Горбун лорда Кромвеля

С этими словами я развернулся и оставил его одного. Я был бы не прочь побеседовать с приором в присутствии Марка, но после того, что между нами произошло, решил этого не делать.

Монахи по-прежнему ожидали меня в кабинете Габриеля. Выглядели они удручающе. Более всего меня поразила их разобщенность: аббат, высокомерие которого еще сильнее пошатнулось; брат Гай со свойственной ему суровостью и замкнутостью; приор с казначеем, по-прежнему заправлявшие жизнью монастыря, но не питавшие друг к другу дружественных чувств, в чем я лишний раз убедился в тот миг. Все они как будто были лишены внутреннего стержня, и это казалось мне довольно странным, особенно если учесть, что речь шла о духовном братстве.

– Хочу вас поставить в известность, – обратился я к монахам, – что ныне я отбываю в Лондон. Мне нужно доложить о состоянии дел лорду Кромвелю. Я вернусь через пять дней. На время своего отсутствия я передаю все свои полномочия Марку Поэру.

– Но как вы собираетесь добраться туда и вернуться обратно за пять дней? – поинтересовался приор Мортимус. – Говорят, что дорога завалена снегом вплоть до Бристоля.

– Я поеду морем.

– А что вы собираетесь обсуждать с лордом Кромвелем? – с нескрываемым раздражением осведомился аббат.

– Некоторые частные вопросы. И еще хочу вам сказать, что пора огласить обстоятельства смерти брата Габриеля. Кроме этого, я обдумал, как поступить с телом Орфан Стоунгарден, и пришел к заключению, что его следует передать для захоронения госпоже Стамп. Прошу вас, займитесь этим вопросом в мое отсутствие.

– Но тогда весь город узнает, что она умерла в стенах монастыря, – ужаснулся аббат, которому подобные решения всегда давались с большим трудом.

– Да, вы правы. Однако дела зашли слишком далеко, чтобы продолжать держать их в тайне.

Он поднял руку и, одарив меня взглядом, исполненным выработанного годами высокомерия, произнес:

– Я протестую, господин Шардлейк. Вопросы, подобные этому, касаются каждого члена нашего братства, поэтому их надлежит прежде всего обсуждать со мной как главой монастыря.

– Прошли те времена, господин аббат, – коротко ответил я. – Все свободны, господа. Кроме приора Мортимуса.

Все вышли. Аббат по дороге к двери бросил на меня безучастный, хотя и несколько недоуменный взгляд. Скрестив руки на груди, я обернулся к приору, призвав на помощь остатки разума.

– Мне долго не давал покоя один вопрос. Кто бы мог знать о том, что я собираюсь идти в храм? – начал я. – И, поразмыслив, вдруг вспомнил, что, когда я говорил со своим молодым помощником, рядом с нами находились вы.

Приор неестественно рассмеялся.

– К тому времени я уже ушел.

Я внимательно наблюдал за ним, но не обнаружил в его лице ничего, кроме гнева, смешанного с недоумением.

– Да, это так, – продолжал я. – По всей очевидности, человек, который сбросил статую, специально меня не поджидал, а преследовал иную цель. Кто, по-вашему, мог иметь причину, чтобы подняться туда?

– Никто. До тех пор, пока мы не пришли к согласию относительно проведения ремонтных работ, мастеровым там нечего делать. Равно как и всем остальным.

– Мне бы хотелось, чтобы вы проводили меня наверх. Хочу еще раз взглянуть на то место.

Я вспомнил про потерянный след – золото, которое должно быть где-то спрятано, если мои предположения насчет сделок с землей оказались верны. Не находится ли оно где-нибудь там, наверху? Может, именно эта причина заставила убийцу туда подняться?

– Ваше право, сэр.

Я подошел к лестнице и начал по ней подниматься Когда мы приблизились к навесной площадке, мое сердце вновь бешено заколотилось. Внизу служки по-прежнему отмывали пол и окунали красные от крови швабры в бадью с водой. И это все, что осталось от человека, подумал я. Внезапно меня охватил столь сильный приступ тошноты, что мне пришлось крепко вцепиться в перила.

– Вам нехорошо?

