Загадка Катилины

— А что, Сенату действительно угрожает опасность? — спросил Метон у Экона. Но ответил на вопрос я, сильно разочаровав Метона:

— Повсюду в Италии бедность, долги и кабала. Нашей семье улыбнулась удача, не говоря уже о завещании Луция Клавдия, а вообще-то мы живем в сложное время. Простые люди вокруг нас голодают, а многие знатные лишаются имущества. Некоторые скопили огромные состояния и выдают мизерное количество средств остальным, чтобы те не умерли с голоду. Всем давно известно, что коррупция достигла неслыханных масштабов. Люди хотят перемен и уверены, что, пока оптиматы заседают в Сенате, перемен им не видать. Могут ли Катилина и его соратники поднять восстание? Очевидно, сенаторы действительно верят в такую возможность, иначе они бы не приняли декрет и не наделили бы консула чрезвычайными полномочиями. — Я протянул руки к огню. — И как, должно быть, Цицерон сейчас наслаждается властью, дарованной ему! Интересно, они искренно проголосовали или же ему пришлось пустить в ход какие-то уловки?

— Да, папа, — признался Экон, заметив сарказм в моем голосе, — будь уверен, что Цицерон приложил все усилия. Единодушия в Сенате удалось добиться, продемонстрировав анонимные письма.

— Письма? Ты раньше об этом не говорил.

— Неужели? Я, наверное, не решился сказать перед Клавдией. За день до того, как Цицерон убедил Сенат принять декрет, его посетили некоторые видные граждане, в том числе и Красс. Они постучались в дверь поздно ночью и приказали рабу поднять Цицерона с постели. Якобы каждый из них получил анонимные письма со страшными угрозами.

— И кто их разносил?

— Посланник со скрытым лицом. Он протягивал свиток охранникам и исчезал, не сказав ни слова. Вот например, письмо, адресованное Крассу: «Через несколько дней всех богатых и влиятельных людей в Риме перебьют. Спасайся, пока есть возможность! Это Послание — подарок тебе от друга».

— И Красс принес это письмо Цицерону?

— Да, как остальные, получившие письма в тот вечер. Ну да, понятно, что получение письма поставило Красса в двусмысленную позицию. Он и так под подозрением в связях с Каталиной и в темных махинациях. Некоторые считают, что он один из заговорщиков. Чтобы отвлечь от себя подозрение, он сразу же принес письмо Цицерону, отрицая, что ему известен автор.

— И письма были без подписи?

— Да, анонимны. Конечно же, все уверены, что их написал кто-то близкий к Каталине.

— То есть то, в чем и требовалось уверить публику.

— А кто еще мог их послать?

— Кто, в самом деле? Кому выгодно посеять панику среди властей и в то же время выяснить позицию таких людей, как Красс? И ведь именно из-за этого случая Цицерону удалось убедить Сенат принять чрезвычайные меры?

— Да, вместе с напоминанием об армии Манлия.

— А известия о ее боеготовности пришли от…

— От Цицерона и его осведомителей. Ну и, конечно, слухи о восстаниях рабов…

— Слухи, а не донесения?

Экон довольно долго глядел в огонь.

— Папа, ты хочешь убедить меня, что Цицерон сам разослал эта анонимные письма? Что нарочно создает панику?

— Я никого ни в чем не убеждаю. Я просто задаю вопросы и сомневаюсь — как и сам консул.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

В конце октября подули резкие ветры, а небо приобрело свинцово-серый оттенок. Ноябрьские календы выдались сырыми и холодными, изморось никак не переходила в настоящий дождь, с крыши скупо падали капли, словно редкие слезы неохотно плачущих богов.

Так продолжалось до восьмого дня ноября. Забрезжил просвет, но солнце так и не проглянуло. На севере собирались темные тучи. Порывистый ветер странствовал по равнине. Всех животных мы завели в стойла. Кассианова дорога опустела, за исключением нескольких групп рабов, перегоняемых надсмотрщиками.

Мы закрыли все двери в доме и подсобных помещениях и проследили, чтобы нигде не осталось брошенных инструментов, а после этого уже не выходили. Диана была не в себе, а когда ударил гром, она испугалась и еще больше закапризничала. Мать утешала и успокаивала ее, но с остальными тоже была не в ладах.

Метон сидел в своей узкой комнатке. Я неслышно прошел в нее и увидел на столе развернутый свиток Фукидида и оловянных солдатиков на полу в боевом порядке. Когда я, улыбнувшись, спросил, какое же сражение его увлекло, он вздрогнул, нахмурился и сгреб солдатиков в кучу.

Единственная радость в такую погоду — ждать дождя, а вместе с ним — прибытия воды в реке, подумал я. Целый день я расхаживал в маленьком закрытом садике возле библиотеки и смотрел на небо. Вершина горы Аргентум потерялась в темных тучах, время от времени освещаемых молнией. Там, должно быть, шел проливной дождь, но в долине царствовали только ветер и темнота.

Дождь дошел до нас только после захода солнца, если можно говорить о солнце в такой пасмурный день. Сначала послышался легкий перестук по черепичной крыше, затем он перешел в стремительный поток. Обнаружилось несколько течей в потолке. Вифания обрадовалась и, словно полководец, давно мечтавший о генеральном сражении, послала рабов чинить крышу. Диана неожиданно пришла в себя, открыла окно и с удовольствием разглядывала дождь. Даже Метон заулыбался. Он принес ко мне в библиотеку свиток Фукидида, и мы даже поговорили о спартанцах и персах. Я послал мысленную благодарность богам за то, что они наконец-то открыли небо.

Поскольку в этот день мы ничем не занимались, то долго не могли уснуть. Давно уже из кухни доносились ароматы ужина, и вот Конгрион подал на стол. После еды я попросил Метона почитать нам вслух — Геродот позабавил нас описаниями чужеземных стран и обычаев.

Наступил совсем поздний час, но никто не хотел спать. Дождь продолжался.

И в эту ночь я назначил охранника, как и во все предыдущие. На крыше оставаться было невозможно, и я приказал ему сидеть на чердаке и наблюдать за окрестностями через окошко. Ему тоже не хотелось спать в эту ночь. И он сразу заметил приближающихся со стороны дороги людей и прибежал ко мне доложить о них.

Дождь шумел, и стука не было слышно. И только когда раб принялся кричать и дергать запор, мы услыхали его. Вифания сразу же насторожилась, она уже давно опасалась ночных визитов. Ее опасения передались и Диане, она улеглась у матери на коленях и притихла. Метон отложил свиток и пошел вместе со мной к атрию. Мы прошли вдоль колоннады, чтобы не попасть под дождь. Я отворил окошечко в двери и выглянул наружу.

Раб указывал на дорогу и кричал. Неожиданно дождь усилился, и я не мог сразу разобрать его слов.

Мы открыли дверь. Раб ворвался внутрь, весь промокший насквозь.

— Люди! — сказал он хрипло. — Спускаются с дороги! Их — целая армия на конях!

Он преувеличивал. Тридцать человек — это еще не армия, но зрелище они все равно представляли впечатляющее, особенно в темноте и особенно закутанные в черные плащи. Цоканье копыт походило на раскаты приближающегося грома. До них оставалось футов сто.

— Катилина? — прокричал Метон.

— Не знаю, — ответил я.

— Папа, может, нам закрыть двери?

Я кивнул. Мы вместе с рабом захлопнули двери и опустили засов. Зачем — я не понимал. Он мог защитить нас от воров или грабителей, но не от вооруженного отряда. Солдаты легко могли бы проникнуть внутрь сквозь библиотеку или кухню. Но у нас было преимущество во времени, и мы могли узнать, кто они и чего хотят от нас. На другом конце атрия я увидал Вифанию с Дианой на руках, обе они взирали на нас широко раскрытыми глазами.

Стук в дверь раздался так неожиданно, что я даже отпрянул и вздрогнул. Метон ухватился за мой локоть и удержал меня в равновесии. Я прижался глазом в щелке.

— Катилина? — прошептал Метон.

— Я так не думаю.

Я едва различал их лица в темноте, да еще прикрытые капюшонами. Человек у двери снова постучал, на этот раз не рукой, а чем-то потверже — рукояткой кинжала, возможно.

— Беглые рабы? — спросил Метон.