Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

— Во имя Аллаха Всемилостивого! — в ужасе вскричала Халима. — Нельзя, чтобы они нашли гробницу.

Хартфилд взглянул на нее и кивнул.

— Поэтому я и рассказал тебе все.

В голове Халимы роились ужасные образы. Казалось, она видит Омара, проходящего через первые, вторые, третьи ворота. Она закричала так, будто ее саму настигла «тень смерти», и выбежала из комнаты, оставив профессора лежать на кровати. Миновав холл отеля, она прыгнула в одно из ожидавших у порога такси и крикнула: «В Саккару. Как можно быстрее!»

Хасан, от чьего внимания не ускользало ни одно событие, происходившее в отеле «Мена Хаус», наблюдал за описанной сценой издалека. Однако ничего не мог понять.

— Не могли бы вы ехать побыстрее? — постоянно спрашивала Халима у водителя.

Тот вел свой старый «форд» на предельной скорости, однако со спокойствием погонщика верблюдов заметил:

— Аллах создал время, о спешке речи не было.

Она уже дважды теряла Омара, третьего раза она не перенесла бы. Этого просто не могло произойти. Омар не имел права входить в гробницу. Халима внезапно поймала себя на том, что она молится, призывает Аллаха, просит его не позволить свершиться несправедливости. Мстит ли ей сейчас Аллах за то, что она покинула аль-Хуссейна, которому поклялась в вечной верности? Она была готова искупить свою вину, заплатить любую цену, только не такую непомерно высокую, только бы не безумие Омара было расплатой!

Автомобиль поднимал тучи пыли, и видно его было издалека. Фон Ностиц сделал остальным знак прекратить работу. На полпути Халима выскочила из такси и побежала по песку к троим мужчинам, лишь теперь узнавшим ее.

— Что случилось? — издалека закричал Омар.

— Вы нашли Имхотепа? — взволнованно спросила Халима.

Фон Ностиц отмахнулся, так что сразу стало понятно, что их поиски оказались безуспешны.

Тогда Халима бросилась на шею Омару. Она покрывала его лицо поцелуями и радостно повторяла: «Аллах так пожелал. На то воля Аллаха!»

Сначала никто, и меньше всех Омар, не понимал, что происходит. Лишь когда Халима успокоилась и рассказала о предупреждении Хартфилда, лица мужчин изменились. Барон выразил сомнение и предположил, что история была лишь уловкой профессора, желавшего заставить их отказаться от дальнейших поисков. Однако Омар и Нагиб напомнили барону о его состоянии. В таком состоянии, как профессор, люди обычно не способны на хитрости. В любом случае они были едины в том, что в данный момент следует вернуться в Гизу и поговорить с Хартфилдом.

Перед «Мена Хаус» их ждал микасса. Казалось, он был взволнован.

— Здесь был этот Карлайль, — сообщил он Омару.

— Карлайль? — Омар был настолько удивлен, что не нашелся, что сказать.

— Он второпях покидал отель. Но что значительно интереснее, я не видел, как он входил. А я, как ты знаешь, не пропускаю ничего. — Микасса пожал плечами.

Омар не успел найти подходящее объяснение визиту Карлайля, как Нагиб схватил его за руку:

— Бежим!

Они взбежали по широкой каменной лестнице на первый этаж к комнате профессора.

Хартфилд лежал на кровати с широко раскрытыми глазами. Ноги его были перекрещены. Правая рука лежала на груди, сжатая в кулак, левая свисала с кровати. У кровати лежала веревка с двойными узлами на концах, какие используют погонщики верблюдов, чтобы бить животных. Хартфилд был мертв. Задушен.

Фон Ностиц и Халима вошли в комнату. Никто не сказал ни слова. В душе Омара боролись грусть и ярость. Ярость объяснялась тем, что он прекрасно знал, кто убийца. Но все убийцы ошибаются, и в данном случае он не принял во внимание чистильщика обуви перед входом в отель.

— Нужно уведомить полицию, — сказал Омар.

Фон Ностиц кивнул.

Омар подошел к кровати и попытался выпрямить ноги и руки покойного. Кулак на груди был сжат с такой силой, что Омару потребовались все его силы, чтобы разогнуть ее. Казалось, в руке Хартфилд сжимал какой-то медальон. Однако когда Омар разжал кулак, он обнаружил лишь осколок, маленький, темный и почти квадратный. Можно было подумать, главным в момент смерти для Хартфилда было сохранить эту вещицу.

