Сто тысяч франков в награду

Жюль Лермина

Сто тысяч франков в награду

I

— Итак, все состоится сегодня?

— Да, церемония назначена на двенадцать, так что мне некогда болтать…

— Ладно тебе, на то, чтобы пропустить стаканчик-другой вина, всегда найдется время…

— Нет-нет, у меня еще очень много дел, честное слово. Граф дал мне массу поручений…

— Послушай, дядюшка Лантюр, когда тебе говорят, что у тебя есть время…

Этот короткий разговор состоялся одним прекрасным апрельским утром 186… на пороге гостиницы «Крылатый лев», которая, как всем известно, составляет гордость и славу маленького городишки Клер-Фонтен, неподалеку от Рамбуйе. Один из собеседников был не кто иной, как сам мэтр Канар — хозяин гостиницы, всеми силами пытавшийся заманить к себе дядюшку Лантюра, оказывавшего стойкое сопротивление. Но, то ли потому, что Канар был моложе (а значит, и сильнее), то ли потому, что вино, подаваемое в трактире для друзей, обладало таким дивным ароматом, Лантюр, садовник графа Керу, последовал примеру прародительницы Евы и поддался искушению…

В одну минуту на столе возникла высокая запыленная бутылка. После первого стакана языки развязались, и мэтр Канар, самый любопытный из всех трактирщиков, приступил к спланированному заранее допросу.

— Итак, — начал он, разглядывая вино на свет, — граф Керу снова женится?

— Почему бы и нет, если таково его желание.

— О, я-то ничего не имею против, только вот…

— Только что?

— Каково вино, а? Только граф уже не молод…

— Пятьдесят пятый год — разве это старость? Самое время! — возразил Лантюр, которому уже перевалило за шестьдесят.

— Согласен, но придется ли ему по зубам этот цыпленочек?

— Цыпленочек? Какой еще цыпленочек?

— Курочка, если вам так больше нравится. Если я не ошибаюсь, мадемуазель Элен самое большее — ну… лет восемнадцать…

— Ей девятнадцать, но это еще ничего не означает.

— Не слишком ли она молода для этого старого морского волка? Говорят, перед тем как поселиться в замке Трамбле, в Монжуа, ваш хозяин всю жизнь проплавал.

— Он семь раз ходил вокруг света со мной, своим преданным матросом.

— Много же он повидал!

— Погоди, дядюшка Канар, господин Керу — капитан фрегата, он не такой, как все… Я собственными глазами видел, как он с одним топором в руках положил сотню негров, которые проглотили бы нас и не подавились, если бы только смогли с нами справиться. А однажды на палубе фрегата он собственноручно размозжил голову одному матросу, закричавшему товарищам в минуту опасности: «Спасайся кто может!» Мало того, я слышал собственными ушами, как, лежа в ужасной тифозной горячке и почувствовав приближение смерти, он вскрикнул: «Прочь смерть, черт тебя подери!» — и вскочил, словно желая отразить врага.

— И что же?

— А то, что в вопросе чувств граф — сущий ребенок, молокосос. Он тих и улыбчив, скромен, как дитя на руках кормилицы. Это надо видеть! Скажу тебе по секрету, Канар, что со смерти покойной графини — а это было лет пятнадцать назад — мой хозяин ни разу… Да, точно, никогда ничего…

Канар, громко рассмеявшись, иронично заметил:

— Успеет еще… Но как же он ухаживал за мадемуазель?

— О, он и не думал!

— Как?! Это она…

— Ни он, ни она… Откупорь-ка еще бутылочку, и все узнаешь…

Стаканы наполнились.

— Но только то, что я тебе передам, — это между нами. Ну, ты понимаешь… Я рассчитываю… — предупредил Лантюр.

— Не беспокойся, Канар останется нем как рыба.

— Итак, это было на Мартинике. Мы подошли… Короче говоря, горела колония. Был сильнейший пожар! Страх! Капитан обращается к нам: «Дети мои, нужна наша помощь! За работу!» Похватав лестницы, топоры, веревки, мы побежали… Горел целый квартал…

— Красиво было, да? — поинтересовался Канар, не отличавшийся большим человеколюбием.