Приор Мортимус находился в двух шагах от меня. Вдруг меня кольнула страшная мысль: если он на меня набросится, то перевес будет на его стороне, ибо он явно превосходит меня физически. В этот миг я пожалел, что не взял с собой Марка.

– Нет, – отмахнулся я от него. – Все хорошо.

Я посмотрел на груду инструментов, которые валялись там, где прежде стояла статуя, потом перевел взгляд на люльку-корзину.

– Сколько времени прошло с тех пор, как здесь проводились какие-нибудь работы?

– Корзинка с веревками была поднята сюда два месяца назад. Мы это сделали для того, чтобы работники могли подобраться к статуе, которая находилась в весьма плачевном состоянии. Нужно было отодвинуть ее и исследовать трещину. Корзина подвешена к стене и башне при помощи движущихся веревок. Это воистину гениальное устройство. Его изобрел один ремесленник. Работы уже были в полном разгаре, когда их приостановил брат Эдвиг. И надо сказать, был совершенно прав. Он упирал на то, что брат Габриель должен был предварительно согласовать свои планы с ним. Тем самым он дал ризничему понять, кто этом деле главнее.

– Опасная работенка, – сказал я, посмотрев веревки.

– Пожалуй, вы правы, – пожал плечами он. – Гораздо безопасней было бы использовать леса. Но лично я не могу даже помыслить о том, чтобы наш казначей утвердил стоимость столь дорогостоящих работ.

– Похоже, вы недолюбливаете брата Эдвига, – небрежно заметил я.

– Да как вообще его можно любить? Этого толстого мерзкого хорька, который только и делает, что повсюду охотится за каждым пенни?

– Скажите, он часто советуется с вами по поводу движения денег в монастыре?

Я не сводил с него внимательного взгляда.

– Он не советуется ни с кем, кроме аббата, – осторожно пожал плечами приор. – Зато не жалеет наше время, заставляя отчитываться за каждый потраченный фартинг.

– Понятно. – Я отвернулся, чтобы взглянуть на колокольную башню. – А как вы добираетесь до колоколов?

– С нижнего этажа туда поднимается лестница. Если хотите, могу вам показать. Навряд ли работы теперь будут продолжены. Брат Габриель загубил не только себя, но и все это дело.

Я в недоумении поднял бровь.

– Скажите, приор Мортимус, как вы можете так сильно скорбеть по девушке-служанке и не выказывать никакого сочувствия по поводу смерти брата по вере, с которым провели бок о бок много лет?

– Я уже однажды говорил вам, что долг монаха в этой жизни в корне отличается от обязанностей обыкновенной женщины. – Он твердо посмотрел на меня. – И, прежде всего, он обязывает его не быть извращенцем.

– Я чрезвычайно рад, брат приор, что вы не являетесь мировым судьей короля.

Он повел меня сначала по ступенькам вниз, а потом через дверь к длинной винтовой лестнице, которая поднималась до высоты крыши. Мы взбирались по ней довольно долго, и прежде, чем попали в узкий деревянный коридор, упиравшийся еще в одну дверь, я порядком запыхался. Через незастекленное окно открывался головокружительный вид на окрестности: белые поля и леса – с одной стороны и серое море – с другой. Должно быть, на протяжении многих миль не было более высокого места, чем то, на котором ныне находились мы. За окном жалобно завывал ветер и, задувая в пустой проем, шевелил нам волосы.

– Нам сюда, – сказал приор, и мы вошли в пустую комнату с дощатыми полами, в которой я увидел свисавшие сверху толстые колокольные веревки.

Подняв глаза, я выхватил взглядом тусклые очертания огромных колоколов. Посреди комнаты находилось обнесенное перилами большое круглое отверстие. Когда я подошел к нему, передо мной раскинулся еще один захватывающий дух вид на лежавшую внизу церковь. Мы находились так высоко, что маячившие внизу люди казались нам муравьями. В двадцати футах от нас висела корзина с инструментами и ведрами, прикрытыми большой тряпкой. Веревки, которые ее держали, были протянуты через находящееся посреди данной комнаты отверстие и привязаны к мощным, прикованным к стенам креплениям.

– Если бы не эта дыра, – заметил приор, – колокольный звон мог бы оглушить всякого находящегося здесь. Работающим в этой комнате служкам подчас приходится затыкать уши.