Зеркало времени

Нет, все без толку. Мне никак не отделаться от тягостных мыслей, неизбежно приходящих на ум при созерцании подобных памятников бренности человеческой. Захлопнув блокнот, я возвращаюсь к двери мавзолея и бессильно опускаюсь на пол, снова объятая диким страхом. Не в силах сдержаться, я начинаю плакать и плачу, плачу, покуда у меня не иссякают слезы.

Сколько времени прошло с тех пор, как миледи вернулась в усадьбу? Час? Даже больше, наверное. Я опоздаю к двум пополудни, когда она велела явиться к ней, потом пройдет еще час, и еще один. Станет смеркаться, и мавзолей, где и сейчас мало света, погрузится в кромешную тьму. Вот тогда-то начнется настоящий ужас.

Должно быть, я заснула, но сколько времени проспала — не знаю. Вздрогнув, я просыпаюсь от резкого звука, раздавшегося всего в нескольких дюймах над моей головой.

В первый момент я решаю, что это мне приснилось, но потом звук повторяется. Скрежет ключа в замочной скважине.

Я вскакиваю на ноги и поворачиваюсь к двери, но она не открывается. Я замираю в нерешительности: вдруг то миледи вернулась? Лихорадочно соображаю, не укрыться ли мне в тени в глубине вестибюля, чтобы потом попробовать незаметно выскользнуть прочь. Но никто так и не входит.

Я протягиваю вперед руку и осторожно отворяю дверь.

За ней никого. На лужайке ни души, на дороге — тоже.

Дикий голубь, испуганный моим внезапным появлением, срывается с головы каменного ангела и улетает в лесные сумерки, шумно хлопая крыльями, но в остальном вокруг тишина. Я выхожу наружу, потом поворачиваюсь и смотрю на дверь.

Ключ исчез, а вместе с ним и мой неизвестный спаситель.

14

ПОДАРОК ОТ МИСТЕРА ТОРНХАУ

I

Я принимаю извинения

С бешено колотящимся сердцем я неслась во весь дух по изрезанной колеями дороге, опоясывающей парк, — вне себя от счастья, что избежала ужасной участи, но в крайней тревоге, что давно опоздала к назначенному миледи часу.

Я почти ожидала нагнать своего спасителя, но добежала до Южных ворот, так никого и не увидев по пути; подъездная аллея, вьющаяся по склону Горки, тоже была пустынна.

Достигнув Парадного двора, я, разгоряченная и запыхавшаяся, взглянула на часовенные часы. Без десяти два. Я не опоздаю к назначенному миледи времени.

— Чем вы занимались нынче утром, Алиса? — спросила она при моем появлении, беря со столика книгу Феба Даунта «Эпиметей», ^{5} ставшую у нее особо любимой в последние дни.

— Я провела утро за чтением, миледи.

— И что же вы читали?

— Мистера Уилки Коллинза, «Без имени», миледи.

Она кисло поморщилась и заявила в самой своей напыщенной манере:

— Я не знакома с сочинениями мистера Коллинза… Мне кажется странным, Алиса, — продолжала она, — что вы не проводите время с большей пользой для себя. Ведь вы наверняка не читали великого множества книг, дающих гораздо больше пищи уму и сердцу, чем подобные пошлые сочинения. Уверена, ваш мистер Торнхау согласился бы со мной.

Мне страшно хотелось отпарировать, что иная проза дает уму и сердцу ничуть не меньше, чем поэзия, и что мой учитель очень любит мистера Коллинза и подобную литературу, но я благоразумно воздержалась.

— Кстати, вы спросили мистера Торнхау, не желает ли он навестить вас здесь? — осведомилась она.

Разумеется, я ответила утвердительно, но сказала, что он сейчас отсутствует в Париже в связи со своими научными разысканиями.

— Ах да, научные разыскания, — промолвила госпожа. — Очень жаль, однако. Я уже нахожу вашего мистера Торнхау человеком положительно очаровательным и в своем роде загадочным, хотя мне еще только предстоит с ним познакомиться. Ну не странно ли? Итак — начнем?

Она вручила мне книгу.

— Погодите-ка…

Миледи, нахмурившись, смотрела на подол моей юбки.

— Что это? Паутина?

Я опустила глаза и с легким испугом увидела, что подол и впрямь изукрашен серыми нитями пыльной паутины, налипшими во время моего краткосрочного заключения в мавзолее.

— Полагаю — да, миледи.

— Но откуда она?

Я напрягла ум, лихорадочно соображая.

— Я завела обыкновение исследовать усадьбу по утрам, прежде чем прихожу к вам, миледи, — сказала я. — Надеюсь, вы ничего не имеете против. История — еще одна моя страсть, а здесь так много всего интересного. Сегодня с утра пораньше я спускалась в подвал часовни, там очень пыльно и темно, а я не прихватила с собой фонарь. Видимо, там я и испачкала платье. Прошу прощения, миледи, что я не заметила этого раньше.

— А что еще у вас на подоле — не грязь ли? И на туфлях тоже.

— Извините, миледи. Я сейчас гуляла в розовом саду. Мне следовало быть внимательнее.

— Ладно, неважно. Несомненно, вы были слишком поглощены мистером Коллинзом, чтобы обращать внимание на состояние вашего платья и обуви. Вам достаточно светло там? Хорошо. Мне хотелось бы послушать «Песнь пленных израильтян» и последующий цикл сонетов.

Госпожа откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

— Страница девяносто шесть, — сказала она, эта женщина, совсем недавно в жестокой душевной муке стоявшая на коленях перед гробницей своего мертвого возлюбленного.

Сейчас ничто в ней не напоминало то жалкое потерянное создание; бесследно исчезло то искаженное безмерным страданием лицо, на котором столь явственно проступало тайное горе — вместо него теперь была обычная маска холодного, высокомерного самообладания. Но я видела то, что видела. И со странным чувством торжества начала читать:

Стоявшие в последние дни морозы пошли на убыль, но вместо них начались затяжные проливные дожди, и миледи пришлось на время отказаться от утренних и вечерних прогулок на Библиотечной террасе. Вынужденная безвылазно сидеть в своих покоях (откуда она выходила только к трапезам и на утренние совещания с секретарем), она стала капризной, раздражительной и часто сердито отсылала меня прочь, если мне не удавалось угодить ей. Потом, когда я снова являлась к ней по вызову, она всякий раз пыталась как-нибудь загладить свою грубость — порой раскрывала свежий альбом парижской моды и спрашивала мое мнение о том или ином наряде, а порой предлагала полюбоваться новым ювелирным украшением от Джулиано или еще какой-нибудь ценной безделушкой, присланной из Лондона.

За день до того, как погода начала наконец исправляться, мы с ней сидели у камина, и госпожа попросила меня почитать вслух. Однако, едва я принялась читать, она вдруг остановила меня, пожаловавшись на головную боль. Потом она выразила желание обсудить какой-то злободневный вопрос, но быстро потеряла интерес к разговору, с раздраженным вздохом упала на приоконный диванчик, и мне пришлось полчаса ждать от нее дальнейших распоряжений, пока она задумчиво смотрела за мокнущий под дождем парк, на расплывчатую серую полосу западного леса вдали.

Я взяла иголку с ниткой и принялась за работу, отложенную немногим раньше, но краем глаза поминутно поглядывала на миледи, погруженную в безрадостные раздумья. Какие муки вины и страха скрывались за этим бесстрастным фасадом? Я привыкла к резким перепадам ее настроения, но сейчас представлялось очевидным, что она пребывает в необычайно сильном смятении.

Незадолго до четырех часов госпожа внезапно встала и изъявила желание прилечь.

— Будьте добры, Алиса, выньте у меня шпильки из прически, — сказала она, направляясь к спальне.