Граф Соколов — гений сыска

Соколов ехидно улыбнулся.

— Все ясно! Будет вызывать духов — обыкновенная морочка голов наших светских... — он замялся, подыскивая подходящее слово: — Эти медиумы — обычные шарлатаны, хотя среди них попадаются очень ловкие. Толстой в “Плодах просвещения” очень ярко вывел эту публику.

В этот момент сыщики подходили к гостеприимному трактиру Егорова.

— Так почему, Аполлинарий Николаевич, вы не верите в чудеса Блиндера?

— Потому что я их не видел. И дай-то Бог, чтобы не пришлось мне на этого одессита надевать наручники, которые он вряд ли сумеет снять.

Гений с Молдаванки

В тот день газеты и впрямь вышли с громадными заголовками: “Проездом из Нью-Йорка в Харбин: три сеанса великого медиума!”, “Рожденный на Дальницкой улице Одессы, Блиндер прославился на весь мир!” и прочее.

Вдова купца-миллионера, почетная гражданка Горисовская жаждала быть причастной к знаменательному событию. При горячем содействии чиновника городской Думы и хорошей мзды (а в какой Думе не думают об этом?) она была допущена к мировому светилу в пятикомнатный люкс “Метрополя”. Халат едва охватывал безразмерную волосатую грудь маэстро. Манеры его были величественны, а голос властным:

— Я имею сведения, что вы радушно зовете меня ставить сеанс в ваших апартаментах? Так будьте известны, что я согласен, только поехали посмотреть!

Почетная гражданка предоставила для такого важного дела свою пятикомнатную квартиру. Маэстро облюбовал просторную гостиную с фикусами и картинами на стенах — Кипренского, Федора Толстого, Венецианова.

Маэстро ткнул пальцем:

— Это вызывает во мне большой восторг! У нас на Молдаванке был Шмуль Коганович. Тот тоже здорово рисовал. Но спалился на мокрухе. Это дверь куда? В соседнюю комнату? Эй, Изольда! Срочно купить материала и всю стену с дверью задрапировать. Чтоб без сомнений. И эта дверь скрипит? Смазать!

— Слушаюсь! — Изольда была ассистенткой, очень миниатюрной, но по-змеиному ловкой. Если у Изольды что и выступало, так это только нос.

Звездопад у Земляного вала

Солнце, весь день радостно блестевшее на золотых церковных куполах, свалилось за Сухареву башню. Сливки общества, сумевшие обзавестись билетами по сто рублей, стекались к дому три по Садовой-Черногрязской. То и дело подкатывали лихачи на лакированных колясках, и все в коже и в очках шоферы подвозили своих хозяев на шикарных авто.

На втором этаже в квартире справа царило нетерпеливое ожидание. Поэт Валерий Брюсов, нервно вздергивая голову, говорил, обращаясь к знаменитому басу, солисту Императорских театров:

— Если верить газетам, то маэстро Блиндер является феноменом, появление которого перевернет материалистическое учение.

— Да и черт с ним, с учением, — гудел бас. — Но билеты... таких цен даже на мои концерты не бывает.

Владелица дома Марфа Абрамовна Горисовская, облачившая себя в невиданной красоты шинероялевое платье с размытыми цветочными узорами, ухватив за руку Изольду, громко протестовала:

— Дорого? Зато мило. Народ жидкий пошел, а прежде колесом ходили на разные фасоны и копейки не считали. Я вот и от денег отказалась, бесплатно фатеру предоставила. Пущай! Зато нынче на всю Белокаменную прогремлю.

Красавец и сердцеед Константин Бальмонт, гордо неся на голове обширную шевелюру, явился со знаменитой синематографической звездой. Звезда поцеловалась с басом — старые друзья! Всем остальным добродушно кивнула хорошенькой головкой. Весело спросила:

— Это точно, что медиум летать будет? Ах, как увлекательно! Такое необходимо заснять для синема. — На заманчиво приоткрытой груди сказочно искрилось стотысячное колье.

И лишь, как вековые дубы, стояли вдоль стен, не шелохнувшись, богатые гости — купцы-миллионщики.

Вдруг разговоры на полуслове оборвались. Кто-то цыкнул на лакея, разносившего шампанское и нечаянно звякнувшего фужерами. Благоухая дорогим одеколоном “Рояль-Ралле”, в новом фраке, хорошо сидевшем на крупной фигуре, орлиным взором пронзая присутствующих, появился маэстро Блиндер.

