Триумф графа Соколова

Мартынов обещание сдержал. На Немецкой и прилегающих улицах были расставлены посты филеров. Филеры стыли на совершенно полярном морозе, стоявшем последние дни в Москве.

Как и намечалось, опросили всех местных дворников и городовых, просмотрели домовые книги. Поиски вели и в Петербурге. След девицы Елизаветы Блюм обнаружен не был.

С момента ее бегства прошло трое суток.

Соколов вновь пришел к начальнику охранки, убеждал:

— Нельзя снимать наблюдение!

Мартынов резонно говорил:

— Морозы стоят ужасные, с порывами ветра. Женщины почти полностью укутывают лица в меха и шали. Как узнать среди тысяч москвичек нашу Блюм?

Соколов мрачно шутил:

— По родинке над лобком.

— Только и остается! У меня двое филеров обморозились, одному в больнице Боткина отняли полступни. Извините, полковник, сегодня в двенадцать дня наблюдение снимаем.

Соколов, усевшись в кресло, поиграл носками штиблет и с печалью произнес:

— Да, командир, на сей раз ты слово свое твердо держишь. Сдержи и другое обещание, которое мне прежде дал. — Проникновенно заглянул в глаза: — Александр Павлович, мне пора приспела ехать в Краков. В субботу встречаюсь в боксерском поединке с Ежи Штамом. Позволь со службы на три дня отлучиться?

Мартынов понял — спорить бесполезно. Но ему хотелось еще многое обсудить с гением сыска. Он пошел на хитрость, пригласил:

— Ну что, Аполлинарий Николаевич, нынче по старой памяти соберемся в Охотном ряду в трактире Егорова? Хорошо пообедаем…

— Извини, дорогой начальник! Я тороплюсь. Мне пора на тренировку в атлетический клуб «Санитас».

— Как же, как же, газеты уже раструбили о твоем матче в Кракове. Приз какой-то фантастический — пять тысяч рублей. Это правда?

— Да, только с поправкой: если проиграю — заплачу, если выиграю — не возьму. Я прежде, как помнишь, был завзятым картежником. А теперь перестал баловаться.

— Почему? И какая связь с боксерским матчем?

— Не могу брать чужие деньги, жалко проигравшего.

Мартынов рассмеялся:

— Если бы не знал, что вы всегда говорите правду, — не поверил. Гений сыска, который преступников на костре коптил, голыми по морозу среди белого дня по Москве водил, в реке топил, жалеет проигравших соперников!

— Но так я поступаю только с отпетыми злодеями. — Помолчал, задумчиво добавил: — Я и преступников жалею, но только когда они в тюрьме сидят.

— Вся Москва с восторгом говорит о вашей щедрой манере — тюремным сидельцам на Пасху и Рождество приносить передачи: сотню-другую эклеров, апельсины и яблоки — коробками. Чувствительные дамы умиляются, а старушки за ваше здравие по церквам свечи ставят. Идете по стопам доктора Федора Гааза?

— Ну куда мне до этого тюремного «святого доктора», как его называли… Для доктора заключенные были как дети родные. Да и по своей службе он был ближе к ним. Удивительно! Доктор умер полвека назад, а цветы ему на Немецком кладбище по сей день на могилу кладут. Кто? Потомки тех, чью боль он разделил? А у меня главная задача — не пирожками убийц кормить, а выловить и обезвредить. — Сжал громадные кулачищи, потряс ими в воздухе. — Эх, такие сейчас горячие денечки, а тут вынужден на несколько дней отвлечься.

— Желаю вам, Аполлинарий Николаевич, тонкого чувства дистанции и, как всегда, сокрушительного удара! Вернетесь — вместе отметим победу.

Соколов отрицательно помотал головой:

— Нет, только после главной победы — разоблачения революционной банды, за которой гоняемся!

Мартынов обнял Соколова:

— Согласен, дорогой вы мой человек, Аполлинарий Николаевич!

— Но и вы без меня времени не теряйте: используйте осведомителей, усильте контроль на вокзалах…

— В Саратове уже сегодня за домом, названным Маслобоевым, установят наблюдение. Поздравляю с блестящим успехом!