Нагиб долго смотрел на него. Фон Ностиц сразу понял, о чем идет речь: письмена были поразительно похожи на надписи на прочих фрагментах плиты из Рашида. Затем же произошло то, чего в сложившейся ситуации никто не ожидал: Нагиб засмеялся. Возле тела профессора его безудержный сардонический смех вселял ужас. Омару хотелось ударить его по лицу. Но Нагиб сам заметил неуместность своего поведения и мгновенно умолк.

— Три слова, — сказал он серьезно, — вся тайна заключалась в трех словах. Невероятно.

Барон достал лист с переводом текста плиты из Рашида, который он постоянно носил с собой. Он протянул его Нагибу, но тот отвернулся. Он знал содержимое наизусть.

— Три слова! — повторил Нагиб, указывая на три строчки.

— Последнее предложение текста с плиты из Рашида гласит: «Поэтому мы, священнослужители Мемфиса, на том месте камни сложили, где светящиеся руки Ра оканчиваются, когда день и ночь сравняются на закате на западном горизонте, чтобы ворота к богу закрыты навеки остались».

Фон Ностиц был поражен неожиданным открытием. Как долго бродили они в темноте, а решение оказалось таким простым. Во времена Имхотепа существовало лишь одно строение, которое могло отбрасывать тень. И на закате тень падала на восток То есть вход в гробницу находился восточнее пирамиды, точнее, в том самом месте, где тень заканчивалась в день равноденствия, 21 мая или 23 сентября. Но которую из дат имели в виду священники? Весеннее или осеннее равноденствие?

— Какое сегодня число? — спросил барон, взглянув на остальных.

Нагиб кивнул, Омар и Халима не реагировали. От дня осеннего равноденствия их отделяли трое суток. Но кого это теперь волновало? Всем им стало ясно, что в природе существуют загадки, не требующие разгадок, и вопросы, не нуждающиеся в ответах, загадки и вопросы, обращенные в вечность.

Омар заявил об убийстве в Караколе в Гизе. Он также сообщил о темных делишках Вильяма Карлайля и племянницы Хартфилда Амалии Дунс и о том, что Карлайля видели непосредственно после убийства, когда он в спешке покидал отель. Розыски полиции быстро дали результат: Карлайль был задержан в отеле «Ориент», приличном месте, в котором останавливались преимущественно англичане. Омар опознал Карлайля как находившуюся в розыске личность, микасса же подтвердил, что видел, как тот покидал отель «Мена Хаус».

Когда Омар в ярости бросил Карлайлю в лицо обвинение в том, что тот убил Хартфилда, чтобы вступить совместно с его племянницей во владение имуществом убитого, Карлайль, чьи нервы были на пределе, сломался и признался в том, что миссис Дунс уговорила его совершить преступление, пригрозив бросить его. Но это бы означало для Карлайля конец его жизни, потому что он был в нее влюблен.

Две вещи занимали мысли Омара, когда он на такси возвращался в «Мена Хаус»: во-первых, как мужчина может влюбиться в суфражистку вроде Амалии Дунс. Но жизнь научила его тому, что предсказать можно лишь путь звезд, все человеческое же своеобразно и непредсказуемо. Второй заботой было объяснить барону, что Омар больше не хочет иметь ничего общего с тем делом, для которого тот его нанял. Он хотел начать с Халимой новую жизнь, причем где-нибудь подальше от Саккары.

Во время ужина в «Мена Хаус», который всегда проходил в общем составе, барон фон Ностиц отсутствовал. Происшествия последних дней так потрясли их, что ни Халима, ни Омар, ни Нагиб не придали этому особого значения. Когда они перешли к десерту — сладкому блюду из риса и коричневого сахара, — барон же все еще отсутствовал, Омар поднялся в его комнату и обнаружил ее пустой.

— Он уехал, — сообщил Омар, вернувшись за стол.

Все трое переглянулись — и все подумали об одном и том же. Фон Ностиц был не тем человеком, кто сдается на полпути, и уж точно не перед самой целью. Он вбил себе в голову, что должен совершить нечто значительное, чтобы имя его осталось в памяти потомков. Он сделал это — по крайней мере, по его мнению.