Тайна древнего замка

Моя мама была права. С тех пор я стала видеть во снах события прошлого, о которых я помнила. Только тот случай у озера я так и не смогла вспомнить, наверное, потому что была тогда совсем мала. Сны не были кошмарами, и после них я никогда не просыпалась в дурных чувствах, но мне все равно казалось немного странным то, что во сне я вновь и вновь проживаю свое прошлое.

Последний такой сон приснился мне семь лет назад, после смерти моего отца, и я полагала, что эти сны прекратились.

Ко мне пришла немая служанка. Она принесла мне кусок хлеба и кувшин с водой. Я жестами попросила ее принести мне еще воды, но она лишь рассмеялась – это был жутковатый звук, смех, напоминавший крик дикого зверя. Мне пришлось выбирать, буду ли я пить эту воду или же использую ее для того, чтобы отмыться. Кровь Агапета до сих пор на моей коже. Я не вижу ее, не чую, не чувствую, но я знаю, что она там. У меня зудит спина, чешется грудь и горят ладони. Это сводит меня с ума. Все мое естество молит меня о том, чтобы смыть кровь. Но я пью воду. Когда тело и душа борются за выживание, всегда побеждает тело. У него больше опыта в этой борьбе. Тело сражается с безжалостным миром, который пытается тебя убить с первых минут твоего существования, в то время как душа не сразу осознает то, что творится вокруг.

Когда немая служанка заметила написанное мною – я нацарапала слова острым камешком на стене, – она оттолкнула меня и уставилась на надпись. На венгерском, конечно. Я увидела ненависть в ее глазах. Прорычав что-то, она повернулась и ушла.

Никто в этом замке не понимает ни слова по-венгерски, а если здешние возьмут в плен других венгров, никто не выдаст меня, дочь вождя, ибо боги покарали бы за такое преступление. Нельзя, чтобы здешние узнали, кого они взяли в плен. Думаю, что это привело бы к моей погибели.

Элисия

С утра я отправилась на кладбище, чтобы рассказать матери о том, что мне удалось выяснить об орудии убийства. Придя на могилу отца, я сразу же увидела, что ночью мать плакала.

– Доброе утро, дорогая.

– Доброе утро, мама. Ты завершила свое ночное бдение, и, если ты позволишь, я займу твое место на могиле до вечера.

– Конечно, милая. Я хотела объяснить тебе, почему я…

– Прежде чем ты уйдешь, я должна задать тебе один щекотливый вопрос. Он связан с убийством отца.

– Какие у тебя стали тонкие губы, родная. Они ведь у тебя такие красивые, полные, нежные, а ты поджимаешь их… Не вини меня в этой истории с похоронами.

– Истории! – выдохнула я. – Ты так это называешь?

Но я не хотела начинать скандалить на могиле отца. Мать приняла решение, которое мне не нравилось, и теперь я буду принимать решения, которые меня устраивают. И при этом я ни на кого не буду оглядываться. Мой отец мертв. Его я слушалась во всем, и ради него я всегда вежливо общалась с матерью, хотя, видит Бог, мне это нелегко давалось. Теперь же с этим покончено.

– Сейчас есть вещи и поважнее, о которых нам следует поговорить, – сказала я. – Я имею в виду свершившееся преступление. Я сделаю все, что необходимо, чтобы покарать преступника, и уже начала вести расследование. Этот кинжал лежал на дне бассейна, в котором умер отец, – я вытащила оружие из складок платья и передала его матери. – Ты узнаешь его?

Мать едва скользнула по лезвию взглядом и уставилась на меня.

– Я часто видела этот кинжал в покоях твоего отца.

– Нет, это не совсем так. За несколько недель до того, как отец отправился на войну с венграми, гонец короля Конрада передал ему серебряную шкатулку. В ней лежало кольцо и этот кинжал. Ты помнишь?

– Что-то припоминаю.

– Я сразу пришла в восторг от того чудесного кольца. Папа тогда еще посмеялся надо мной, сказал, мол, я люблю украшения, как и любая женщина, и пообещал мне это кольцо в подарок, если он вернется из похода с победой.

Мать побледнела – не знаю почему. Наконец она сказала:

– Об этом я ничего не знала.

– Как ты могла забыть? Не каждый же день король делает графу такие дорогие подарки. Отец положил шкатулку в сокровищницу, ту, которая поменьше. Вчера я заглядывала туда через решетку. Шкатулка все еще стоит там, но она открыта. И кинжала в ней нет.

– Я же сказала, твой отец оставил кинжал в своей комнате. Любой мог взять его. Из-за пира в честь возвращения Агапета эту комнату не охраняли.

– Кинжал был в сокровищнице именно потому, что любой мог бы взять его, если бы оружие валялось у всех на виду. Отец ни за что бы не оставил столь дорогую вещь без присмотра. И я никогда не видела у него кинжал.

– Да и как бы ты его видела? Агапет был в походе, ты не входила в покои отца после его отъезда. В отличие от меня. Эстульфу приходилось заходить в сокровищницу, чтобы сложить туда собранную подать или, напротив, взять оттуда деньги на покупки. Он часто просил меня открыть ему сокровищницу, и при этом я проходила через комнату твоего отца и каждый раз видела кинжал.

– Как странно. Я тоже много раз заходила в папины покои, чтобы положить там туники, которые я для него сшила. Несомненно, я бы заметила кинжал. Но он не попадался мне на глаза.

Я ожидала, что мать ответит мне что-нибудь, но она молчала, и я заметила, как беспокойно мечется ее взгляд.

– Только у двух людей, – продолжила я, – был ключ от сокровищницы, у тебя и у отца. А теперь объясни мне, как кинжал из шкатулки оказался в купальне.

– Ты же не хочешь сказать, что…

– Возможно ли, что кто-то взял твой ключ, который ты хранишь в выемке в стене рядом с сокровищницей, о чем знаю даже я?

Пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Во взгляде матери вспыхнула решимость.

– Я начинаю уставать от твоих расспросов, Элисия.

Больше она мне ничего не сказала.

Элисия

Может быть, она немного расстроена из-за того, что я расспрашивала ее с таким рвением. Она не любит раздоров, даже если дальше слов дело не заходит. Для матери жизнь должна быть теплой и уютной, чтобы она чувствовала себя хорошо. Что ж, за исключением той трагедии с Оренделем, ей действительно удалось создать для себя такие условия. Признаюсь, ночью перед этим разговором мне в голову навязчиво лезли не очень-то лестные мысли о моей матушке, но сейчас я принуждаю себя к справедливым суждениям. Я предполагаю, что кто-то сумел пробраться в сокровищницу и взял там кинжал. Не стоит с ходу отметать и возможность того, что папа действительно взял это оружие с собой в поход, хотя Бальдур и утверждает, что заметил бы такой дорогой кинжал. Но я не верю в то, что отец бросил столь драгоценный и в прямом, и в переносном (это ведь подарок короля!) смысле предмет в своей комнате, к тому же я его там не видела.

Если бы решение принимала моя мать, она объявила бы расследование завершенным и казнила бы венгерскую девушку. Но я продолжу расследование. Как только Бальдур станет графом, мне будет легче опрашивать людей, к которым я еще не могу подступиться.

Время, проведенное на кладбище, пошло мне на пользу. Я вспоминала прошлые годы, дни и часы, проведенные с моим отцом. Покой – странное состояние, оно может возникнуть в совершенно неожиданном месте, если рядом правильный человек, а моему отцу удалось даже собственную могилу сделать тем местом, где я чувствовала себя в безопасности. Он всегда был моим спасителем, посредником между мной и миром, который мне не всегда нравился.

Все началось с того, что он помог мне подружиться с жителями замка. Это самое раннее мое воспоминание о нем. Мне только исполнилось шесть лет, и у меня не было друзей моего возраста. Отец избавил меня от одиночества. Мой брат был еще совсем мал, а дети слуг избегали меня. Бильгильдис была немой, а папа часто отправлялся в разъезды. В результате я переняла материн говор, за что дети в замке посмеивались надо мной: моя мать говорила с сильным акцентом, свидетельствовавшим о том, что она родом из Западно-Франкского королевства. Я очень страдала от этого, но папа спас меня. Он заставил старшего сына Бильгильдис и Раймунда играть со мной, чтобы я могла избавиться от акцента. Я помню, что мать возражала против этого – мол, как это так, дочь графа будет играть с сыном слуги!