Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

Она дала дочери имя святой, отвечающей за знания и мудрость, в надежде, что та оправдает его. Однако девочка оказалась легкомысленной и беспокойной, как маленькая птичка, которая хотя и пытается, размахивая крылышками, удержаться в гнезде, однако все же тяжело выпадает из него. Катерина не могла спокойно усидеть на месте, если только не находилась рядом с Теодором, и поэтому никак не могла до конца научиться писать, разучивая лишь отдельные слова.

— Проклятая девчонка! — прошипела София. — Проклятая девчонка!

Плач девочки уже стих, но все равно продолжал раздаваться в ее ушах, напоминая о том, как она сама расплакалась, стоя на коленях перед братом Герином и умоляя его не прогонять ее.

— Когда вы говорите о своей дочери или с ней, можно подумать, что вы — сварливая базарная баба, — заметил Теодор, сидевший за ее спиной.

Она развернулась — его взгляд был холодным и напряженным.

— Это не твое дело! — прошипела София.

— Да нет, я ведь счастлив, когда вы ее бьете... а не меня. Вы ведь еще совсем недавно делали это, когда вам казалось, что я слишком долго не могу разобраться в чем-то и что нарочно испытываю ваше терпение. Вы наверняка считаете, что больная нога мешает мне не только ходить, но и думать.

— Не говори чепуху! — воскликнула она. — Ты уже вырос, и я больше не собираюсь тебя бить. Но ведь ты не станешь отрицать, что благодаря мне выучил гораздо больше, чем если бы продолжал заниматься с магистром Жаном-Альбертом. С ним бы ты до сих пор изучал пошлые риторические искусства, а благодаря мне уже давно освоил семь искусств и можешь называть себя магистром.

Теодор медленно кивнул. Он часто издевался над ней. Иногда его поведение было высокомерным, даже бунтарским, но все же он немного боялся ее. Он не забыл, как стоял во дворе с тяжелым мечом в руках и она сказала: «Тебе никогда не стать рыцарем». И он понимал, что еще не выучил столько, чтобы быть с ней на равных.

— Я слышал, — сказал Теодор, чтобы перевести разговор на другую тему, — что дофина родила сына.

— Да, так и есть, — ответила София. — Без меня все так бы стояли и глазели, как она погибает. Можно подумать, мне было охота помогать ей...

— Я завидую вам! — прервал ее Теодор так пылко, как никогда в разговоре с ней. — Я хотел бы стать врачом и ездить по стране, чтобы вправлять детям больные ножки и избавлять их от такой участи, как моя.

— Ну и ну! — рассерженно воскликнула София. — И не вздумай говорить со мной о медицине! Я тебе уже как-то сказала: нужно изучать самую главную дисциплину — теологию. И не думай ни о чем другом!

— Но ведь когда вас просят помочь — вы соглашаетесь и спасаете людей.

Она подошла к нему, схватила за узкие плечи и сильно встряхнула. У него были темные кудрявые волосы, как у Мелисанды до того, как она заболела проказой, а его глаза были такого голубого цвета, будто он только что родился.

— Поверь, я бы с большим удовольствием преподавала в монастырской школе и стала бы прославленным магистром! — крикнула София громко. — Однако это мне не позволено, зато позволено возиться с вонючими, потными телами. Так что старайся и учись как следует, так ты, по крайней мере, сможешь мне обо всем рассказывать.

Но по ее голосу было не похоже, что послушание Теодора удовлетворит ее. Теперь, когда трезвый расчет и хладнокровие изменили ей, наружу вырвалась и постоянно скрываемая зависть Теодору. О, как она ненавидела то, что он не только служил ей, принося некоторые книги и рукописи, которые она без него никогда не прочла бы, но и постоянно жаловался на судьбу! Все ее существо разрывалось от злости оттого, что слава Теодора-преподавателя заманивает некоторых студентов, которые из всего Парижа знают только дом своего профессора неподалеку от Пти-Понт, на другой берег реки, чтобы послушать его лекции! Конечно, София хотела того, чтобы он оживил борьбу парижских магистров за каждого ученика как одаренный и поэтому опасный конкурент. Но как он может к этой задаче, которой она так завидует, относиться как к ненужному грузу?

Теодор освободился от ее рук.

— Вы терпите меня только потому, что я вам полезен, — сказал он не менее горько. — Если бы я был ни на что не годен, я бы слышал только брань, как Катерина, и вы бы точно так же показывали мне каждый день, как вы меня ненавидите.

— Когда сможешь процитировать столько книг, сколько я, будешь принимать собственные решения. А до того времени твоя судьба в моих руках! — заявила она, вместо того чтобы защищаться от его упреков.

— Я знаю, что ссориться с вами совершенно бесполезно! — раздраженно и одновременно смиренно ответил он. — Не нужно напоминать мне об этом. Ну хорошо, тогда давайте я расскажу вам, что мы сегодня...

София опустила руки. Она высказалась, и ее гнев утих.

— У меня нет времени, нужно готовиться к завтрашнему дню, — сказала она.

— А что будет завтра? — спросил Теодор, почувствовавший облегчение от того, что скоро она оставит его наконец одного.

— Мне предстоит проделать одно путешествие, — объяснила София. — Но с какой целью — я не имею права говорить никому. Это должно остаться в тайне.

Позже она сидела в своем кабинете. Она держала стиль не сосредоточенно, как всегда, а будто затерявшись в мыслях. Перед глазами у нее стояли не буквы, а лицо брата Герина.

Как часто она представляла себе, что увидит его снова! И как равнодушно он повел себя, когда это наконец произошло!

В эти редкие моменты, когда она не вполне владела движениями своей души, она страшно сердилась на него, думала о его предательстве, а еще больше о страсти, тепле и защищенности, которые почувствовала в ту ночь.

А еще она скучала по нему как по человеку, который никогда не испытывал страха перед ее талантом, с которым можно было поговорить разумно и трезво, который, как она, вопреки всем препятствиям и превратностям судьбы жил своей жизнью.

«Мне не должно быть больно, —написала она. — Не должно быть больно».

Осознав, что она только что сделала, София вздрогнула, поспешно соскребла эти слова с пергамента, отделила важное от второстепенного и записала то, что имело значение.

Из хроники

Победа, которую Филипп одержал над Иоанном Безземельным, была не единственным радостным событием. Борьба немцев за трон, во время которой Вельф Оттон был уверен в своих преимуществах и считал себя поэтому будущим немецким императором, разрешилась теперь в пользу дружелюбно настроенного по отношению к Франции Гогенштауфена, Филиппа Швабского.

Он торжествовал, и король Франции тоже. Но пока Филипп праздновал подкрепленную коалицию, его настигла ошеломляющая новость. Чтобы после своего восхождения на престол положить конец многолетней ссоре и обеспечить мир, Гогенштауфен обвенчал свою дочь Беатрикс с Вельфом Оттоном. Но его зятем готовился стать баварский пфальцграф, у которого просто-напросто отняли невесту. Он воспринял это как тяжелейшую обиду и отомстил, хладнокровно убив Филиппа Швабского.

Титул императора тогда достался Оттону, ему даже не пришлось ничего для этого делать. Он без колебаний сразу же объявил себя врагом Франции и упрочил свой союз с Иоанном Безземельным.

Король Филипп, поначалу оцепеневший от ужаса, разработал новый план: чтобы ослабить Оттона и отбить у него верного ландграфа Германа Тюрингского, он предложил взять в жены одну из дочерей Германа. И снова ему мешала обременительная Изам-бур, одно только существование которой в мрачном Этампе грозило сорвать его намерения.

Серый туман навис над башнями замка Этамп. Между ними со свистом носился ветер, но он никак не мог разогнать облака. Коричневые стволы деревьев, переплетенные между собой, окаймляли скользкую дорогу. С башен доносилось карканье черных птиц.

Пальто Софии было перепачкано засохшей грязью, выбивавшейся из-под копыт лошадей. Помня о мучительном путешествии с Изамбур, она отказалась от кареты и решила ехать с рыцарем, сев перед ним на лошадь. Так было холоднее, зато быстрее и удобнее, подумала она. Однако из-за этого ей пришлось терпеть во время многочасовой скачки из Парижа в Этамп постоянную болтовню своего всадника со спутниками, прежде всего, об отвратительных событиях во время различных осад.