Западня Данте

Зал зашумел.

— Считаю, что нужно отменить официальные празднования.

Не успел Пьетро договорить последнюю фразу, как аудитория взорвалась:

— Празднование Вознесения! Обручение с Морем! Самый разгар карнавала! Даже не думайте! Да к этому празднику готовятся тысячи людей!

— Праздник Вознесения — это лицо республики, Виравольта! Все население выйдет на улицы, приедут представители европейской знати! Вам напомнить, что новый посол Франции примет участие во всех церемониях и слышать ничего не захочет об отмене?

— Отступать — последнее дело! Венеция не должна отступать ни перед чем и ни перед кем!

Пьетро обвел взглядом присутствующих.

— Вот именно. Вы все окажетесь незащищенными, и в первую очередь дож. Что мы станем делать в экстремальной ситуации, если, на беду, наши враги проявят себя в тот момент, когда тысячи людей будут в карнавальных костюмах совершенно неузнаваемые? Какую защиту вы можете гарантировать жителям этого города среди толпы и всеобщего хаоса? Полноте! Враг подглядывает за каждым нашим жестом, каждым поступком, за нами уже следят и шпионят, нас уже предали! Необходимо привести Арсенал в боевую готовность, запечатать все входы в лагуну и на море, и на суше и устроить охоту на «Святую Марию» и «Жемчужину Корфу». Не стоит себя обманывать: готовится нечто такое, что требует самых радикальных мер. Мессиры, мы должны помнить одно: Минос может быть среди вас, а некоторые прямо здесь и сейчас, сидя на этих вот скамьях, втайне плетут заговор!

Это было уже чересчур. Сенатор Оттавио встал, шелестя одеждой. Его брюхо уперлось в деревянные перила трибуны, и он заговорил с ядовитой иронией:

— Да кто вы такой, Виравольта, чтобы поучать нас? Эта гнусная шутка и так длится слишком долго. Пора нам снова взять в руки бразды правления. Что же до этого… человека, то он не заслуживает ничего иного, как вернуться туда, откуда вышел. Вы вволю потешались над республикой и нашим прискорбным легковерием, Виравольта. Возвращайтесь туда, откуда пришли: в Пьомби!

— В Пьомби! В Пьомби! — принялись скандировать четыре сотни членов совета.

Крики становились все громче.

Пьетро стоял неподвижно.

Андреа Викарио тоже был здесь. Прикрыв ладонями рот, он невозмутимо наблюдал за спектаклем прищуренными, как у охотящейся лисы, внимательными глазами.

— Посмотрите, что тут происходит! Давайте здраво оценим, во что нас пытаются втянуть! — продолжил Оттавио, поворачиваясь направо и налево в своей подбитой горностаем мантии, призывая нобилей в свидетели куда ловчее, чем все прокуроры, вместе взятые. — Полноте! Чтобы какой-то узник из Пьомби диктовал правительству, как себя вести? Неужели я сплю?

Пьетро стиснул зубы, чувствуя нарастающее напряжение. «И речи быть не может, чтобы атаковать Оттавио в лоб прямо на заседании Большого совета, Пьетро! Только произнеси его имя, и, зная, кто ты, они тебя в лоскуты порвут с высоты своих скамей. Ты сам уничтожишь плоды всех своих усилий».

— Пора положить конец этой шутке, и пусть Черная Орхидея исчезнет! — воскликнул Оттавио.

Губы Пьетро дрожали. Он посмотрел на Виндикати, титаническим усилием воли сдерживая рвущуюся наружу ярость.

И тут поднялся дож. Взгляды присутствующих обратились на бачету — скипетр, который Лоредано носил с собой. Дож поднял руку:

— Я полагаю…

Его голос перекрыли выкрики согласных и несогласных. Но постепенно они смолкли.

— Я полагаю, что не может быть и речи об отмене празднования Вознесения. Что же касается приведения Арсенала и армии в боевую готовность, то это само собой разумеется. Мы усилим контроль во всех уголках города, и на Совет десяти и Уголовный суд возлагается обязанность защиты венецианцев, включая мою персону и наших иностранных гостей. А пока, Пьетро Виравольта… — Дож помолчал, словно усомнившись на мгновение, но все же продолжил более тихо: — Полагаю, что настало время освободить вас от этого дела. Временно оставляю вас в руках Эмилио Виндикати. Мы решим ваш вопрос позже.

Это было потрясение. Пьетро, закусив губу, поднял бровь и взглянул на Эмилио.

— Празднование Вознесения состоится, — подытожил Франческо Лоредано.

Пьетро был один.

Он вернулся под конвоем в дом Контарини и оставался под наблюдением вплоть до официального решения, которое, судя по всему, снова приведет его в казематы Венеции. Угрюмый и напряженный, он сообщил Ландретто последние новости и велел ему немедленно отправляться к Эмилио Виндикати. Последний вынужден был проигнорировать Пьетро после заседания совета. Он и сам оказался в весьма деликатном положении. Но Пьетро не мог смириться с ситуацией. Еще было время воспользоваться этой отсрочкой и бежать. Бежать, бежать! Он сжал кулаки. Значит, все было напрасно. Химера победил. Его плана, умело состряпанного, хватило за глаза, чтобы приговорить Виравольту снова. Пьетро опасался такого исхода. Впервые перспектива оказаться за решеткой казалась ему настолько реальной, чтобы по-настоящему встревожиться. Нет, это невозможно! И речи быть не может! Он не в силах опять лишиться свободы. Но что же делать? Вести войну одновременно и с Огненными птицами, и с республикой? Пьетро не видел выхода. И чувствовал себя загнанным в угол. Ловушка захлопнулась. Смертельный механизм, в котором он был лишь винтиком, игрушкой, как и все остальные. Оказавшись в изоляции, он не мог рассчитывать даже на своих немногочисленных союзников. Партия закончится, если он не будет действовать быстро и решительно. Действовать, но как? Он вернулся в исходную точку: униженный знатью плебей, обвиненный во всех грехах. И все это… впустую. И скорее всего окончательно. Все его надежды таяли, как снег на солнце. В первом разговоре с ним Лоредано сказал:

— При малейшем промахе венецианские львы обрушатся на вас и порвут в клочья. И я не стану их останавливать, а, наоборот, пришпорю всем своим авторитетом.

Ну что ж, дож не солгал. Но ведь и Пьетро не обманул. Мог ли он действовать быстрее? Больше рисковать? В чем он виноват на сей раз? Под давлением совета Лоредано был вынужден в очередной раз публично им пожертвовать, чтобы восстановить спокойствие. И Пьетро был наивен, думая, что все могло повернуться иначе. Наивен? А разве у него имелся выбор? Мог ли он поступить иначе? Нет! Такова горькая правда. Пьетро мог понять, под каким давлением находился дож. В данных обстоятельствах самым простым политическим решением было избавиться от столь неудобного человека, как Виравольта. Что же до признательности… Разве Пьетро рассчитывал хоть на малейшую признательность от Венеции? Неужели он действительно питал такую иллюзию?

Ландретто вернулся часа через три. В руке он держал письмо, написанное Виндикати. — Дела усложняются, друг мой, — сообщил ему Виравольта. — Это всего лишь отсрочка на день-два, не больше. Но я уже вижу себя снова в тюрьме. А это невозможно, Ландретто. Организуй нам лошадей. В крайнем случае сбежим из этого города, воспользовавшись сей краткой отсрочкой. Он вскрыл письмо.