Дочь палача и дьявол из Бамберга

Ганс потер озябшие руки. Когда он поступил в прошлом году на службу, юноша надеялся на жизнь, полную приключений. Но все сводилось лишь к тому, чтобы отлавливать пьяниц на улицах и стаптывать ноги в бесконечных караулах. И когда капитан несколько дней назад собирал особый отряд для какого-то тайного задания, Ганс туда, конечно же, не попал. Он был просто в отчаянии!

Ганс уже подумывал ненадолго покинуть пост и проверить, что там стряслось, но тут услышал позади себя шорох, словно кто-то шаркал по земле тяжелыми сапогами. Может, толстяк Йонас вернулся? Только вот странно, он ушел совсем в другую сторону. Так кто же…

Ганс развернулся и издал протяжный писк. Вообще-то он собирался крикнуть, но то, что он увидел, оказалось настолько ужасным, что голос ему отказал.

Перед ним стоял оборотень!

Он представлял собой громадное, лохматое, источающее запах гнили существо на две головы выше Ганса. Оно смотрело на него мертвыми глазами, из пасти его вырвался утробный рев и сменился человеческими звуками:

– Р-р-р-р, черт… не видно… черт…

Ганс заскулил, алебарда выпала из ослабевших рук. Он не смог толком разобрать, что сказал монстр. Но сомнений не оставалось: перед ним был тот худой узник из камеры. Он вновь обратился и вырвался на свободу. Тот самый монстр, который растерзал уже столько народу! Наверное, он уже расправился с толстяком Йонасом и этой шлюхой, и теперь настала его очередь…

– Пожалуйста… прошу, пощади меня! – всхлипнул Ганс и упал перед оборотнем на колени. – Во имя четырнадцати святых, умоляю…

Тут оборотень бросился на него и не дал договорить. Ганс вдруг почувствовал на лице что-то мягкое, горькое и едкое на вкус.

«Пасть оборотня! – пронеслось у него в голове. – Он оторвет мне губы, чтобы полакомиться ими! О Пресвятая Богородица…»

Потом он почувствовал странную тяжесть, и его накрыло темной пеленой, источающей вонь старой шкуры.

Оборотень проглотил его целиком.

– Проклятье, нас могли заметить. Чего ты сразу не расправился с парнем?

Якоб встал рядом с братом и сердито показал на юного стражника, лежащего без сознания у них под ногами.

– Потому что я ни черта не вижу из-за этих шкур! – огрызнулся Бартоломей. – Скажи спасибо, что я вообще отыскал его лицо, чтоб прижать тряпку!

– Да прекратите вы оба! Или весь двор хотите на уши поднять?

Это Магдалена вышла к ним из тесного переулка. Она говорила вполголоса и осторожно оглядывалась. И отец, и Бартоломей по-прежнему внушали своим видом ужас, словно два демона, схватившихся в бесконечной борьбе за господство в преисподней.

«Или два ворчуна, которым лишь бы поддеть друг друга, – подумала Магдалена. – Когда это все закончится, хоть немного отдохну от этих Куизлей».

Но потом опомнилась: ведь она сама была одной из них.

Как уж отец сказал вчера в лесу? От семьи никуда не сбежишь…

Когда Магдалена заманила толстого стражника в переулок, отец налетел на него как вихрь. Мужчина успел только вскрикнуть, и палач сразу прижал к его лицу пропитанную снотворным тряпку. Стражник дернулся, застонал и затих: похоже, раствор подействовал. Но потом до них донеслись жалобные вопли второго стражника. Они поспешили к воротам, где Бартоломей как раз закончил свою часть работы.

– Ну, все ведь закончилось хорошо, – уже спокойнее проговорил Якоб и повернулся к брату: – Надеюсь, ты не забыл ключи.

Они стояли перед воротами, украшенными по бокам различными фигурами и статуей Девы Марии. Слева от широких ворот, предназначенных для повозок, находилась небольшая дверь. Бартоломей порылся в кармане под шкурами и достал ржавую связку ключей.

– Ключи от ворот, от часовни, от камеры пыток и городской тюрьмы, – пояснил он вполголоса. – Попасть можно куда угодно, но стражников никто не отменял. Понятия не имею, сколько их там.

– Толстяк говорил о троих, – прошептала Магдалена.

Якоб прошипел проклятие.

– На одного больше. Разве только…

Он задумался и кивнул на желтый платок Магдалены:

– Дай сюда. Все равно он мне как кость поперек горла.

