агнес Айронс, Мэри Айронс, Мэри и Джереми Айронс, Мэри и Джереми Айронс с детьми.

– А чего такого? – отозвалась она, откидывая назад густые черные волосы. Из-за этого движения, нарочито стыдливого, белая наколка, лихо сидевшая на кудрях, съехала и закрыла девушке один глаз. Она стала похожа на очаровательного пирата.

В том-то и была загвоздка. Еще ни одну женщину Гоуван не желал так страстно, как Мэри Агнес Кэмпбелл. Он вырос на ферме Хиллвью-фарм, которую, среди прочих, хозяева Уэстербрэ сдавали в аренду, и ничто в его здоровой жизни, полной свежего воздуха и плаванья в лодке по озеру, среди овец, пятерых братьев и сестер, не подготовило его к тому воздействию, которое всякий раз оказывала на него Мэри Агнес, когда он находился в ее обществе. И только мечта в один прекрасный день сделать ее своей удерживала его от объяснения.

И эта мечта никогда не казалась ему совсем уж несбыточной, несмотря на существование Джереми Айронса, чье красивое лицо и выразительные глаза смотрели с многочисленных вырезок из журналов о кино, развешанных по стенам в комнате Мэри Агнес. В конце концов, все девушки обожают всяких недоступных красавчиков, верно? По крайней мере так постаралась объяснить Гоувану миссис Джеррард, когда он, по своему обыкновению, облегчал перед ней душу во время ежедневных, все более успешных занятий: он учился разливать вино и уже не проливал большую часть оного на скатерть.

Все это, конечно, было прекрасно, до тех пор пока красавчики существовали в каком-то другом измерении. Но теперь, когда в доме кишмя кишели лондонские актеры, Гоуван вдруг осознал, что Джереми Айронс начинает казаться Мэри Агнес не таким уж и недоступным. Наверняка хоть кто-то из постояльцев с ним знаком, он их сведет, а там уж природа возьмет свое. И эти его опасения подкреплялись обнаруженной Гоуваном бумагой, предельно ясно указывающей, каким Мэри Агнес представляла свое будущее.