Соколов отрицательно помотал головой:

— Про успехи можно будет говорить лишь тогда, когда поймаем Елизавету и тех, кто сжег прокурора. Впереди нас ждут испытания великие.

Гений сыска оказался прав: эти испытания оказались страшными.

Глава IV

КАПКАН ДЛЯ ЛЕНИНА

Горячий прием

Накануне прибытия Соколова в Краков газеты были полны самой разной восторженной чуши, забавно путали правду и небылицы. Приключения барона Мюнхгаузена казались сущими пустяками по сравнению с подвигами знаменитого сыщика.

Кончилось это тем, что на вокзальный перрон приперлась громадная толпа почитателей и почитательниц, а также местные члены «Атлетик-клуба». Заиграл военный оркестр, клубные господа подхватили Соколова на руки и понесли, понесли. Дамы швыряли букеты, норовя попасть в физиономию сыщику, а под небеса взлетало восторженное «ур-ра!».

Соколова донесли до авто. На привокзальной площади сыщик увидал громадный фанерный щит. На нем, словно на незатейливом лубке, аляповато были изображены две мясистые кровожадные фигуры в боксерских перчатках.

Внизу на немецком языке было выведено:

МАТЧ-РЕВАНШ!

ЕЖИ ШТАМ-БЕСПОЩАДНЫЙ

ПРОТИВ

УБИЙЦЫ НА РИНГЕ

ГРАФА СОКОЛОВА!

Приз-фантастика —

5 тысяч рублей!

Бой до нокаута.

Спешите видеть!

Авто рвануло в сторону старого города.

В самом фешенебельном «Гранд-отеле» знаменитого русского ждал четырехкомнатный «люкс» с громадной кроватью под шелковым балдахином, похожим на бассейн аквариумом для рыб, картинами на стенах и роялем в гостиной.

Приглашение вождя

Едва Соколов принял душ и пообедал в ресторане, как к нему густой очередью пошли визитеры — местные начальники, спортивные функционеры, журналисты, просители денег на лечение и даже пара брачующихся за благословением.

Соколов часа полтора принимал посетителей и уже приказал портье:

— Сегодня никого ко мне не пускать!

И тут к Соколову пожаловал новый знакомец. В номер вошел… Роман Малиновский.

Приятель Ленина поклонился, выразительно посмотрел на кресло, спросил:

— Сесть можно?

Соколов почувствовал, что разговор предстоит любопытный. Он любезно произнес:

— Снимайте пальто! Садитесь, Роман Вацлавович. Марсалу будете пить?

— После морозца хорошо винцо пойдет! — оживился гость.

С прежней любезностью Соколов разлил по бокалам великолепное вино и подбодрил:

— Внимательно слушаю вас, Роман Вацлавович.

— Я пришел к вам, господин полковник, по поручению большого друга всего человечества товарища Ульянова-Ленина. Это человек редкого ума. — Голос Малиновского звучал патетически. — Такие люди родятся раз в сто лет. И я рад, что вы это поняли.

— И чем я могу быть полезен «другу человечества»?

— Владимир Ильич желает с вами иметь аудиенцию.

— Предыдущая наша встреча закончилась, увы, печально. Я этого «друга» вгорячах швырнул в хладные воды Белой Бистрицы.

— Товарищ Ленин готов считать ваш поступок… э-э, как сказать… случайным. Он очень уважает вас как выдающуюся государственную личность, проникнутую революционными идеями и неоцененную царским режимом.

Соколов решил собеседнику подыграть. Он сделал лицо печальным, как на похоронах архимандрита:

— Вы правы, товарищ Малиновский! От нашего самодержавия благодарности не дождешься.

Собеседник расцвел от удовольствия:

— Так говорит товарищ Ленин! Господин полковник, вы на встречу согласны?

— Сочту за честь! Передайте геноссе Ленину, что я мечтаю видеть его.

Малиновский опрокинул вино в рот и вскочил со стула.

— Владимир Ильич приглашает вас к себе на ужин. Только… — Малиновский замялся, — только вы должны дать слово офицера, что не будете делать эксцесс.

— То есть?

— Не станете посягать на жизнь и свободу Ильича…

Соколов сделал выразительный жест:

— Век мировой революции не видать — не обижу!

Малиновский протянул Соколову обрывок бумаги: