Пирамиды Наполеона

— Так прохладнее.

Его взгляд блуждал по наряду Астизы, но он не осмелился спросить, почему она одета как шлюха. В1798 году не все еще забыли о хороших манерах.

— Я лейтенант Анри де Бонневиль. Мне приказано арестовать вас по обвинению в краже государственного имущества и уничтожении древних ценностей, вы также обвиняетесь в убийстве, нанесении ущерба частным владениям, учинении беспорядков в Каире, бегстве из-под стражи, ложном донесении, шпионской деятельности и государственной измене.

— Почему вы не упомянули об убийстве в Дендере? Я надеюсь, мы убили Силано.

Он окинул меня высокомерным взглядом.

— Граф удачно выбрался из-под обломков и организовал отряд в погоню за вами.

— Вы забыли о похищении, — кивнул я на Астизу.

— Нет, не забыл. Эта пленница будет привлечена к ответу как соучастница ваших преступлений, либо ей предъявят отдельное обвинение.

— Меня удивило лишь обвинение в государственной измене, — заметил я. — По-моему, я пока еще американский подданный. Как, не будучи французом, я мог предать вашу страну?

— Сержант, связать их обоих.

Обстрелявшая нас фелюга пристала к берегу, и бедуинские бандиты во главе с бин Садром почти врезались в строй французских кавалеристов с бесцеремонностью торговцев на верблюжьем базаре.

— Это мой трофей, — рявкнул араб, покачивая своим змееголовым посохом.

Я с удовлетворением глянул на его подвязанную левую руку. Что ж, если мне и не удалось сразу убить эту мерзкую парочку, то для начала я понаделаю в них дырок, как французы в Нельсоне.

— Я вижу, Ахмед, вы теперь предпочитаете водные путешествия, — приветливо сказал я. — Неужели на вас так подействовала потеря верблюда?

— Он поедет дальше на моем корабле!

— К сожалению, должен возразить вам, месье, — сказал лейтенант де Бонневиль. — Беглый преступник Гейдж сдался моему отряду, и его надлежит доставить для допроса в распоряжение французских властей. Его дело должно обсуждаться в военном суде.

— Этот американец убил нескольких моих людей!

— Когда мы разберемся с ним, вы сможете предъявить ему свои претензии, если у вас не отпадет желание.

В общем, его слова наводили на ободряющие мысли.

Бин Садр нахмурился. Теперь и другую его щеку украшал странный нарыв, и меня заинтересовало, виновата ли в этом его плохая кожа или очередное заклятие Астизы. Может, она умудрилась наслать на этого мерзавца проказу или даже чуму?

— Тогда мы заберем эту женщину.

Его головорезы криками выразили одобрение.

— Я так не думаю, месье.

Лейтенант выразительно глянул на сержанта, который в свою очередь передал молчаливый приказ остальным кавалеристам. Нацеленные на меня карабины повернулись в сторону банды бин Садра. А дула их мушкетов обратились на французов. Мне значительно полегчало, когда меня перестали держать на мушке, и я начал соображать, как воспользоваться преимуществом такого положения.

— Похоже, ты, француз, добиваешься того, чтобы мы стали врагами, — прорычал бин Садр.

— Вы всего лишь платный наемник, не имеющий никакой власти, — твердо ответил де Бонневиль. — И если вы сейчас же не вернетесь на свое судно, я прикажу арестовать вас за неповиновение и подумаю, не повесить ли вас. — Он оглянулся вокруг. — Если, конечно, тут найдется подходящее дерево.

Наступил момент ужасной тишины, солнце жарило с такой силой, что, казалось, готово было испепелить все кругом. Потом вдруг один из французов захрипел, дернулся, и, когда он осел на землю, мы услышали отзвук убившего его далекого выстрела, разнесенный эхом по прибрежным холмам. После череды новых выстрелов один из бандитов бин Садра, хрипло выругавшись, рухнул на берег.

Теперь уже все ружья были развернуты к высокому прибрежному гребню. Появившиеся из-за него люди в раздувающихся плащах с блестящими на солнце копьями рассыпались вниз по склону. Это был отряд мамелюков! На нас напал тот самый неуловимый Мурад-бей, и похоже, что численно они превосходили наших спорщиков раз в пять.

— Спешиться! — приказал де Бонневиль. — Встать в стрелковую цепь! — Он повернулся к арабам. — Присоединяйтесь к нам!

Но бедуины уже улепетывали во все лопатки, они добрались до фелюги и, забравшись на борт, отчалили.

— Ты проклятый трус, бин Садр! — крикнул ему вслед де Бонневиль.

Ответом араба был непристойный жест.

Поэтому французам пришлось самостоятельно отражать атаку мамелюков.

— Огонь!

По приказу лейтенанта прогремели выстрелы французских карабинов, но их поражающая сила не могла сравниться с мощью дружных залпов пехотного каре. Пара мамелюков упала, но остальные уже подбегали к нам. Дожидаясь удара копьем, я размышлял, какая игра судьбы свела одновременно три вражеских отряда на одном клочке земли: такое же чертовское невезение, по моим понятиям, бывает только в покере, когда при высоких ставках на руках противника оказывается тройка тузов. Но тут устремившийся ко мне мамелюк, вместо того чтобы взмахнуть своим смертоносным копьем, перегнулся с седла и подхватил меня с земли, словно гроздь винограда. Я заорал, но его рука точно тисками сжала мою грудную клетку. Забросив меня поперек лошади, он сжал ногами ее бока и с воинственным криком пронесся мимо французских кавалеристов в сторону уплывающей арабской фелюги.

— Эй ты, подлый трус, теперь я готов отомстить за моего брата! Вернись и сражайся, змеиное отродье!

Это был Ашраф!

Мы влетели на мелководье, подняв фонтаны брызг, и однорукий бин Садр развернулся и встал на носу фелюги, пожирая нас яростным взглядом. Ашраф метнул копье, и змееголовый посох устремился ему навстречу. Сталь лязгнула о сталь, и я понял, что в его посохе скрывается металлическое жало. Неистовая атака мамелюка сбила араба с ног, но, когда он упал на палубу, его люди, опомнившись, начали стрелять, и Ашрафу пришлось отклониться в сторону. Судно уходило все дальше на глубину. А мы поскакали обратно к берегу, сопровождаемые угрожающими криками и громом выстрелов. Переброшенный, точно куль, через седло, я едва не задохнулся в клубах порохового дыма и с трудом видел, что происходит на берегу. Спасший нас офицер уже лежал без движения, я заметил, что над ним склонился мамелюк с ножом. Другой карабинер с застрявшим в спине копьем пытался перед собственной смертью еще перерезать горло своему врагу. Плен был хуже смерти, и солдаты стремились продать свои жизни как можно дороже. Бин Садр уже спокойно дрейфовал вниз по течению, даже не подумав открыть стрельбу для поддержки французов.

Мы поднялись по пологому склону, выехали на вершину дюны и остановились, развернувшись в сторону Нила. Ашраф ослабил захват, и я сполз с лошади. Мне с трудом удалось принять вертикальное положение, а он следил за мной с какой-то болезненной усмешкой.

— Вечно мне приходится спасать тебя, приятель. Когда же наконец я расплачусь с тобой за битву при пирамидах?

— Ты уже давно переплатил по всем счетам, — прохрипел я, глядя, как второй всадник привез наверх Астизу, так же как меня, бесцеремонно перебросив жрицу через седло, ее распущенные волосы едва не подметали землю.

Я глянул на берег. Маленькая перестрелка уже закончилась, все французы лежали поверженные. Бин Садр, подняв паруса, быстро удалялся вверх по течению в сторону Дезе и Дендеры, скорее всего чтобы доложить о моей предположительной гибели. Однако Силано наверняка захочет убедиться в ней.

— Значит, ты вновь вернулся в свои войска, — сказал я.

— Мурад победит рано или поздно.

— Сейчас погибли славные парни.

— А сколько моих верных друзей полегло у пирамид? Что поделаешь, на войне умирает много славных парней.

— Как ты нашел нас?

— Добравшись до своих, я взял отряд и начал следить за тобой, рассчитывая, что бин Садр все равно не оставит тебя в покое. Тебе просто потрясающе удается навлекать на себя неприятности, американец.

— И выпутываться из них с твоей помощью. — Тут я заметил красное пятно на его плаще. — Тебя ранили!