— Мы боролись с огнем как могли… Капитан перепрыгивал через горящие бревна… Вот молодец-то! Вдруг откуда-то сверху я слышу его голос: «Лантюр, Лантюр!» — «Я здесь капитан! — отвечаю я. — Что нужно?» — «У меня ребенок на руках, а стена сейчас рухнет!» — кричит он. И правда, она должна была вот-вот обвалиться! Я встал под окном и прокричал: «Кидайте!» Зная мою ловкость, капитан с криком «Лови!» смело бросает ребенка вниз. И вот я уже вижу в воздухе маленький клубок… Не совсем, конечно, крошечный… Я хватаю его на лету, и весьма удачно!

— Славно! — вскрикнул Канар.

— Ты лучше не перебивай меня, а наливай еще! — проговорил Лантюр, язык которого уже начал заплетаться. — Ты же ничего не знаешь… У меня мороз по коже пробежал… Крак, бум, тарарам — стена обрушилась!.. И нет капитана!

— Он умер?!

— Дурачина! Как умер, если он женится!

— Ах да, и в самом деле…

— Мы вытащили его из-под обломков, красного, как кровяную колбасу, с обгоревшими волосами и бровями. А глаза-то! Господи! Так и выкатились совсем… Но он был жив, жив!

— А ребенок?

— Ну, это и была мадемуазель Элен…

— Ого, он взял ее с собой!

— Да, и совершил еще одно доброе дело. За несколько дней до пожара бедняжка лишилась матери… У нее была сестра, но она сбежала. С кем? Я точно не знаю, это никогда не выяснялось, но только бедняжка Элен очень страдала. Короче, та, старшая, оставила ее одну… Капитан спросил девочку: «У тебя есть отец?» — «Нет», — ответила она. «А мама или сестра?» — «Нет», — повторила бедняжка. «Ну, если хочешь, я стану для тебя всем», — предложил капитан. Элен согласилась. Вот такая история, как семь лет назад граф спас двенадцатилетнюю девочку. Она любила и берегла капитана, а когда совсем выросла, то как-то раз спросила его: «У вас нет родственников?» — «Один племянник, но его все равно что нет». — «А жена у вас есть»? — «Нет». — «Хотите, я стану для вас всем?» На том они и порешили. Капитан остался доволен, и девушка тоже, а значит, и я доволен, и вы…

— Все довольны! — ядовито прошипел Канар.

Лантюр, удивленно посмотрев на него, спросил:

— Что с тобой, Канар? Тысяча ветров! Какое славное у тебя вино! Но что с тобой такое? Разве ты не рад?

Канар, сжав губы и прищурив один глаз, чтобы придать больше значения своим словам, процедил сквозь зубы:

— О, дело не во мне!

— А в ком же?

— Будто ты не понимаешь…

Лантюр, устремив взгляд на стакан, в этот миг походил на гадалку, пытающуюся прочесть в кофейной гуще предсказание на будущее.

— Нет, не понимаю, — наконец ответил он.

— Не доверяешь мне? Это нехорошо…

— Не доверять человеку, у которого такое прекрасное вино, что я бы с удовольствием всю жизнь провел в его погребе? Как можно! Нет, в самом деле, у меня, быть может, мысли не совсем ясны, но я правда не понимаю.

— Недовольным должен быть тот, кто лишается наследства. Если у господина Керу будут дети…

— Ах вот оно что! Теперь я догадался! Господин Губерт, племянник…

— Разумеется, господин Губерт де Ружетер… Для него это равносильно разорению.

— Вот теперь я убедился, что ты ничего не знаешь, Канар… Ты определенно ничего не знаешь о человеческом сердце, тогда как я… Видишь ли, когда столько проплаваешь… Я знаю повадки акулы, омара, а следовательно, и человеческое сердце. Виконт — прекрасный молодой человек. Он обожает дядю и тетку. Ну, доволен ты теперь?

— А богатство?

— Ему все равно! Кто меньше всех заботится о деньгах, так это он… Он богат, ему они не нужны.

— Как бы не так! Говорят, у него долги.

— Да у кого их нет! Я тоже задолжал девяносто су в Бресте. Уже одиннадцать лет прошло… Главное, что я знаю этого господина Губерта. Какая натура! Откровенный, добрый, веселый, услужливый… Сливки! Нет, лучше — стакан старого хорошего вина! За этого я готов поручиться, но за того, другого…

— Другого?

— Ну да, того, сладенького такого, мечтательного!

— Не понимаю…

— Боже мой! Ну, господин Эдуард, музыкантишка…

— А, тот милый молодой человек…