Дочь протянула ему платок. Палач торопливо открыл горшок со снотворным, окунул в него тряпицу и вернул обратно.

– Если что пойдет не так, тебе, может, придется взять на себя одного из стражников. Вилять задницей и хлопать ресницами тут уже не получится.

Магдалена с улыбкой приняла источавшую резкий запах тряпку. Она уже заметила, что в обличье проститутки доводила отца до белого каления. И все-таки он, похоже, признал, что ее замысел оказался довольно удачным. Это его ворчание означало с его стороны особого рода похвалу.

– Когда я открою, действовать надо быстро, – предупредил их Бартоломей. – Сторожка находится справа, сразу за воротами. Стражники, скорее всего, сидят там. Дальше будет часовня, нам как раз туда. Готовы?

Магдалена с отцом кивнули, и Бартоломей бесшумно отворил маленькую дверь.

Себастьян Харзее, точно когтями, впился пальцами в запястья Симона. Их лица находились в считаных сантиметрах друг от друга. Глаза викария сверкали безумием, с зубов длинными нитями стекала слюна. Фронвизер зажмурился, стараясь удержать этого одержимого на расстоянии. Ему показалось, или зубы у Харзее действительно были длиннее обычного? Хотя, возможно, это оттого, что лицо викария свело судорогой и губы растянулись в жутком оскале.

«Так оно и есть! – пронеслось в голове у Симона. – Этому должно быть естественное объяснение. Или мне просто снится кошмар? И Барбара на сцене всего лишь часть этого сна?»

Харзее снова издал ужасающий вой. По всей видимости, он пытался укусить Симона. Но цирюльнику наконец удалось спихнуть с себя дергающееся тело. Задыхаясь, он отполз подальше от одержимого, вокруг которого уже образовалось пустое пространство. За спиной у Фронвизера кричали и вопили зрители, пытаясь в панике вырваться сквозь тесный портал во двор. Где-то зазвенело разбитое окно. Симон поднялся и схватился за спинку одного из стульев, чтобы отдышаться.

Только теперь ему удалось осознать все, что сейчас произошло. Вот он стоял с Самуилом на галерее парадного зала и с отвисшей челюстью наблюдал за дебютом своей пятнадцатилетней свояченицы. При этом Симон вынужден был признать, что Барбара действительно была на высоте, хотя ее отцу об этом выступлении лучше не знать… И в самый разгар представления викарий вдруг свалился со стула. Они с Самуилом поспешили к нему на помощь – и потом воплотилось худшее из сновидений цирюльника. Себастьян Харзее превратился в настоящего оборотня!

– Господи, кто бы мог подумать! – прохрипел рядом с ним Филипп Ринек и показал дрожащим пальцем на трясущегося викария. – Добрый брат Себастьян и есть оборотень! Пресвятая Богородица, помоги нам… Кого еще в этом городе прибрал к рукам дьявол?

Он огляделся в отчаянии. Вокруг, как обезумевшие, носились благочестивые горожане, духовники и придворные.

– Стража, стража! – прокричал Ринек срывающимся голосом. – Сюда! Помогите своему правителю!

Краем глаза Симон заметил своего друга. Самуил смешался с толпой и отчаянно пытался протиснуться к цирюльнику. Чуть дальше показался капитан городской стражи, Мартин Лебрехт, с обнаженной шпагой. Рядом с ним шли два напуганных солдата.

– Здесь оборотень! – кричал Ринек. – Сюда, скорее! Убейте его!

В этот миг Себастьян Харзее снова завыл. По краям рта, больше похожего на хищную пасть, образовалась пена. Викарий попытался подняться, но это ему не удалось. Дергаясь и хрипя, он валялся на полу и стонал, как издыхающий зверь.

– Доктор, доктор, сделайте же что-нибудь! – проревел Иоганн фон Шёнборн, стоявший в оцепенении рядом с Ринеком. Неподдельный ужас был написан на лице курфюрста. – Неважно, что с ним, ему срочно нужна ваша помощь!

– Ему не нужна помощь, это оборотень! – кричал Ринек. – Быстрее, капитан! Обезвредьте его, пока он других не погубил!

Самуилу между тем удалось протиснуться к больному. Но Мартин Лебрехт тоже добрался до воющего викария. Капитан занес шпагу и собрался уже заколоть одержимого, но Самуил остановил его.