Зеркало времени

— Это судьба. Я в этом уверена — уверена, как ни в чем другом, — и я искренне этому рада.

— Я тоже, — говорю я и беру госпожу за руку. — Я тоже искренне рада.

Несколько мгновений мы сидим, погруженные каждая в свои мысли.

— Разумеется, вам придется непросто, Алиса, — немного погодя произносит госпожа. — На первых порах вы будете чувствовать неловкость и скованность из-за столь резкой перемены в наших отношениях. Но я хочу, чтобы вы находили такое же удовольствие в моем обществе, какое я буду находить в вашем, а потому вам нужно преодолеть свою природную деликатность, делающую вам честь, и постараться держаться со мной как с ровней — я имею в виду, когда мы наедине, вдали от посторонних глаз, но ни в коем случае не в присутствии слуг. На людях нам следует проявлять осмотрительность. Вы будете выступать в роли моей компаньонки, и нам придется вести себя соответственно.

— Ну конечно, — с готовностью подхватываю я, — ведь надобно соблюдать приличия. Наедине — подруги, на людях — госпожа и компаньонка.

— Вот именно! — восклицает она. — Вы всегда все понимаете, милая Алиса!

«О да, миледи, — думаю я. — Я прекрасно все понимаю».

Мы проговорили целых полчаса или дольше. Вернее, я предоставила своей новой подруге болтать без умолку, что она делала с превеликой охотой, а сама только кивала с самым любезным видом. Наконец начали сгущаться сумерки, и настало время зажигать лампы.

— Знаете, Алиса, — сказала миледи, подымаясь с кресла и протягивая руки к камину, — пожалуй, мне все-таки хотелось бы снова немного пожить в Лондоне. Все будет совсем иначе теперь, когда вы станете повсюду сопровождать меня. Уверена, город не вызовет у меня прежнего отвращения, если вы постоянно будете рядом. Мы станем ходить в театр, на концерты. О да, на концерты! В последний раз я была на концерте… ах, очень, очень давно. Вам хочется этого, дорогая?

Сейчас по оконным стеклам хлестали дождевые струи, гонимые воющим ветром.

— А потом, — продолжала миледи восторженно-мечтательным тоном, не дожидаясь моего ответа, но подходя к окну и глядя на омываемый дождем парк, — мы сможем сходить в Зоологический сад или в Тауэр. Ну и конечно, я представлю вас разным знатным особам и введу вас в высший свет — я уже говорила вам о таком своем намерении.

Она выглядела величественно в своем темно-сером платье со шлейфом, ладно сидящем на высокой, статной фигуре и великолепно оттеняющем ее матово-бледную кожу. Мог ли кто-нибудь не восхищаться ею и не желать дружбы с ней?

Глядя на стоящую у окна миледи, обворожительно прекрасную в свете камина, я поняла, что никогда не признаюсь мадам в том, в чем едва признавалась себе: я начинала подпадать под чары этой женщины, чьи злодеяния собиралась разоблачить. Насколько же противоречиво и непостижимо сердце человеческое, если оно может питать одновременно влечение и отвращение к одному и тому же предмету и противно своей воле тянуться к тому, что стремится уничтожить!

Таким вот образом, всего через три месяца после моего прибытия в огромную усадьбу Эвенвуд, я оставила должность горничной двадцать шестой баронессы Тансор и сделалась избранным другом Эмили Грейс Дюпор, урожденной Картерет, которая, по заверению моего ангела-хранителя мадам Делорм, была моим заклятым врагом.

18

ТРИДЦАТЬ ЗА СТОЛОМ И ПОСЛЕДУЮЩИЕ СОБЫТИЯ

I

Переодевание к ужину

Мы с миледи разговаривали у камина, покуда не настало время наряжаться к ужину.

— Вы не против помочь мне одеться, Алиса? — спросила она. — Я имею в виду — как подруга, разумеется, а не как горничная. На следующей неделе у меня собеседование с одной девушкой, родственницей Покока. Если она подойдет, мои поиски горничной на том и прекратятся. А до того времени…

Я горячо заверила миледи, что буду рада прислуживать ей до найма новой горничной, и она захлопала в ладоши и снова поцеловала меня.