Хозяйка первой бросилась к маэстро:

— Наконец-то! Хорошо ли мой Савелий довез вас? Я ведь его жучила-жучила: “Ты, Савелий, мужик бедовый смотри, вези господина Блиндера с опаской, чтоб ему сердечному, было не тряско!”

Маэстро не обратил внимания на старушечьи слова, прошел с Изольдой вдвоем в гостиную. Скоро Изольда всех пригласила занять места.

Бас, развалившись в удобном кресле, поиграл лакированными штиблетами и прогудел:

— Неужто правда, что вы, господин Блиндер, летать умеете?

Маэстро строго взглянул на баса:

— Если вам любопытно интересоваться, я таки умею магнетической силой подымать себя в эфир. И это не какие-нибудь необузданные мысли. Об том написано в газетах. И это для меня так просто, как для вас, уважаемый бас, исполнять об блохе.

— А все-таки? — не унимался бас.

— Вы вызываете во мне недоразумение! Вам надо, чтобы я порхал воробьем? Мне это легко, а потому скучно. Так будьте известны, что я теперь изучаю астральную энергию, в которой обретаются духи. Все мои силы направлены на проявление той духовной сущности, которая есть носитель высших тайн физической субстанции. Сегодня я буду медитировать великого Бенвенуто Челлини. Это был такой в Италии скульптор, ювелир и авантюристический субъект.

Блиндер вздохнул, вытащил из фрачных брюк громадный фуляр и утер враз вспотевшее лицо.

В это время вскочил со своего места схожий с парикмахером Брюсов и заговорил, словно залаял, в нос:

— Напрасные придирки! Коли червь сомнений вас терзает, любимец оперной публики, так таите сомнения в своей обширной груди. А я — человек нового века, я верю в прогресс и в науку. Верю в загробный мир и в полеты на Луну. Еще в восемьсот девяносто восьмом году я написал:

Мне снится прошлое.

В виденьях полусонных

Встает забытый мир и дней, и слов, и лиц.

Есть много дум, погибших, погребенных, —

Как странно вновь стоять у тайных их гробниц

И мертвых заклинать безумными словами!

О, тени прошлого, как властны вы над нами!

Брюсов победно и упоенно взмахнул рукой к потолку и затем весь повернулся к Блиндеру:

— Вас — поклоняясь — приветствую я! И трепещу...

Хозяйка возмутилась:

— Полно вам трепыхаться! Не расстраивайте их милость. Безобразничать в моем доме не след. Может, и впрямь они существуют, эти самые незримые существа. А порхать из моих окон никому не позволю, это вам не чинизеллевский цирк, — и ласково посмотрела на Блиндера: — Ваше благородие, сделайте милость, руководствуйтесь по-своему!

Рыжий Бальмонт неожиданно по-детски громко расхохотался. Все невольно улыбнулись.

Блиндер галантно поклонился хозяйке:

— Разумное слово ваше, Марфа Абрамовна!

Любвеобильный Брюсов, неприлично близко склонившись к синематографической звезде, что-то шептал ей — нежное. Жена градоначальника сердито смотрела на баса. Тот прикрыл тяжелые веки, удобно развалясь в кресле. Блиндер воспользовался наступившей тишиной. Не выходя из важного тона, он провозгласил:

— Я вам выскажу несколько мыслей! При медиумических явлениях многие слышат, я извиняюсь, таинственные стуки. Но эти медиумы могут разорваться себе на части, но дальше своего нахальства они не получат. Потому как у меня сегодня будет объективность силы с абсолютно наглядными результатами. Сегодня я вызову дух великого философа жизни и ювелира Челлини. Чтобы относительно сомнений, так попрошу закрыть на ключ эту дверь, которая растворяется наружу, в прихожую. Веревка есть? Нету? Так сейчас будет.

Медиум и веревочка

— Извините, коллега, "позволите взять для использования вашу веревочку?

Бас громыхнул смехом:

— Ха-ха, у меня нет “веревочки”! Виноват, но как-то не ношу с собой. “Веревочка”! Ох, уморил, право, ха-ха!

Блиндер надулся и важно выдохнул: