Скрипка некроманта

— И мальчик все это время спал?

— Нет, разве вы не помните? Он проснулся, когда поднялся шум. Он ведь очень устал после выступления, и Манчини довольно скоро отвел его в комнату. Там негде было прилечь, но стояли очень удобные стулья.

— И он сразу заснул?

— Я не знаю. Манчини все суетился, требовал горячей воды, чтобы заварить какие-то травы. У Никколо больное сердечко, нельзя было заставлять его так много играть.

— И давно он болен?

— Он заболел, когда Манчини согласился принять у маркиза в подарок эту чертову скрипку!

— В подарок? — переспросил Маликульмульк. — Вы в этом уверены?

— Дарственной я не видел, — подумав, сказал певец. — Но старик утверждал, будто маркиз пришел в такой восторг от игры Никколо, что сразу подарил ему скрипку.

— Как же он согласился взять инструмент у известного некроманта?

— Я сам этого не понимаю… Послушайте, любезный синьор! Вы ведь приближенное лицо его сиятельства, вы такая важная персона! Давайте пойдем и вместе спросим старого чудака, почему он это сделал! Вам он ответит! Может быть, даже скажет правду!

Эта затея Маликульмульку понравилась.

Они вдвоем подошли к дверям Манчини. Но, сколько ни стучали, он не отозвался. Наконец Маликульмульк поймал за плечо пробегавшего мальчика-коридорного, и тот сказал: после того, как увезли больного, старик ворвался в комнату, хлопнув дверью так, что весь дом вздрогнул, сразу же выскочил, запер дверь и с прытью двадцатилетнего вертопраха ускакал по лестнице. Куда — не доложился.

— Может, он побежал в замок? — сам себя спросил Маликульмульк.

Риенци пожал богатырскими плечами.

Маликульмульк пообещал прийти часа через два в надежде, что Сильвани к тому времени явится, и направился в замок. На душе было нехорошо — очень уж ему не хотелось встречаться с князем, а как раз в это время встреча была неизбежна — князь, завершив трудовой день, наверняка сидел с княгиней.

Поэтому Маликульмульк шел медленно, ступал осторожно — и как иначе идти по заснеженной улице зимним вечером? Вдруг он вспомнил, что голоден, и даже обрадовался — можно было прийти хоть в тот же «Петербург» и провести там два часа за очень приятным занятием. Тем более — пост окончился, и все мясные блюда были к его услугам.

— Наконец-то! — безмолвно воскликнул обиженный Косолапый Жанно и ускорил шаг.

И тут судьба в какой-то мере сжалилась над ним — в обеденном зале он обнаружил фон Димшица и фрау Векслер.

— Садитесь к нам, — позвал фон Димшиц. — У меня была сейчас удачная встреча, мы четыре часа не поднимались от стола. Я едва держусь на ногах, но дело того стоило.

— Это было здесь? — спросил Косолапый Жанно, имея в виду гостиницу.

— Да, здесь. Жаль, что без вас — вы получили бы истинное удовольствие. Эй, кельнер! Сегодня тут котлеты по-берлински, клопсы, жареные колбаски.

— Если вам нравятся неожиданные сочетания, то возьмите белого берлинского пива с малиновым сиропом, — посоветовала фрау Векслер, показывая на два высоких стакана из толстого стекла.

— Пиво с малиновым сиропом? — Косолапый Жанно ушам своим не поверил.

— Очень вкусно!

— Это дамский напиток, но я иногда позволяю себе… — фон Димшиц усмехнулся. — Крепкие напитки мне противопоказаны. Кстати, о дамах — вашу просьбу я выполнил, хотя неожиданно для себя.

Он отпил из стакана и нахмурился — видно, внимательно следил за странствием глотка изо рта в желудок.

— Какую просьбу? — Косолапый Жанно подумал было, что речь идет о чем-то съедобном, но шулер жестоко его разочаровал:

— Я еще раз поговорил с фрау Граве. С гувернанткой внучки старого барона. Хотел узнать о ссоре барона с господином Брискорном, но, к счастью, не приступил к расспросам. Бедной женщине и так плохо.

— А что случилось? — Косолапому Жанно не очень хотелось уступать место Маликульмульку, однако пришлось.

Последнее, что он успел, — заказать кельнеру двойные порции едва ль не всего, что тот предложил, включая пиво с малиновым сиропом.

— Обычная ссора. Внучке господина барона восемнадцать лет, она уже многое понимает. Барон отправил их обеих в театр; там какие-то родственницы, будь они неладны, спросили у внучки, как она смеет рисковать своей репутацией, показываясь в общественном месте с беспутной особой? Девица примчалась в гостиницу, кинулась перед дедом на колени, кричала и рыдала, все это слышали. Фрау Граве решила перебраться в другую гостиницу, пошла, наняла там номер. Но барон ее не отпускает, требует, чтобы она всем наперекор оставалась при нем. И, знаете, есть подозрение, будто она носит дитя барона… а вы ведь знаете историю с сыном, которого он определил в лакеи?..

— Знаю. О чем же вы говорили?

— Я начал издалека. Вообще-то о ссоре я узнал совсем от других людей. Рига тесна… Я сказал, что знавал когда-то Августа фон Граве, и перечислил целое семейство, выдуманное за секунду до того. Она — Граве по мужу, его родню знает прескверно. Зашла речь о родственниках, и я совершенно безо всякой задней мысли спросил, нет ли у нее родственников в Риге. Вопрос был ей неприятен, она сухо ответила, что один есть, но встречаться с ним она более не хочет, оттого что он требует от нее невозможного и даже оскорбляет ее. И вот я думаю — уж не родственник ли ей ваш приятель Брискорн?

— Погодите… — пытаясь осмыслить эти сведения, произнес Маликульмульк.

— Брискорн — офицер, у него есть понятие о чести. Если она его родственница, то ее положение в семействе барона для него просто оскорбительно, не так ли, мое сердечко? Родственница полковника — содержанка!

— Если бы мне позволили, я бы сумела с ней поговорить, — отвечала фрау Векслер, внимательно слушавшая речь своего сожителя. — Вы, мужчины, не понимаете простых вещей. Если она действительно собралась рожать, ей ни в коем случае нельзя оставлять сейчас барона. Даже если этот господин Брискорн — полковник и ее близкий родственник, разве он сможет устроить все так, чтобы она ни в чем не знала отказа? А барон это устроит и умудрится записать ребенка так, чтобы он не считался незаконнорожденным. Он или отдаст фрау Граве за кого-то из своих слуг, или пока оставит все как есть, чтобы потом самому на ней жениться. Он ведь уже стар, а госпожа баронесса вряд ли намного моложе его.

— Вы думаете, она именно так сейчас рассуждает? — недоверчиво спросил Маликульмульк.

— Если бы вы ей это сказали в лицо, она бы вас возненавидела. Она сама себе в этом не может признаться, потому что такие мысли для женщины унизительны. Но она все это понимает именно так. Поэтому она хотела снять номер в гостинице, а не поселиться у родственников, — объяснила фрау Векслер. — А если ее родственник — полковник Брискорн, то тем более она не могла открыто поселиться с ним. И допустить, чтобы он снял ей комнату, тоже не могла — это сразу же стало бы всем известно.

— Позвольте, позвольте… — Маликульмульк отчаянно вспоминал все, что было связано с Брискорном.

Если догадки фон Димшица (а вернее — его подруги) соответствуют действительности — то многое в поведении полковника легко объясняется. Его визиты к барону, которые, надо полагать, привели к строгому баронову приказу: сего господина больше в комнаты не пускать. Его скандал, его попытка вызвать барона на дуэль… Его отчаяние… что он тогда наговорил, Господи? Что он выкрикивал на замковой площади?..

Что, если именно с фрау Граве застал его Маликульмульк возле «Лондона»? Они ссорились, потом женщина вбежала в гостиницу. Похоже на правду.

Но если так — Брискорн не имеет отношения к краже скрипки? Не может такого быть — что же тогда значат его проказы с Екатериной Николаевной?

— Ешьте котлеты, мой друг, — сказал фон Димшиц. И Маликульмульк наугад взял нож и вилку. Мысли его продолжали выстраиваться в голове, как если бы он, разобрав неверно сложенную мозаику, выкладывал из камней другой рисунок. Брискорн мог все рассказать князю Голицыну, оправдаться с условием, что тот не разгласит его семейный позор. Отсюда и домыслы княгини — она поняла, что князь от нее что-то скрывает.