Потом она снова принялась вспоминать, с превеликим воодушевлением, свою бывшую подругу и счастливые времена, проведенные вместе.

— Как печально, что такие времена всегда кончаются, — заметила я. — Вы упомянули о неких обстоятельствах…

— Извините меня, Алиса. — Миледи внезапно посерьезнела. — Я не могу обсуждать этот вопрос.

— В таком случае не стану настаивать, — ответила я, решив изобразить легкое раздражение. — Я думала, вы нуждаетесь в близком человеке, которому могли бы доверять. Но полагаю, даже у друзей должны быть секреты друг от друга.

— Это не мой секрет, Алиса. Упомянутые мной обстоятельства включают в себя чужие тайны, а их я не вправе открыть даже лучшей подруге.

В голосе миледи послышались резкие нотки, в глазах полыхнул прежний властный огонь, и я испугалась, уж не слишком ли много я себе позволила, но в следующий миг она овладела собой.

— Все это осталось в прошлом. Давайте не будем ворошить его. Для нас с вами все только начинается, и я надеюсь, мы с вами сможем делиться друг с другом секретами, как настоящие друзья.

Поразительное лицемерие! Я ведь прекрасно понимала, что она никогда не откроет передо мной тайные уголки своего сердца.

Когда мы закончили туалет, миледи выразила желание, чтобы сегодня я присоединилась к званому обществу за ужином, и сказала, что отныне я буду трапезничать за одним столом с семьей.

— Полагаю, пойдут пересуды, с закатываньем глаз да вскидываньем бровей, — вздохнула она, — и все решат, что я повредилась рассудком, раз возвышаю свою бывшую горничную таким образом, но это совершенно не должно беспокоить нас, дорогая Алиса. Все скоро поймут, что вы рождены не для услужения, и тогда восхвалят за здравомыслие меня, освободившую вас от низкой работы.

Она продолжала болтать без умолку, пока я не уложила ей волосы и не подала шкатулку с драгоценным медальоном на бархотке, где она хранила локон, срезанный с головы Феба Даунта.

— Ах да, — сказала она, надевая медальон, — я велела Баррингтону завтра утром перенести ваши вещи в Башенную комнату, чтобы в рождественское утро вы проснулись в новой кровати. Итак, что вы наденете к ужину? Вы должны произвести хорошее впечатление на гостей, знаете ли. И в Рождество дорогой Персей достигнет совершеннолетия. Ах, какой это будет день!

Вскочив с кресла, миледи подбегает к одному из огромных гардеробов, словно возбужденная юная барышня накануне своего первого бала, и начинает вынимать одно за другим наряды, которые сначала придирчиво разглядывает, а потом досадливо бросает в растущую кучу на полу.

— О! — восклицает она наконец, вынимая изысканное шелковое платье серебристо-серого цвета, с открытыми плечами и с юбкой, украшенной оборками из темно-серого шелка с нашитыми на них красными розочками. — Вот то, что надо! Думаю, оно прекрасно подойдет. Подите сюда, примерьте. Я помогу вам.

Она принимается нетерпеливо расстегивать скучное черное платье, которое я ношу повседневно, а потом помогает мне облачиться в роскошный наряд.

Мне страшно неловко, что миледи одевает меня, словно она служанка, а я госпожа. Но она, похоже, не чувствует несуразности ситуации и даже наслаждается происходящим. Продолжая весело болтать, она застегивает на мне платье, закрепляет в моих волосах жемчужную диадему с бумажными цветами, а потом подводит меня к зеркалу и восхищенно восклицает:

— Ну вот! Полное преображение!

Она стояла позади меня, покровительственно положив руки на мои обнаженные плечи, и вместе со мной разглядывала мое отражение.

Платье пришлось мне в самую пору, поскольку мы с миледи были примерно одного роста и, несмотря на возраст, она сохранила стройную фигуру, почти как у меня. Меня поразило наше с ней внешнее сходство — обе темноволосые, с одним складом лица; нас вполне можно было принять за мать и дочь. Вероятно, такая же мысль пришла в голову и миледи: она вдруг вздрогнула и быстро убрала руки с моих плеч.