Загадка Катилины

— Что? Горячая баня без холодной воды? Все равно, что любить, любить и не достигать конца.

— У меня неприятности с колодцем.

Катилина удивленно приподнял брови. Я старался уловить по его лицу, известно ли ему об этом, но ничего не смог определить.

— Пока не настанут осенние дожди, воды у нас слишком мало. В прошлом месяце колодец загрязнился.

— Как это?

Я немного замялся, но раз уж зашел разговор, почему бы не упомянуть о Форфексе и не посмотреть, как он отреагирует?

— В колодце мы нашли труп.

— Ужасно! Наверное, его пришлось вытаскивать твоему управляющему? И что же это оказалось? Коза?

— Это было не животное.

Он удивленно склонил голову и несколько раз моргнул.

Вино замедлило его сообразительность, но придало более живое выражение лицу; трудно было сказать, играет он или нет.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что мы нашли в колодце труп человека.

— Кого-то из твоих рабов?

— Нет. Соседского раба. Ты его знаешь.

— Сомневаюсь.

— Да нет же, тебе он прекрасно известен. Это Форфекс.

Он напряженно поморщился.

— Это имя ничего мне не говорит.

— Да ты помнишь его — пастух на горе. Он показывал нам заброшенную шахту.

— Ах, да! Конечно, Форфекс. Но ты говоришь, что он мертв. Упал в колодец…

— Его обнаружили только через несколько дней.

— Не хотел бы я присутствовать при его извлечении.

Я кивнул.

— Тело распухло и уже стало разлагаться.

— Но ты узнал его, несмотря на это?

— Несмотря на что? — Я внимательно взглянул на него. Знает ли он, что у тела не было головы?

— Несмотря на то, что оно разлагалось. Мне случается иногда видеть, что бывает с утопленниками.

— Нам удалось установить его личность.

— И что же он делал в твоем поместье?

— Мне неизвестно.

— Неприятный человек этот твой сосед. Ему нужно держать своих рабов у себя во владениях.

— Тебе было бы легче убедить в этом Гнея Клавдия, если бы ты сам прежде не пересекал его границу.

— Да, верно, пересекал, — сказал Катилина с такой искренней улыбкой, что я едва ли предполагал возможность обмана с его стороны. — И взял тебя с собой, не так ли?

Он снова соскользнул в воду и закрыл глаза. Потом он надолго замолчал, и я подумал было, что мой гость заснул, но он, открыв глаза, провозгласил:

— Слишком жарко! А холодной воды не будет. Тебе не надоело здесь сидеть, Гордиан?

— Кажется, да. Еще немного, и Конгрион сможет подать меня запеченного на стол с яблоком во рту.

— Ну тогда давай прохладимся на открытом воздухе.

— Может быть, просто вытереться…

— Глупости! Прекрасная ночь. На западе, где садится солнце, дремлет бог теплого ветра, ему снятся весенние сны; он вздыхает, и его дыхание порождает теплый ветерок. Давай прогуляемся, и пусть нас осушит Зефир. — Он поднялся и пошел к двери. — Идем со мной, Гордиан.

— Как, прямо так, без одежды? Даже не вытеревшись?

— Наденем сандалии. Вот я уже готов. И возьмем полотенца, чтобы было на чем сидеть.

Я вылез из лохани. Катилина пальцами ног подтолкнул ко мне мои сандалии. Я встал на них и завязал веревочки.

В прихожей темно, но я помню дорогу, — сказал он, открывая дверь. Потом он прошел к атрию. Я последовал за ним, обнаженный и мокрый.

Светила яркая луна, словно лампа, подвешенная над двором. Ее бледный свет отражался в водоеме и освещал колонны, отбрасывающие длинные тени. Думая, что дальше мы уже не пойдем, я посмотрел на свое отражение в воде. Вода была такой спокойной, что я отчетливо видел в ней звезды. Передо мной также предстало мое удивленное лицо — в это мгновение скрипнула дверь.

— Катилина! — сказал я.

Но он уже вышел. Я видел только руку, знаком манившую меня наружу.

«Вот это — точно глупости», — пробормотал я про себя, но последовал за ним.

Снаружи, как и предсказывал Катилина, дул теплый ветер. В лучах луны тело моего гостя казалось высеченным из мрамора. От нашей разгоряченной кожи подымались клубы пара, так что казалось, что мы идем среди облаков. Неподалеку промычали коровы в загонах и проблеял козленок.

— Катилина, куда мы идем? — спросил я.

Он не ответил, но знаком пригласил меня идти Дальше.

— Что за странное зрелище, должно быть, мы собой представляли! Я услышал шум сверху — это был раб, которого я оставил на страже. Он смотрел на нас с удивлением. А вдруг мы духи, бесплотные тени?

— Хозяин? — позвал он меня неуверенно. Я махнул рукой, но он продолжал смотреть на нас удивленно.

Мы прошли мимо загонов, мимо виноградников, достигли оливкового сада. Я больше не спрашивал Катилину. Меня зачаровал наш таинственный поход; ветерок так нежно ласкал нас.

— Это сумасшествие, — сказал я.

— Сумасшествие? Что может быть более естественным, чем прогулка на свежем воздухе? Что может быть более благочестивым по отношению к богам, чем показаться им в нашем естественном виде — такими, какими они нас создали?

Мы дошли до подножия холма. Катилина осторожно, но довольно проворно пробирался вверх.

— Когда я был моложе, после бани я часто так гулял, даже в Риме. — Он засмеялся от воспоминания. — Ну да, на Палатинском холме, по окрестностям, обдуваемым ветром. Превосходно, не так ли? В Риме полно обнаженных статуй, и никто не чувствует себя оскорбленным, почему же возражают против нагих людей? Ни разу не было никакого скандала. Ты не поверишь, но никто даже и не пожаловался.

— Если бы твое тело было более уродливым, то пожаловались бы.

— Ты льстишь мне, Гордиан.

Мы уже были на вершине холма. Катилина отложил полотенце и встал на один из пней, чтобы оглядеться. Я посмотрел на его вздымающуюся грудь, на сильные руки, стройные ноги и плоский живот.

— Ты великолепно выглядишь, Катилина! — сказал я, смеясь и стараясь отдышаться. Я ему не завидовал, я просто смотрел. — Действительно, как статуя на пьедестале.

Мне показалось, что я немного опьянел — не столько от вина, сколько от ночной прогулки и лунного света. Я высох, но успел вспотеть от подъема.

— Ты действительно так считаешь? Мои любовницы мне говорили то же самое.

Он взглянул на свое тело, как на знакомую, но отдельную от него вещь, словно это было что-то вроде изящного кресла или картины.

— Внушительно для сорокапятилетнего мужчины.

Это была похвала, лишенная иронии и ложноймскромности, — просто бесспорный факт, само собой разумеющийся.

Под нами лежала сонная долина. У Клавдиев никаких ламп не было, да и перед моим домом горела только одна, зажженная ночным стражем. Но как же можно спать, когда луна такая яркая? Кассианова дорога алебастром извивалась у подножия горы. Черепичная крыша отбрасывала голубоватый свет. Оливковые деревья шевелили серебряными листьями; неподалеку вздохнула сова.

Катилина тоже вздохнул.

— Я никогда не ограничивал себя в удовольствиях, да и других не сдерживал. Такой вот простой жизненный принцип, не правда ли? Но даже и его использовали против меня мои враги, обвиняя во всех грехах. Ты ведь был в городе во время избирательной кампании и слышал, как меня поносили. Так, как и в прошлом году, даже значительно хуже. Если раньше Цицерон и его брат Квинт попробовали крови, то теперь им захотелось сердца.

Он сел на пень и посмотрел на долину. Когда я сказал, что он походит на статую, то говорил наполовину серьезно. Он и вправду походил на бога, особенно сейчас, с мраморным телом и серьезным лицом. Не на юношей Меркурия или Аполлона, а, возможно, на Вулкана или даже самого Юпитера, хозяина порядка, взирающего на нас с Олимпа.

— С бородой ты бы походил на Юпитера, — сказал я.

Эта мысль его позабавила. Он встал, простер вперед свою руку ладонью вниз и расправил пальцы.

— Если бы еще молнии кидать, как он. А Цицерон может — тебе известно об этом? Он указывает на толпу на Форуме, и с его пальцев летят искры. Он поражает этими молниями уши и глаза, ослепляет их, и они уже не видят правды и глухи к доводам разума.