Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

Он с гордостью рассказывал о том, как под Эвро прорыли подземный туннель до крепостной стены, набили его хворостом и соломой и подожгли. Опорная балка с громким треском обрушилась, а вместе с ней лежащая на ней стена, и те, что стояли там, упали прямо в огненную яму.

Другой же говорил об осаде при Молеоне. Осажденные подняли взятых в заложники сыновей нападавших над стеной замка, в клетках, чтобы те перестали стрелять огненными стрелами. Однако нападавшие предпочли молча смотреть, как погибают их дети, чем прекратить осаду.

Рыцарей не беспокоило то, что их страшные рассказы слушает женщина. Только прибыв на место, они соблаговолили обратиться и к Софии:

— Не слишком хороший денек сегодня, — сказал один из ее сопровождающих.

Когда она спешилась, резкая боль пронзила спину, а ноги тотчас же погрузились в топкую грязь. Она испугалась, что ее ботинки застрянут в ней.

— Если вы подождете, госпожа, — сказал рыцарь, стараясь несмотря на морозный, неприятный день, оставаться вежливым, — я вас донесу до ворот.

София осторожно подняла голову под замерзшим и отвердевшим капюшоном. Она не видела никаких ворот, а только деревянную, обитую железом дверь.

— Не стоит, — решительно ответила она и направилась к двери, в то время как обе лошади лениво смотрели ей вслед. Она чувствовала, что и сверху на нее смотрят не только кружащиеся в воздухе птицы, но и все отверженные души, вынужденные прозябать вместе с проклятой королевой в этом ужасном замке Этамп, узкие окна которого дарили им единственное разнообразие.

Отворив двери, она натолкнулась не только на любопытные, но и на подозрительные взгляды.

Пришла ли она от короля? Есть ли у нее его разрешение? К Изамбур никого не пускают — он сам так велел.

София угрюмо вошла в замок.

— Меня послал брат Герин, — с жаром заявила она, будто он был важнее самого короля.

Серые тени, собравшиеся вокруг нее, отпрянули назад, давая ей возможность пройти еще дальше в мрачную глубь замка, наполненную клубами дыма от факелов, заставивших ее закашляться. Свет был таким же скудным, как и тепло, исходившее от них. Поеживаясь от холода, София осмотрелась, но не увидела ни одного знакомого лица.

— Я сюда совсем ненадолго, — объявила она скучающим и в то же время дрожащим голосом. — Покормите моих сопровождающих, позаботьтесь о лошадях и отведите меня к Изамбур. Я хочу посмотреть, как ей тут живется, и соответствуют ли действительности вести о ее плохом здоровье, дошедшие до самого папы.

Лестница была узкой и круглой. Взбираясь наверх, София чуть было не подожгла волосы об один из факелов. Сторож указал ей дорогу к комнате с такой низкой дверью, что ей пришлось нагнуться, чтобы пройти в нее. Даже после того как она вошла внутрь, ее не покидало чувство, что и тут она не может выпрямиться во весь рост. Это помещение еще больше, чем коридор, было наполнено дымом.

Сначала София молчала, но, после того как дверь приоткрылась и в комнату выглянула голова женщины, строго осмотрела Софию и снова исчезла за дверью, София недовольно воскликнула:

— Я приехала в эту дыру не для того, чтобы ждать!

Ее слова не произвели на женщину никакого впечатления.

— Может, и так, — ответила она, с хрипом переводя дыхание, — только сейчас королева принимает монаха из деревни.

«Не думаю, что она может общаться с кем бы то ни было», — подумала София.

— А мне-то что с того? — громко сказала она. — Я приехала для того, чтобы увидеть ее, так что ведите ее сюда!

— Да вы ведь ничего не знаете! — прошипела ее собеседница, даже не скрывая своего гнева. — Мы долго и упорно пытались добиться того, чтобы один из монахов из монастыря в деревне неподалеку регулярно приходил к ней. Вы и не представляете, как важно для королевы то, что она теперь может принимать людей, хотя бы и духовных лиц. Три года она просидела тут, как в тюрьме. Ей не давали новой одежды, не позволяли мыться. Она тяжело заболела и чуть было не отправилась на тот свет, но к ней не пускали ни врача, ни священника, даже причаститься не разрешили. Ни одно письмо с ее родины не добралось до Этампа, и отсюда мы не имеем права написать ни строчки датскому королю. Если бы у нее не было могущественных заступников, которые описали папе весь ужас ее положения, она бы не выжила. Вероятно, король именно для этого и похоронил ее здесь заживо, но это точно не является Божьей волей, и поэтому, будьте уверены, каждый, кто приезжает из Парижа, заслуживает того, чтобы подождать немного дольше, чем ему угодно.

София нервно сглотнула, но ее горло пересохло от дыма.

«Глупая, злая баба! — снова подумала она. — Разве я виновата в том, что она сидит в этом замке? Да и виноват ли король?»

Если бы все зависело от Филиппа, Изамбур могла бы вернуться в Данию, на родину, чтобы вести там жизнь в достатке и спокойствии. От нее требовалось только поддаться и подарить ему надежду на новый брак.

София принялась объяснять, что она намерена проверить, изменились ли условия, в которых живет Изамбур, в лучшую сторону, и позаботиться о том, чтобы облегчить ее страдания. Но потом она замолчала, не только потому, что слова показались ей бесполезными, но еще и потому, что в комнату кто-то вошел, вернее, кого-то ввели.

София как раз хотела сесть на холодную каменную скамью. Однако при виде вошедшей она резко вскочила, ударившись головой о низкий потолок. Молча, потирая ушибленный лоб, она разглядывала Изамбур, отверженную королеву Франции. То, о чем только что говорила угрюмая женщина, она теперь увидела собственными глазами.

Бледное лицо Изамбур стало почти прозрачным. Вместо морщин оно было пронизано тонкими, синими сосудами. Скулы заострились, а веки, наоборот, набухли. Глаза были почти закрыты, и между веками София не увидела ничего, кроме белка. Светлые волосы, когда-то мягкие и шелковистые, стали бесцветными и твердыми, как солома. Криво надетый чепец не мог скрыть их, как темные лохмотья не могли скрыть тела, похожего теперь на скелет.

— Бог мой! — воскликнула София и опустила глаза, будто вид Изамбур отравил ее и ослепил. Больше, чем измученное тело, ее испугало то, что душа окончательно покинула его. Она и раньше сомневалась в ее присутствии, Изамбур всегда казалась ей бездушной оболочкой. Но теперь она ощутила, как погасло бесконечно далекое, тихое и мягкое создание, потерянное для этого мира, но свидетельствовавшее о существовании совсем другого.

— Бог мой! — повторила София, и ей стало жутко от этой пустой, безжизненной маски.

— Да, да, — раздался насмешливый голос, слишком громкий и живой, чтобы принадлежать Изамбур. — Посмотрите хорошенько и доложите обо всем королю! Это вы сделали, проклятая женщина!

Грета.

Язычница с севера, которая прокляла ее. Женщина с черными волосами и узкими глазами, считавшая Изамбур заколдованным, но святым дитя русалки.

— Король оставил ее гнить здесь, и если бы папа четыре года назад не прислал сюда аббата Геральда из Касамари и не пригрозил бы Филиппу новым интердиктом, сегодня вы нашли бы здесь еще меньше, чем эти остатки хрупкой жизни. Вы виноваты в этом, София! Вы обрекли ее на эту жалкую участь!

Ее голос был звонким и сильным, как и прежде. В то время как Изамбур разрушалась в этом заколдованном месте, Грета цвела как сорняк, который может произрастать и на камне.

София молча отпрянула назад.

— Говорят, королю везет на войне, — насмешливо продолжала Грета. — Неужели он думает, что Бог на его стороне? Ему виднее. Он проклят.

Софии удалось взять себя в руки.

— И, разумеется, не кто иной, как ты прокляла его! — сказала она и холодно улыбнулась. — Уж это ты умеешь, а ведь тебе и в голову не приходит, что стоит всего немного поднапрячься — и жить здесь станет вполне сносно. Тут ведь дышать нечем от этого дыма! Открой окна и впусти свежий воздух!

— Ваши советы тут никому не нужны! — прошипела Грета.

— Ах, так! — вскричала София, мгновенно согревшись. — Вы все намеренно позволяете ей разрушаться, чтобы весь мир увидел, как несправедливо с ней обошлись. Она сама-то понимает, что происходит? Хочет ли она вернуться в Париж, к супругу? Как бы не так! Не я стала причиной безумия, которое ты пытаешься объяснить своими глупыми легендами. И не я стремлюсь сделать из нее мученицу, чтобы некоторые — уже давно взбунтовавшиеся — епископы могли вполне обоснованно противоречить королю. Изамбур ведь даже не человек, а искаженный образ, который они могут прикрепить к своим флагам. Так что не думай, Грета, что сможешь повесить на меня вину за ее страдания, даже почувствовать которые она не в состоянии.