Пирамиды Наполеона

— Но зачем?

Жомар пожал плечами.

— Чтобы вновь воспитать человечество. Или просто показать, что они узнали. Мы возводим памятники Богу и военным победам. А они захотели увековечить в памятнике математические и научные открытия.

Мне показалось невероятным, что жившие в глубочайшей древности люди могли так много знать, и все-таки в облике этой пирамиды было нечто фундаментально правильное, словно ее строители задались целью передать потомкам некие вечные истины. Франклин упоминал о сходной правильной соразмерности греческих храмов, и, как я помню, Жомар привязывал все это к странной числовой последовательности Фибоначчи. Вновь я задумался о том, не имеют ли эти арифметические игры какого-то отношения к тайне моего медальона. Математика затуманила мой разум.

Бонапарт повернулся ко мне.

— А что думает на сей счет наш американский друг? Какие взгляды может предложить Новый Свет?

— Американцы полагают, что у любого творения должно быть особое назначение, — произнес я, пытаясь изобразить глубокомысленный вид. — Мы основываемся на практической пользе, как известно. А каково практическое применение этого памятника? Думаю, Жомар склоняет нас к той мысли, что у этого остроконечного сооружения более основательное назначение, чем просто гробница.

Наполеона не одурачила моя бессвязная болтовня.

— Что ж, по крайней мере, очевидно, что у этой пирамиды есть острый конец. — Мы покорно рассмеялись. — Пойдемте. Я хочу заглянуть внутрь.

Большинство прибывших в Гизу французов довольствовались пикником, но горстка ученых отправилась к темному пролому в северной стороне пирамиды. Там находился известняковый портал исходного входа в гробницу, сооруженный еще самими древними египтянами. Этот вход, пояснил Жомар, обнаружили только после того, как мусульмане ободрали обшивку пирамиды для постройки зданий в Каире; в древние времена там находилась хитроумно спрятанная каменная дверь, подвешенная на мощных петлях. Никто так и не сумел обнаружить исходную дверь. Поэтому в средние века несведущие арабы попытались ограбить пирамиду, прорубив в нее свой собственный вход. В 820 году халиф Абдулла аль-Мамум, зная, что в исторических документах упоминался северный вход, нанял команду инженеров и каменщиков, чтобы они спроектировали новые туннели для проникновения внутрь пирамиды, надеясь обнаружить там проложенные строителями коридоры и шахты. Вероятно, по воле случая изначально вход находился выше проделанного ими туннеля. В него-то мы и вошли.

Хотя гипотеза о местоположении входа оказалась неверной, туннель вскоре привел арабов в узкую внутреннюю шахту внутри пирамиды, устроенную самими египтянами. Согласно измерениям Жомара, новый туннель начинался всего на четыре фута ниже оригинального входа и соединился с древним туннелем под углом в двадцать три градуса. Поднявшись по обнаруженному коридору, арабы нашли и настоящий вход, или, скорее, выход наружу, а также второй коридор, поднимавшийся в толщу пирамиды под тем же наклоном, под каким первый спускался. Такая верхняя шахта не упоминалась в древних хрониках и была заблокирована гранитными стенами, не пробиваемыми даже с помощью долота. Осознав, что найден тайный путь к сокровищам, аль-Мамум приказал своим людям пробить круговой проход вокруг этих гранитных плит в более мягких известняковых блоках. За время этой чертовски грязной и вредной работы с каменщиков сошло по семь потов. За первой гранитной плитой последовала вторая, а за ней и третья. Затратив огромные усилия, они проникли в ту верхнюю шахту, но обнаружили, что она завалена глыбами известняка. Не дрогнув, они расчистили этот ход. Наконец им удалось проникнуть внутрь, но они не обнаружили там…

— Ничего, — сказал Жомар. — И тем не менее кое-что интересное вы все-таки увидите сегодня.

Под руководством нашего географа мы произвели разведку этой архитектурной путаницы входов и пересечений, а затем спустились, чтобы взглянуть на нижнюю шахту, до которой изначально и добрались арабы. Мрак там царил полнейший.

— А почему они не проделали ступени в этом наклонном коридоре? — заинтересовался Наполеон.

— Может, им нужно было скатывать по нему какие-то вещи, — предположил Жомар. — Или эта шахта имела совсем другое назначение, например использовалась в качестве вентиляционной трубы или телескопа, направленного на определенную звезду.

— Слишком глупое назначение для огромнейшего памятника в мире, — возразил Бонапарт. — Я уверен, мы просто упускаем что-то важное.

Местные проводники несли факелы, а мы осторожно спустились примерно метров на сто, держась за боковые своды. Сводчатые стены сменились гладкой шахтой, прорубленной в известняковой породе самого плато, и вскоре туннель вывел нас в сводчатый, похожий на пещеру зал с каким-то углублением и неровным полом. Здесь как будто что-то недоделали.

— Как вы видите, этот тупиковый коридор привел в пустое помещение, — сказал Жомар. — Мы не обнаружили здесь ничего интересного.

— Тогда что мы здесь делаем? — спросил Бонапарт.

— Отсутствие очевидной цели ставит новые вопросы, не правда ли? Зачем они прокопались сюда? Но потерпите, скоро вы увидите нечто более интересное. Давайте поднимемся обратно.

Задохнувшиеся и вспотевшие, мы полезли обратно. Пыль и гуано летучих мышей перепачкали нашу одежду. Теплый и влажный воздух пирамиды был насыщен запахами плесени.

Вернувшись к месту пересечения арабского туннеля и внутренних коридоров, мы теперь вошли в поднимающийся коридор, расчищенный чертовски трудолюбивыми рабами аль-Мамума. Спуск в покинутом нами нижнем коридоре проходил под тем же углом, под каким нам пришлось подниматься в верхнем коридоре, причем в нем нельзя было даже выпрямиться. Там тоже отсутствовали ступени, и взбираться вверх было крайне неудобно. Преодолев метров шестьдесят, мы попали на очередную развилку. Вперед уходил ровный и узкий туннель, который привел нас в просторное, ничем не примечательное помещение с остроконечным сводом, каким арабы обычно отделывали покои царицы, хотя наш проводник сообщил нам: нет никаких свидетельств того, что здесь когда-то покоилась хоть одна царственная особа. Ползком преодолев этот проход, мы наконец смогли выпрямиться. В одном конце зала обнаружилась ниша, как будто для статуи или вертикально стоящего гроба, но она была пуста. Само помещение было примечательно разве что своей незатейливой простотой. Многотонные гранитные плиты выглядели совершенно невыразительно, и они были так плотно пригнаны друг к другу, что в стыки не пролез бы и листок бумаги.

— Такой остроконечный свод, очевидно, нужен был, чтобы уменьшить давление толщи пирамиды на стены зала, — заметил Жомар.

Наполеон, раздраженный той грязью, в которой нам приходилось передвигаться, отрывисто приказал вывести всех обратно к развилке, чтобы подняться по верхнему коридору. Ему хотелось взглянуть еще на верхнюю усыпальницу царя.

Если первый проход, похоже, проделали для карликов, то теперь мы попали в коридор, достойный великанов. Его расширяющиеся стены уходили ввысь, формируя наклонную галерею, сводчатый потолок которой со ступенчатым карнизом достигал высоты почти тридцати футов. Тут опять-таки не было ступеней; вверх поднималась скользкая, как ледяная горка, поверхность. К счастью, проводники натянули веревки. И вновь каменная кладка поразила нас своей совершенной простотой. Высота этого прохода казалась такой же непостижимой, как карликовые размеры предыдущего.

— Неужели все это действительно построили люди?

Один из арабских проводников поднял факел и осветил потолок. Я разглядел там какие-то непонятные темные наросты, искажающие безупречную симметрию.

— Летучие мыши, — прошептал Жомар.

В сумрачной вышине встревоженно зашелестели крылья.

— Скорее поднимайтесь наверх, — скомандовал Наполеон. — Здесь нечем дышать, да и жара, как в парилке.

Факельный дым действительно был довольно едок.

Жомар, развернув свою мерную ленту, заявил, что длина этой галереи составляет около сорока семи метров, но ее назначение оставалось неясным. Когда подъем закончился, нам вновь пришлось согнуться, чтобы пройти по горизонтальному участку. В конце концов мы попали в самый большой зал, поднимавшийся на треть высоты самой пирамиды.