Королевский гамбит

Как я себя ругал за то, что оказался последним идиотом, позволив обвести себя вокруг пальца! Клавдия с самого начала вела со мной жестокую игру. Проклятая сучка с первого взгляда безошибочно распознала во мне глупца и, надо сказать, была совершенно права. Окончательно сбила меня с толку ночь, проведенная в ее тайном убежище. Мало того что она повергла меня в глубокое замешательство и хаос чувств, мне и в голову прийти не могло, что Клавдия с Хрисис каким-либо образом причастны к убийству Павла, ибо оно было совершено в то время, когда мы предавались любовным утехам. Однако, по показаниям евнуха, храп хозяина прекратился почти на рассвете. Следовательно, Хрисис совершила преступление, пока я спал.

Я пытался себе представить, каким образом со мной могли бы разделаться бывшие консулы. Марий, скорее всего, уничтожил бы меня при помощи наемных убийц. Сулла включил бы мое имя в проскрипционные списки, тем самым предоставив возможность убить меня всякому, кто пожелал бы это сделать, заполучив при этом часть моего состояния. Однако с тех пор времена изменились, поэтому не исключено, что нынешние консулы захотят прибегнуть к конституционным методам. Учитывая, что мне вменялось в вину не слишком тяжкое преступление, возможно, в ход будет пущен обыкновенный яд.

Я также принимал во внимание то обстоятельство, что Публий Клавдий после нашей с ним стычки мог и не выжить. Как ни соблазнительна для меня была эта мысль, у нее была гораздо менее приятная оборотная сторона: мне грозило обвинение в убийстве. В отличие от высших государственных чиновников я не имел судебной неприкосновенности. Между тем свободно рожденные граждане Рима редко приговаривались к смерти за совершенное убийство, особенно когда таковое было связано с крупным скандалом. По представлениям моих соотечественников, всякий взрослый мужчина в уличных драках должен уметь защитить себя сам. Поскольку Публий оказался не в состоянии этого сделать, вряд ли ему стоило рассчитывать на сочувствие суда.

Однако подобный исход событий можно было ожидать лишь в нормальные времена, и мне оставалось уповать на то, что консулы попытаются сделать вид, будто таковые еще продолжаются. В таком случае, вероятней всего, мне грозила высылка из Рима, которая для меня была не многим лучше смертной казни, ибо я не мыслил себе жизни вне моего родного города. Правда, при этом я окончательно не лишился бы надежды на возвращение, поскольку, как говорится, ничто не вечно под луной. Так, например, Помпей с Крассом могли в один прекрасный день сойти с пьедестала. Не исключено также, что Гортал когда-нибудь вздумал бы проявить очередной жест благосклонности к нашей семье. В конце концов, все они были смертны, хотя слишком рассчитывать на их скорую кончину не приходилось. Кроме того, Лукулл мог вернуться в Рим триумфатором и, став консулом, вспомнить о том, какую добрую службу я пытался ему сослужить. Конечно, полагаться на благодарность сильных мира сего совершенно не имело смысла, но в своем отчаянном положении я пытался ухватиться за любую соломинку.

Мой тюремщик, безъязыкий раб, не слишком утомлял меня своим вниманием. Истосковавшись по человеческому общению, я был бы рад любому соседу, даже уличному разбойнику — все лучше, чем пребывать наедине со своими мыслями. К тому же люди из римских банд всегда были в курсе всего, что творилось в городе. По крайней мере, я узнал бы, питают ли граждане Рима ко мне сочувствие.

Хотя обстановка на Форуме и в базилике вселяла в меня некоторые надежды, внимание римской общественности было чрезвычайно переменчиво. Его могли отвлечь, к примеру, новости о нашем поражении на Востоке, или о землетрясении в Мессине, или какое-нибудь азартное зрелище вроде скачек в Цирке, которое вполне мог устроить Красс в память об одном из своих покойных родственников. Если бы он прибег к такому приему, римляне окончательно позабыли бы обо мне. Правда, стоявшая в последнее время холодная погода не слишком располагала к подобному времяпрепровождению. Кроме того, Помпей с Крассом болели за голубых, а победа зеленых могла быть расценена ими как дурное предзнаменование.

Чего я себе только не воображал, какие картины не рисовал! Только одно не приходило мне в голову: моя особа не представляла большой важности и не слишком волновала стоявших у кормила власти мужей. Наконец к вечеру второго дня сверху меня окликнул чей-то голос:

— Ты еще здесь, идиот?

— А куда я могу деться, отец, — отозвался я.

— Я сейчас брошу тебе веревку. Хватай ее, и тебя вытащат.

Вокруг было темно, как в утробе Цербера, и я долго елозил по скользкой соломе, прежде чем нащупал конец каната. Ухватившись, я потянул его на себя и вскоре был вознесен наверх подобно тому, как поднимают ведро с водой из колодца. Рана в боку отзывалась острой болью, но я к ней уже привык. Комната, в которой я оказался, была освещена единственным тусклым факелом, рядом с которым сидел мой отец.

— Неплохо бы тебе побриться и помыться, — оглядев меня оценивающим взглядом, произнес он.

— Там, внизу, с этим не слишком хорошо обстоит, — ответил я.

Но мои слова, по-видимому, не произвели на него большого впечатления.

— Очень жаль, потому что тебе предстоит сейчас явиться в курию.

Меня не слишком обрадовала эта весть, ибо Сенат заседал по ночам исключительно в случаях чрезвычайной важности. Я попытался хоть немного привести себя в порядок, насколько это было возможно в моем положении: расправил тогу и пригладил пальцами нечесаные волосы. После этого в сопровождении одного из отцовских мальчиков-рабов, освещавшего нам путь факелом, мы отправились из тюрьмы в сторону Форума.

— Хочу тебя успокоить. Публий Клавдий жив, — сказал отец.

— На самом деле меня это скорее огорчает, чем радует. Надеюсь, я хотя бы хорошо его отделал?

— У него рана на голове и несколько глубоких порезов на лице. Послушай, откуда у тебя взялась эта бойцовская перчатка? Ее не пристало иметь благородному господину.

— Конечно, меч подошел бы мне куда лучше, — согласился я. — Но ты же знаешь, что всякий уважающий себя гражданин не имеет права носить с собой оружие в пределах городской черты. А бойцовская перчатка числится спортивным снаряжением.

Пожалуй, мне следует кое-что пояснить читателю. Дело в том, что под городской чертой в те дни подразумевалась древняя граница Рима, пропаханная по приказанию Ромула при помощи плуга, запряженного белым быком и коровой. Нынешние границы города во всех направлениях выдавались на добрую милю за эти пределы.

— Хмм. Ты пока что остаешься служителем закона.

— А как эта женщина? Хрисис? — внезапно вспомнил я. — Она созналась в содеянных преступлениях?

— Разумеется, созналась. Уж не думаешь ли ты, что я вытащил бы тебя из тюрьмы, приведи ты мне в суд невиновную женщину?

— Это хорошо! — радостно воскликнул я. — А Клавдия арестована?

— А? О какой Клавдии ты говоришь, мой мальчик? Сестре Публия? Но какое она имеет отношение к этому делу?

Сердце мое как будто оборвалось и горестно заныло.

— Но ведь она…

Отец оборвал меня резким жестом.

— Хватит нести чепуху. Мне нужно тебе сказать нечто более важное, а у нас с тобой мало времени. Я применил все свое влияние, чтобы отвести от тебя обвинения, ибо убежден, что твои действия были продиктованы глупостью и заблуждением, а не откровенным злодейством, которое можно было бы в тебе заподозрить. Молодой Цицерон говорил, что ты приходил к нему за советом относительно каких-то положений закона. Что ж, это хорошо. Хотя наш патрон Гортал осведомлен в этих вопросах гораздо лучше. Цицерон ему и в подметки не годится. К тому же Гортал обязан дать тебе любой профессиональный совет, не требуя за это никакого вознаграждения.

— Мне не хотелось его беспокоить, — солгал я.

Я решил про себя, что лучше вообще не касаться причастности к делу нашего патрона, пока я не ощущал твердой почвы под ногами. А у меня было такое чувство, будто я висел в воздухе.

— И как тебя угораздило заработать столько неприятностей из-за убийств какого-то чужестранца и двух вольноотпущенников! Через несколько недель я попытаюсь тебя освободить от занимаемой должности. Поедешь со мной в Ближнюю Испанию и станешь там моим представителем. Если тебе удастся провести года два вдали от Рима и всех связанных с ним неприятностей, то вернешься домой как раз к тому времени, как я стану консулом.